Там постоянно что-то отвлекало или даже раздражало: кто-то из коллег мог быть расстроен и тогда либо жаловался, либо становился молчаливым, кто-то напевал себе что-то под нос. Или пел во весь голос!

Одна наша сотрудница, Шарлин Катлер, работала с каталогом. Ее главной обязанностью была печатание карточек на каждую новую книгу, поступавшую в библиотеку. И ей очень нравилось петь. Констанция же предпочитала мурлыкать себе под нос. Хотя я уверена, что большую часть времени она не осознавала, что делает. Обычно она напевала не какую-то конкретную мелодию, а набор отдельных нот. Возможно, в рабочей комнате было просто слишком тихо, а может быть, они делали это, чтобы заглушить храп Тейлора, но, так или иначе, периодически я просто начинала сходить с ума. Шарлин выбирала песни в зависимости от жанра книги, которую обрабатывала. Например, если она печатала карточку для произведения патриотической направленности, то совершенно неожиданно могла начать распевать во все горло марш «Ты высокий флаг летящий». Если же ей попадался любовный роман или книга о взаимоотношениях полов, она с жаром затягивала: «Позволь назвать тебя любимой». Это звучало из одного угла комнаты. Из другого же раздавалось «мычание» Констанции: «Хм-хм-хм».

Дэн обычно тоже не мог удержаться, чтобы не подхватить песню. Он вступал, составляя с Шарлин гармоничный дуэт. Наконец Констанция прекращала мычать и присоединялась к общему пению. К тому моменту я уже полностью теряла надежду сделать хоть какую-то работу и уходила подежурить за абонементным столом.

Но и тут были свои сложности, учитывая широкий контингент публики, заходившей к нам каждый день. Хотя эти трудности носили, как правило, кратковременный характер: если клиенты попадались требовательные или конфликтные, я могла их успокоить, дав исчерпывающие ответы на все вопросы, и они отправлялись по своим делам.

В основном все сотрудники неплохо ладили друг с другом, но, как это бывает в любом рабочем коллективе, вы можете любить своих коллег до самозабвения, но временами они способны довести вас до ручки. Естественно, я всегда знала, что и сама способна достать кого угодно.

Дэн Дойл устроился на работу в библиотеку в середине 1980-х. Его увлеченность буквально всем – от книг до русской истории – была ужасно заразительной. Читатели любили его, так как он всегда с радостью вызывался помочь тому или иному посетителю выбрать книгу, попутно заваливая его дополнительными знаниями по теме. И не только. Он спокойно делился информацией и о своих коллегах. Например, он мог, не колеблясь ни минуты, сообщить всем и каждому, что я люблю зефир с поджаристой корочкой сверху и мягкий внутри. Ну или… Пусть, впрочем, он сам опишет меня.

– Джен иногда бывает немного грубой, и еще она любит поворчать. Но при этом она ведет себя как наседка, готовая взять всех нас под свое крыло, – говорил он. – Временами она раздражительна, но внутри скрывается так много любви, что мы стараемся не замечать ее недостатков, ведь она всегда заботится о нас.

Несмотря на все наши забавы, я никогда не забывала о том, что работаю в библиотеке. Мне нравилось, что это одновременно и публичное место, и строго организованное учреждение с определенными правилами поведения. Так как на тот момент я была уже одним из ветеранов – при открытии новой библиотеки мы добавили в штат нескольких сотрудников, – я привыкла к раз и навсегда заведенному порядку вещей.

При этом я не хотела, однако, чтобы меня воспринимали как одну из тех выживших из ума старух, которые изрекают фразы типа: «В наши времена мы делали это таким образом. И если это было хорошо тогда, значит, будет уместно и сейчас».

В то же время я отлично знала свою работу и, если кто-то мешал мне, могла быть слегка упрямой. Ведь как это обычно бывает: люди склонны считать вас неуступчивой и даже немного негибкой каждый раз, когда вы отстаиваете свои принципы или твердо уверены в том, что ваша точка зрения верна. Если так и было, значит, я поступала верно, а если нет – тогда я, возможно, упрямилась не по делу. Конечно, иногда мое упрямство могло огорчать людей.

