А Сергей Лыков, выходя из массивного здания управления внутренних дел, тоже анализировал состоявшуюся беседу. Следователь явно скучал, для него это дело неинтересное и, вероятно, малоперспективное. Лыков несмотря на свой рассеянный вид и привычку забывать про включенный на плите чайник был человеком весьма проницательным и обладал очень организованным умом. Коллеги удивлялись его избирательной памяти: спроси у него, какой сегодня день, – он не вспомнит не только числа, но и месяца, зато безошибочно назовет, в какой год, в каких раскопах и какие предметы были найдены. А уж в том, что касалось его любимой темы – древневосточных государств, он был просто ходячей энциклопедией: его цепкая память хранила знания обо всех царских династиях и всех известных исторической науке перипетиях жизни древних царств Ближнего Востока и Малой Азии.
Но сейчас Лыков был поглощен событиями не седой древности, а так нелюбимой им современности: «Почему из витрины, где находились три идентичные на первый взгляд глиняные таблички, украли одну, и именно ту, что была в центре? Если бы, как предположил следователь, преступник крал, чтобы продать, – он взял бы все три, ведь денег больше дадут. Предположим, он выносил украденное не в сумке, а под одеждой, чтобы было незаметно… Хотя они небольшие – размером с ладонь, да и потом, если он крал ночью, к чему, кажется, склоняется следствие, на улице все равно темно, так что это объяснение не годится».
Сергей вовсе не был так наивен, как думал майор: он прекрасно понимал, что к похищению причастен кто-то из сотрудников музея. Причем круг подозреваемых был весьма узок. Археологический музей – филиал республиканского исторического музея-заповедника – имел весьма немногочисленный штат, к тому еще не закончился отпускной сезон. Кроме возглавляющего отдел древней истории Лыкова в наличии были молодые специалисты из отделов этнографии и современной истории Белла Коробова и Андрей Шубин, директор музея Виктор Васильевич Кичин и его секретарша Верочка, заведующая фондохранилищем Мирра Георгиевна Косова, бухгалтер Лариса Викторовна Хаджибова и уборщица Клара Миктатовна Сотова. Ключи от входных дверей есть только у директора, который ими никогда не пользуется, и у охраны. Ключи от залов вешаются в специальный шкафчик в кабинете Мирры Георгиевны, код которого, правда, знают все сотрудники музея. Там же находится ключ от верхнего ящика стола, в котором в специальном ларчике лежат ключи, открывающие витрины. Ключи от залов сотрудники имели право, зная код, брать самостоятельно, а открывать витрины по инструкции полагалось только в присутствии Мирры Георгиевны или директора, в кабинете которого в массивном сейфе хранились дубликаты всех ключей.
«Собственно, почему хранились? – остановил себя Лыков. – Они и сейчас там лежат, включая ключ от третьего зала, – это сразу проверили».
Он в который раз прокручивал в памяти весь вчерашний день, ставший одним из самых тяжелых в его жизни.
Пришел он на работу, как всегда, полдевятого – для одинокого Сергея работа была единственной страстью, коллеги даже шутили, что он влюблен в древнюю царевну. Поздоровавшись с дежурным, в поведении которого не замечалось ничего необычного, он взял из висящего рядом с постом охраны ящика ключ от своего кабинета, где сразу засел за отчет археологической комиссии об итогах последних раскопок Старо-Вочийского бескурганного некрополя. Около половины десятого, когда собрались остальные сотрудники, к нему заглянула Белла и позвала пить чай в большую комнату, которая официально являлась залом заседаний, а неофициально служила столовой и дискуссионным клубом. Мирра Георгиевна тут же затеяла с ним спор относительно места для обещанных археологами новых экспонатов, и после чаепития они взяли ключи и вместе стали обходить залы, размышляя, как переставить витрины, чтобы втиснуть еще пару столов. Для посетителей музей открывается с одиннадцати, поэтому они не торопясь прошли первые две комнаты и наконец открыли дверь в зал древней истории. Сначала они ничего подозрительного не заметили и, лишь очутившись в центре комнаты, увидели стекло, аккуратно прислоненное к ножке одной из витрин. Лыков был так ошарашен видом зияющей пустоты на месте хаттской таблички, что некоторое время ходил как сомнамбула, не узнавая окружающих. Но, как ни странно, сейчас он вспоминал все происходившее как будто записанное на пленку. Оказывается, в его памяти события запечатлелись с поразительной яркостью.
