— Во-вторых, что тут решать? — проигнорировал его индус. — Несколько банальных алгоритмов. И это проверка нашего интеллекта?

— А что ты видишь, глядя, например, на диаграмму Вюрца? — спросил ван Хофф.

— Что ты имеешь в виду? — парировал Рамани вызывающим тоном.

— В двух измерениях это лишь набор точек и красивых правильных фигур. Но в трех или в семи — нечто совершенно другое, так? Возможно, эти фракталы — лишь указание на загадку, а лежит она куда глубже.

— Ну, если здесь есть какие-то глубинные зависимости, мы их и до вечера не найдем, — тяжело вздохнул ксенобиолог.

— Мы — нет, а вот челнок — да, — вмешался Мирский.

— А если даже он ничего не отыщет?

— Я готов поспорить, что так и будет, потому что здесь, — Рамани широким жестом обвел окрестности, — ничего нет. Никаких скрытых значений или закодированных сообщений. Мы зря потеряем день.

Однако капитан прекратил дискуссию, заявив, что, во-первых, они никуда не спешат, а во-вторых, пока не исчерпают все аналитические методы, не станут считать гипотезу Сайто ложной или бессмысленной, поскольку это могло бы слишком дорого обойтись. Час ничего не решит, пусть займут себя чем-то другим. Работы хватает.

Кронкайт понял это по-своему и устроился у синтезатора, однако Карлссон отвлек его вопросом, невинным лишь на первый взгляд:

— Никто не подумывает о бутербродах?

— Не шути, — скривился Бринцев.

— С чего бы? Я что, садист? — улыбнулся швед.

Они полагали, что над ними и вправду посмеиваются, но когда он вынул из рюкзака сверток и распаковал его, наполнив воздух ароматом свежего хлеба, копченостей и помидоров, бросились к нему стайкой проголодавшихся зверьков.

— Погодите-погодите, если уж решили устроить пикник, мне сначала надо бы поставить заслон, — запротестовал Кронкайт.

— Не надо, — обронил Карлссон, занятый распределением провианта. — Атмосфера совершенно стерильна.

— Но устав… — Навигатор неуверенно взглянул на Мирского, а тот перевел вопросительный взгляд на ксенобиолога.

— К черту устав! — неожиданно рассердился Карлссон. — Я сказал: не надо — значит, не надо, не в идеально стерильной атмосфере! Впрочем, хочешь — ставь. Мне все равно…

— Должно быть, это те тридцать два процента… — вздохнул Бринцев, надкусывая бутерброд с сыром.

Кронкайт после минутного колебания снова упаковал оборудование, но за своей порцией не потянулся — аппетит пропал. Сайто ел молча, в отличие от Рамани и ван Хоффа, которые устроились на краю обрыва и, свесив ноги в пропасть, затеяли живую беседу на тему многомерности, мембран и всяко-разной прочей физико-математической эзотерики.

Мирский пытался слушать, но оставил эту затею, когда дискуссия вышла на слишком абстрактный для него уровень.

Панорама открывалась куда интереснее, пусть даже и настолько же непонятная. Рейеф-К700205 уже выглядывал из-за низких облаков, заливая равнину теплым медовым светом. Фрактальный барельеф сделался матовым, словно покорно уступая большему богу. Но то здесь, то там, то в ином месте, в ослепительных вспышках и пламенных гейзерах он все еще пытался конкурировать с солнечными лучами.

Капитан перевел взгляд дальше — туда, где недавно на фоне утреннего неба отчетливо проступали контуры удаленных на пару десятков километров зданий. Но и эта картинка утратила контрастность, размытая вуалью встающих туманов. От внимания Мирского не ускользнуло, что, по сравнению со вчерашним представлением, на закате солнца эта картинка была почти мертвой и настолько же лишена субстанции, насколько была наполнена ею вчерашняя.

Он вспомнил о гоглах и уже собирался их включить, когда отозвался челнок.

— Эй, господа! — крикнул он остальным. — АХАВ уже закончил.

— Ну и? — спросил нетерпеливо геолог. — Нашел что-нибудь?

— Да, — кивнул капитан.

— Что?

— Проход через лабиринт.

Они использовали гравистаты. На спуск в ущелье пешим ходом было жалко тратить время. Капитан удостоверился, что все включили монокли, и каждый видит начертанный челноком оранжевый серпантин трассы.

