Тики весь горел негодованием:
–Все неправильно! Что это он… врет все?
–Да где же врет? - не выдержал я и засмеялся.
–Ну… везде.
Я чувствовал, что слов подходящих ему не найти, но возмущение так его распирало, что вылезало невнятными звуками.
–Ладно, - сказал я и отобрал книгу.
–Так не бывает, что все так хорошо, - придумал, наконец, Тики.
–Почему нет? - не удивился я. Я и сам так думаю, если честно.
–Жизнь научила.
Я фыркнул.
–Жизни у тебя, милый, пока что не было, - сказал я ему. - Она у тебя впереди. И еще научит по полной программе.
Он отвернулся, обиженный, и подсел к камину разглядывать, как по клетке мечутся саламандры.
Огонь в камине и две свечи на столе - вот и все освещение. Света было достаточно, чтобы читать, а свечи придавали комнате уют, совсем не то, что резкий магический свет в Школе.
Ну, вот и двенадцать бьет. Пора идти.
Тики зевал. Ничего удивительного, в восемь мы с ним встали, да еще тренировка. Я сам держался на чистом энтузиазме. Кружилась голова, поташнивало. Когда резко приходилось поворачивать голову, перед глазами вспыхивал вихрь белых мушек. Впрочем, если идти ровно…
Мы оделись теплее: морозило. Из тупичка, в котором спряталась наша лачужка, вышли молча. Стояла удивительная зимняя тишина, прозрачная, наполняемая сухим хрустом снега, и этот издаваемый ногами звук казался частью тишины. Как будто мы вошли в огромный шар черного хрусталя, и в нем невозможны другие звуки, кроме хруста, и хруст есть сама тишина.
Фонарей на улицах не было. Однако и темно не было: лунный свет и белый снег подсвечивали глубокую черноту, делая ее синей. Иногда улицу резала желтая, как масло, полоса - приоткрытая дверь кабака или таверны. Через них мы быстро проходили, возвращаясь в агатово-опаловый мир, во власть призраков и наваждений, белесых, мерцающих, загадочных.
Я так видел. Когда мы отошли достаточно далеко от дома и я снял защиты, как одежду, до последней, то ощутил иное - Тикино: черные резкие тени, в которых притаились еще более черные, в любой момент готовые выпрыгнуть и схватить, напряженно ждущие, когда он приблизится, ослабит внимание и отвернется, тогда они как выскочат!, вцепятся, начнут рвать зубами и длинными когтями. И шел Тики напряженно, прижимая голову к плечам, не оглядываясь, как будто, если он не будет видеть угрожающих ему тварей, они его тоже не увидят.
Я осторожно положил ему руку на плечо, но он все равно вздрогнул.
–Убери защиты, - посоветовал я. - Ты почувствуешь опасность, когда она будет далеко, и успеешь отреагировать обдуманно.
Он только замотал головой. Ладно, мое дело предложить.
В этот раз на нас ничего не напало. Мы вернулись замерзшие, я загнал Тики в кресло перед камином, чтобы он отогрел ноги, перед тем как идти в кровать. Он там и уснул.
Я сидел рядом и пил крепчайший чай Не помогало.
Держался я чудом, чуть не спал на хо… сидя.
Когда я в очередной раз очнулся оттого, что моя голова дернулась, падая на грудь, я понял, что следующим разом я упаду сам, но не проснусь.
Тогда я встал, призвав все возможные доводы разных областей моей нравственной деятельности, вроде совести, воли, чувства долга и им подобных, с некоторым трудом поднял Тики (скоро дорастет до меня!) и унес его в спальню.
Пора обдумать вопрос размещения, посетила меня светлая мысль: ученик спит в кровати, в то время как его учитель, и не только его, между прочим, вынужден проводить свои редкие часы сна на диване без простыней! То ли поставить вторую кровать, то ли отправить Тики домой, то ли превратить диван в нормальное, достойное меня ложе.
Кстати, известил ли Тики мать, где он проводит вторую ночь? Я ведь пока не могу официально назвать его учеником, я еще не закончил Школу.
Так, завтра еще и этот вопрос разобрать. Записать, что ли, чтобы не забыть? Я поискал чистую бумажку и огрызок пера.
Значит, деда спросить про отца, Тики - про разрешение, Винеса - про первые нападения, о которых ему известно, с тем же вопросом подойти к начальнику городской стражи, Рыженькую спросить… э, нет, она сама меня очень скоро спросит! Встречаться в моей келье в Замке, кажется, спокойнее, чем в отдельном домике! Одно свидание уже не удалось, потому что переросло в неуправляемую общественную пьянку. А жаль, очень, очень жаль, судя по началу, могло произойти что-нибудь весьма интересное…
Так, время, вспомнил я, отрываясь от сладких видений и от диванного валика. Пора, где мой плащ?
У меня были соображения. Если опять будут галлюцинации, я их изучу, насколько хватит чувствительности.
Я, правда, сомневался, что удастся узнать что-нибудь конкретное, но надо попробовать разобраться в происходящем. Откуда призраки, почему призраки? Они чьи-то или сами по себе? Имеют ли они какое-то отношение к зомбеобразным тварям? Я подозревал, что имеют. Но какое? Почему иногда это вполне материальные существа, а иногда - совершенно не? О материальности напавшей на Винеса твари я готов был свидетельствовать перед самим Мирэном. Или массовые галлюцинации являлись случайностью?
Призрачные танцы не заставили себя долго ждать. Я так устал, что сел и сидел на рыночной площади на чем-то выступающем из снега и холодном.
Они появились издалека и прыгали странно. Не угрожающе. У меня вообще не было уверенности, что они пляшут для меня. Кажется, вглядывался я, они заинтересовались кем-то другим.
Потом я подумал, что они сами для себя танцуют. Их движения были хаотичными и ненаправленными.
Я замер, сполз на землю, прислонившись спиной к тому выступающему, и закрыл глаза. И начал сливаться с миром. Проникать в его тонкие ткани, в которых странные танцующие существа были более материальными, чем я в этом.
Они выделывали прыжки слишком далеко, чтобы я мог их разглядеть. А было интересно, тут они так же смешны, как там? Заяц с четырьмя лапами на спине помимо обычных. Нечто, облепленное внутренностями, но с виду напоминающее волка. Кажется, это и был волк, вывернутый наизнанку. Беснующаяся сама по себе шуба. Еще уродцы, которых мне не удалось рассмотреть…
Потом начались сцены; кто кого и почему догонял, резал и размазывал внутренности по миру, я не понимал. Ясно было, что хозяину снится настоящий кошмар. Что там дед применил вчера? Вот пригодилось бы!