Мирра Георгиевна позвонила в полицию. Оперативники прибыли буквально через двадцать минут и, быстро обследовав место происшествия, начали опрос сотрудников, которые сбились испуганной стайкой в приемной перед кабинетом директора. Лыкова вызвали вторым – сразу после Мирры Георгиевны. Веснушчатый лейтенант лет двадцати пяти важно задавал вопросы, а второй – не старше – старательно записывал ответы. Опрос занял около часа, после чего полицейские удалились, предупредив сотрудников, что вскоре их вызовут в управление к следователю. Историк вспомнил возникшее у него тогда ощущение несерьезности всей этой процедуры. Да и чего можно было ожидать от неопытных мальчишек? Он возлагал надежды на следователя, но, пообщавшись сегодня с майором Костиным, которого аттестовали ему как одного из лучших сыскарей, чувствовал разочарование. Никакой заинтересованности он не выказал, наоборот, на его лице было просто написано чувство безнадежности.
«Что же делать? – думал Сергей. – Стать сыщиком-любителем?» – он поморщился, идея показалась ему пошлой – как в дешевых детективных романах, которых он, впрочем, не читал.
Вернувшись в музей, он, коротко ответив на вопросы коллег, бродивших как потерянные, взял ключ от злополучного третьего зала, закрытого для посетителей, пока не вставят новое стекло, и подошел к витрине, из которой пропала табличка. Он переводил взгляд с левой глиняной таблички на правую, машинально читая подписи под ними: «…полностью текст не дешифрован, предположительно описание ритуала очищения от заклятия…», «…полностью текст не дешифрован, предположительно инструкция строительства дома…». Наконец взгляд его остановился на подписи под исчезнувшей табличкой: «…полностью текст не дешифрован, предположительно технология получения железа…».
«Почему вор выбрал именно эту табличку? – в который раз спрашивал себя Лыков. – Не может же быть, чтобы сегодня для кого-то представлял практический интерес четырехтысячелетней давности способ выплавки железа? Возможно, привлек цвет? Две другие таблички из обычной глины серовато-песочного цвета, а эта была из зеленой…».
Взгляд историка, устремленный на место пропавшей таблички, вдруг уперся в черный микроскопический предмет рядом с подписью, еле заметный на темно-зеленом сукне.
Он осторожно подцепил его ногтем и поднес к глазам: «Что это может быть? Оперативники здесь все осмотрели, может, они обронили…» – нерешительно предположил он, хотя в глубине души уже был уверен, что этот крошечный кусочек черной кожи – от одежды вора.
Бережно спрятав свою находку, он круто развернулся и направился к выходу, но у ближайшей к двери витрине, не удержавшись, остановился, чтобы еще раз полюбоваться недавно переданным в музей экспонатом, найденным при раскопках Старо-Вочийского городища. Под стеклом между бронзовыми удилами и железным наконечником копья лежал удивительной красоты кинжал с золотой рукояткой. Лезвие с прямой спинкой хорошо сохранилось. Лыков вспомнил сенсационные данные стратиграфического исследования, из которых следовало, что нож был сделан в конце третьего тысячелетия до нашей эры. При этом, как показал металлографический анализ, лезвие отковано целиком из стали очень высокого качества, специалисты особо отметили – «сталь равномерно науглероженная, следов перегрева металла не наблюдается». Однако ученым советом Историко-археологического института датировка была поставлена под сомнение на том основании, что народы северо-восточного Причерноморья научились получать сталь не ранее восьмого века до нашей эры. Через неделю должна быть проведена повторная экспертиза, для чего из Москвы приглашены специалисты металлографической лаборатории Института археологии Академии наук. Сергей же считал датировку правильной. Он был убежден, что кинжал не местного изготовления, а попал на этот берег Черного моря тем же путем и возможно тогда же, что и три хаттские таблички, обнаруженные в Делермесском раскопе. Но вот когда и почему – едва ли когда-нибудь удастся разгадать эту тайну.
