Какую затею, Палестин так и не понял. "Господин импресарио, - равнодушно позёвывая, изменившимся, однако, голосом спросил он, - А где отравой злодеев снабжают? Не у Сенной ли площади случайно?"

- Другого вопроса я и не ждал. Возьмите, - Цезарь Юльевич положил на стол несколько ассигнаций, - Провизора зовут Арон Самойлович. На Сибирской улице его знают все. Но, мой вам совет: сходите лучше в Чёрную слободу. Именно. В магазинах-то оружием нынче не торгуют. Запрет-с. А ловкачи да барышники за милую душу предложат вам игрушку менее опасную и более надёжную, чем гремучая смесь. Слышал я про одного такого дельца. Болдырем, кажется, зовут. Вот его и найдите. А про разговор наш забудьте. Не было его.

* * *

Около двенадцати часов пополудни из 24-го номера гостиницы "Ямская" вышел человек сразу и не скажешь, какого возраста. Запахивая на ходу крашенную крушиной шерстяную шинель на меховом подкладе, он неспешно спустился лестницей в нижний этаж. Там к нему сразу прилепился прилизанный коридорный, ловко подхватил протянутый ключ, шепнул угодливо, что "экипаж их давно дожидается", и кинулся, опережая, к входной двери. Отъезжающий, наткнувшись взглядом на собачьи преданные глаза служителя, гадливо махнул перчаткой: "Не мешай". И лакей сник, обидчиво шмыгнул носом.

Выйдя на крыльцо гостиницы, господин в шинели обозрел поданную ему "карету" - саврасого мерина, запряжённого в узкие сани с верхом, возницу, согнувшегося на козлах почти у самого лошадиного крупа, и воскликнул недовольно: "Поедем далеко, а ты одет с прорехами".

- Мы привычные, - даже не обернулся кучер.

- Ты меня не понял: поедем очень далеко, - повысил голос подошедший.

- Так што, впервой што ли?

- Ну, гляди, - усмехнулся господин, назвал место, куда надо ехать и забрался в холодное чрево возка.

За городом, бойко проскочив пару вёрст печально известным каторжанским трактом, влетели в рыхлую осыпь малоезженой просеки. Лошадь начала всхрапывать, увязая в снежном крошеве.

Вознице ударами кнута и глухой бранью какое-то время удавалось заставлять её тащить сани, но скоро он и сам обессилел, натянул вожжи. "Спите?" - обернул потное, широкоскулое лицо к седоку, - Вертаться надо. Здеся, однако, ночами волки хороводы водят. Не отобьёмся". Господин вылез из возка, покачал головой: "Н-да, а в имение мне позарез как нужно. Есть туда другая дорога?"

- По реке можно. Но от неё всё равно никак - страсть как снегу много. И сейчас, гляди, - мужик поднял кнутовище вверх, - Метель идёт. Вертаться надо, ваше благородие, страшно.

- Хорошо. Выбираемся на тракт. Оттуда попробуешь рекой к Царской засеке выехать, а там я пешком дойду.

- Не поеду, господин офицер, лошадку жалко.

- Дурак, три рубля плачу, экие для тебя деньжищи!

Чёрные створки рта кучера дрогнули в заиндевелой бороде, по щеке скользнула слеза: "Не невольте, барин, детки у меня, помёрзнем ведь до смерти".

- Становись к запяткам и рви сани сзади, я с уздой сам управлюсь, - зашипел господин и сунул под кушак возницы дуло тяжёлого "Смит и Вессон".

Небо на глазах темнело, крылось седыми космами, нижние концы которых уже цеплялись за верхушки елей. Стал постанывать лес.

- Наддай! - зычно разносилось по округе.

- Шайтан тебя раздери, - шепталось за кибиткой.

- Раскачивай, раскачивай! - орал встрёпанный, потерявший фуражку седок, - Влево, влево выдёргивай. Стой! Теперь вправо давай!

Отдохнув, начинали снова. Матерились, скрежетали зубами. И били, били измотанную лошадь. Мужик заплакал, когда в снежной замяти выяснились вдруг сбившиеся табором сани. Знал по опыту: направляющийся в город обоз, опасаясь быть разорванным метелью, станет здесь на ночёвку. Вон, и костры уже дымят, люди снуют. Повезло, кажется.

- Поди, поищи хлеба, и выпить чего, - сунул деньги вознице офицер, - Согреемся и дальше двинемся.

Однако возок больше с места не стронулся. Поджидая ушедшего искать провизию извозчика, господин из "Ямской", имени которого мы так и не узнали, устало забылся в ознобной дремоте. Ему не позволили воспользоваться оружием, на которое он, в общем-то, всегда рассчитывал. Навалились сразу двое - ражие, тяжелые. Прижали, запрокинули голову. Свинцовые пальцы обхватили шею и не отпустили нужное время. Тело вытянули для удобства из возка, раздели до исподнего, оттащили в темень и быстро прикидали снегом. У дальнего костра долго ругались, деля найденное в карманах убитого. Потом пили водку и слезили песню о тяжёлой ямщицкой доле.

* * *

Ночь. Уснувшая улочка. Земская больница. В ней - чистенькая комната. А в комнате застиранные занавески на окне, стеклянный шкаф с пробирками и микстурами, деревянная, скоблёная до желтизны, тахта у стены. Нечищеные, сбитые сапоги городового в растёкшейся под ними луже приковывали внимание заспанного санитара: "Бог с вами, Ларион Ульяныч, какой оборванец! Мне порядочных людей велено в коридоре укладывать, а вы всё это, тряпьё какое-то подзаборное свозите. Куды девать-то его?"

- Положено, Тараканов, смирись, - брякнул шашку на тахту служивый, - Который уж год лодырем здесь сидишь, а всё не раскорячишься башкой своей, что начальство строго требует осматривать таких и доклад представлять. Вдруг беглый он, а может и хуже ещё кто. Эй, вы там, заноси.

Дворники, не очень церемонясь - за руки - за ноги - втащили босого стонущего человека.

- Вишь, как обделали бедолагу. Замерзал под трактиром. Шевелись, Тараканов, лампу ближе давай, а ты лицо ему от волосьев освободи, - бася, склонился над босяком урядник, - О, да это ж Васька татарин, извозом у "Ямской" промышляет. Знаю я такого. А ну, вывёртывай его из лохмотьев, всё, что найдёшь, сюды складывай. Что это? - удивился, - Деньги? Ну-ка, пошли отседова, - махнул дворникам. Подумав, вышел следом, - Не болтать! - зыркнул свирепо, - Понадобитесь, призову.

Санитар задрожавшими вдруг руками разглаживал листы купюр: "Сто десять, Ларион Ульяныч, откель столько?"

- Давай сюды, разберёмся.

Тараканов, передавая деньги, зашептал просяще: "Ларион Ульяныч, а может того, разделим не поровну. Могилой молчать буду".

- Знаю я тебя, худоротый, тут же к лавке припустишь. А где водка, там язык, что бабий ухват в печи грохочет. Осмотри Ваську и смажь его, чем есть.

Городовой присел к столу и зашелестел купюрами. Санитар сделал ещё одну попытку: "Десять рублёв всего, Ларион Ульяныч, за Христа ради прошу!" Полицейский одёрнул его взглядом: "Начальству сообщать надобно. Тут недавно артельщика Маругина с убивством ограбили. Не оттуда ли денежки, а, Тараканов?"

Зря не поделился Ларион Ульяныч. Ну, дал бы больничному прощелыге пяток целковых - много ли, если подумать? - тот после недельного загула и не вспомнил бы, откуда богатство такое на него свалилось. А сейчас - высокий кабинет, сухое лицо ротмистра. Судом пахнет. Эк, неладно-то.

- Деньги, Громыхайло, меня мало интересуют, не тряситесь. Их вы обязуетесь вернуть в казну до копеечки, не правда ли? - Мазепа ногтем мизинца приоткрыл одну из лежащих на столе папок, - Сколько там у нас изъято у пострадальца в действительности? Ага, сто десять рублей. Вы же указали в донесении только десять. Браво!

- Бес попутал, ваше высокоблагородие, заступитесь!

- Верю, голубчик, истинно верю, - Иринарх Гаврилович был в прекрасном расположении духа, издевательски иронизировал, - Санитар показал, что предлагал вам скрыть найденное у несчастного, но вы остались тверды в отправлении своих обязанностей. Благодарю за службу!

- Рад стараться! - рявкнул городовой.