Поэтому, даже если «хрустящая, поджаристая корочка»

снаружи была тверда, «мягкая зефирная начинка»

внутри подчас сильно расстраивалась и досадовала.

И этот конфликт со временем лишь усугублялся. Все больше людей приходило посмотреть на котов, и мне периодически приходилось изображать плохого парня. К примеру, и посетители, и сотрудники всегда хотели взять котов на руки, и я была вынуждена весь день объяснять им, что этого делать не стоит. Потому что ни одному, ни второму коту не нравилось, когда их брали. А в случае с Бейкером, если его неправильно взять, можно было причинить ему боль. Кроме того, представьте, что будет, если животных начнут брать на руки четыреста человек ежедневно? Оба кота стали бы похожи на лысых чихуахуа, ну, или, может быть, на чихуахуа с мягкой подбивкой.

Были среди посетителей и такие – это касалось и некоторых наших сотрудников, – кто мог легко обходиться без котов. Кому-то больше нравились собаки, а кто-то в принципе был равнодушен к животным. Кроме того, встречались и случаи гатофобии – боязни кошек.

Еще нам приходилось тратить немало времени на то, чтобы разъяснять посетителям, что ни один пенни из денег налогоплательщиков не пошел на уход и содержание животных и что мы с Ивонн платим за все сами. Тем не менее знали об этом, конечно, не все. А кто-то, может, просто предпочитал нам не верить. Как-то раз один местный житель прочитал газетную статью, где сообщалось о бюджете округа на текущий год, и увидел отдельной строкой «мелкие статьи расходов» (прим. переводчика – pet. cash). А он подумал, что это деньги на животных, и тут же воинственно настроенные активисты отправились в администрацию округа. Бухгалтеры-ревизоры посчитали, что это дико смешно, и мы согласились с ними, когда нам позднее рассказали эту историю.

В другой раз кто-то вызвал службу по контролю за животными, потому что им показалось, что мы изуродовали котам уши.

Была еще одна непонятная идея о том, считать ли Бейкера с Тейлором частной собственностью или «общественными» котами. В каком-то смысле они принадлежали всем, как утки в парке, которых любят кормить прохожие. Конечно, в наши дни домашние животные по закону считаются частной собственностью, хотя большинство людей относятся к ним как к любимым членам семьи.

Насколько я понимаю, Бейкер и Тейлор принадлежали Ивонн и мне. Но все обязанности по уходу за ними легли в первую очередь на меня. Я оберегала котов, подобно матери-львице, ровно так же, как и двоих своих детей, которые теперь уже выросли. И если бы Бейкер и Тейлор стали причинять посетителям неудобства, я бы забрала их из библиотеки сама, не отдав никому.

Как и я, коты могли временами раздражать некоторых посетителей, специально или нет. Бейкер в особенности, так как львиную долю времени он проводил, занимаясь подхалимажем. В этом смысле я всегда считала его скорее собакой, чем кошкой. И хотя мы старались не произносить этого в присутствии посетителей, между собой мы называли Бейкера Библиотечной Потаскухой, так как он был абсолютно свободен в своих предпочтениях. Любой, кто начинал гладить его, становился объектом манипулирования. Кот любил сидеть на раскрытых книгах, журналах, газетах, забирался в большие дамские сумки или разваливался под ногами, так чтобы люди не могли встать и вынуждены были гладить его.

Однажды из-за своего пристрастия к дыне Бейкер чуть было не попал в беду. Я работала за абонементным столом, когда из зала для совещаний выбежала женщина с раскрасневшимся лицом.

– Ваш кот пытался наброситься на меня! – выкрикнула она, с трудом дыша.

Я молча смерила ее взглядом. Наши коты были настолько благодушны, что едва ли смогли бы атаковать собственных блох, если бы таковые у них имелись.

– Это был серо-белый кот? – спросила я спокойно.