— Это кратчайшая или легчайшая? — спросил ван Хофф.

— Согласно АХАВу — единственная, — ответил Мирский. — До следующей нам пришлось бы идти еще километров восемьдесят.

— Значит, в некотором смысле это — послание! — обрадовался Сайто.

— Вот упертый! — Рамани взглянул на геолога и покачал головой. — Увеличь масштаб и заметишь, что челнок выделил из хаоса, как минимум, двенадцать таких спусков. Крутые, почти все время осциллирующие вокруг базовых линий, что отходят от города с явной лучевой симметрией. Этот проход уже был здесь, специально для нас его никто не готовил.

— И что с того, что был?

— Ладно, господа, выдвигаемся, — подгонял капитан. — Спорить можем и по дороге.

То, что сверху выглядело плоским барельефом, внизу, как оказалось, имело вполне солидное третье измерение. Полагаясь исключительно на свои естественные чувства, они никогда не открыли бы этот путь — узкую, идеально утопленную во фрактальный калейдоскоп как-бы-улочку, которую неравномерными отступами заслоняли полупрозрачные козырьки и гребенчатые выступы. Идти, по сути, можно было только гуськом, и после первых трех резких поворотов ситуация перестала капитану нравиться.

— Меняем строй, — скомандовал он. — Кронкайт, ты ведешь, я в арьергарде.

— А может, пару ботов в воронье гнездо? — предложил навигатор.

— Хорошая идея, — согласился Мирский.

— Вы же не думаете, что на нас кто-то нападет? — Мика ван Хофф удивленно поднял брови.

— Понятия не имею, — развел руками капитан. — Знаю только, что, захоти они, лучших условий, чем здесь, не будет.

— Такой «кто-то» для начала должен существовать, — с иронией заметил Бринцев. — Вас это еще не заинтересовало?

— Ты о чем?

— Ну эта пустота. Эта тишина. Эта абсолютная неподвижность.

— Не такая уж абсолютная, — откашлялся ван Хофф. — Стены движутся. И почва словно подрагивает.

— Верно… — Геолог дотронулся до одной из вертикальных поверхностей.

— Светлый винт, человече, не делай вид, что не знаешь, о чем я говорю! — возмутился Бринцев. — Куда они все подевались? Где хотя бы след нормальной жизни?

— А то, что мы видели вчера на закате? — напомнил ван Хофф.

— Именно, вчера. А сегодня — ничего, — россиянин развел руками. — Мы ничего не видим, дьявол нас раздери. Но и автоботы во время рекогносцировки не заметили никакой активности.

— Может, днем они скрываются под землю, — предположил Сайто.

— А небоскребы строят ночью, — фыркнул инженер.

— Тебе это трудно представить? — спросил капитан, хотя и в нем росло странное беспокойство.

Планета была чуждой и с каждым шагом становилась все более необычной, вроде мира Льюиса Кэрролла. Казалось, здесь наверняка следует ждать трех вещей — во-первых, неожиданностей, во-вторых, неожиданностей и, в-третьих, неожиданностей же. Тем не менее существовали какие-то рамки логики, тождественности, универсализм простых правил вроде «если A равняется B, а B равняется C, то A равняется C». Но здесь члены уравнения тождественны не были, хотя вначале все указывало на то, что они являются таковыми. Или были, однако они всё еще не понимали, какие данные нужно подставлять на место неизвестных.

Капитан посмотрел на коллег. Ему казалось, что они мешкают и уже не торопятся, как в начале, добраться до цели. Бринцев, ван Хофф и присоединившийся к ним Рамани разговорились. Сайто бродил от стены к стене, карябая маркером крестики и по очереди таращась на каждый из них. Кронкайт просто стоял в ожидании приказаний, а Карлссон…

— Эй, ты хорошо себя чувствуешь? — забеспокоился капитан.

Ксенобиолог мрачно взглянул на него, расслабляя стиснутые кулаки.

— Не знаю. Идем?

— Конечно, — ответил Мирский, подав знак навигатору. Остальных членов экипажа пришлось подгонять.

Карлссон шел предпоследним, молча и с опущенной головой, как в похоронной процессии. За очередным поворотом капитан не выдержал: