— Чиво?! А я думал, Голубой Афигевший Дундук! — взбрыкиваю бедрами, как дикий дасплетозавр, пытаясь скинуть седока.

— Насчет Голубой — это как посмотреть, не лазурнее тебя, мой сладкий — это раз, — пытаешься сосчитать, сколько секунд усидишь на взбесившемся драконе. — Афигевший — не спорю. С твоими закидонами нетрудно афигеть — это два, — упираюсь ступнями в кровать и подкидываю тебя ввысь. — Дундук?! Не согласен! Это три! — наклоняешься, дыханием обдавая ухо. — Если куда и поедем, то вместе — это четыре. Ты же не хочешь, чтобы я тебя на цепь посадил? И это пять, — подскакиваешь вместе с моим непокорным телом. А воображение уже рисует, как мы выглядим со стороны. Ты восседаешь на мне, а я под тобой подмахиваю бедрами. Блин, еще жарче становится.

— Только попробуй! Я все равно сбегу! — рвусь под тобой, изображая поруганную честь и достоинство. Из последних сил борюсь за свободу, независимость и психическое здоровье стремительно исчезающего подвида гомосапиенса.

— Никуда ты не денешься. Я через пять минут получу исчерпывающую информацию о том, где ты обитаешь, — накидывает лассо импровизированный Дракбой. — А через десять у меня в руках будет распечатка с полной детализацией твоих звонков и смс, — арканом стреноживает по рукам и ногам. — Так что остынь, подумай хоть раз, прежде чем что-то делать, — меня враз бросает из адского пекла в Северный Ледовитый океан.

Резко перестаю брыкаться. Лежу, прижатый одной симпатичной задницей, остываю, пытаясь не впасть в анабиоз.

— Так ты бандюган?! Я так и знал! — растерянно хлопаю на тебя глазами. — Я думал, что ты обыкновенный вампир, — обреченно вздыхаю, понимая, что мне уже не выпутаться из этих сетей. — А ты, оказывается, Гангстер! — Вижу утвердительный кивок головы. — Мафиози! — Еще один кивок. — Якудза! — вытаращив глаза, озвучиваю самую страшную догадку. Спина покрывается холодным потом. Надо было брыкаться поменьше.

— Да… да… да… Для тебя я буду, кем захочешь, — смотрю в любящие глаза, мысленно составляя список, кем бы я хотел тебя видеть. И понимаю, что больше всего я бы хотел, чтоб ты оставался самим собой. — А будешь и дальше козлить, поиграем в надзирателя и узника, — улыбаюсь, прекратив всякое сопротивление. Возникшие в патлатой голове образы очень понравились лысой головке.

— Я буду жаловаться в Юнеско*, — придурошно-испуганным шепотом пытаюсь напугать пуганого.

— Я надену кожаные штанцы, — продолжается психологическая атака. Я так понял, что у кровопийцев и там все схвачено.

— ВОЗ?* — осторожно пытаюсь выяснить, насколько распространились щупальца спрута. И вижу наглую ухмылку.

— Куртку на голое тело. Чуть прихвачу молнией… — сглатываю подступивший к горлу ком. Все-таки жарко в этом долбаном Крыму. Изо всех сил пытаюсь выключить больное воображение, но выключатель не срабатывает.

— ОБСЕ?* — еще одна попытка, и твои глаза закатились к потолку. Ясно. Еще одна инстанция вычеркнута из списка.

— Приду к тебе, держа широкий ремень для острастки, — я попал! Что-то уже дышать не могу, а ты все сильнее давишь на красную кнопку. — Ты будешь слышать, как поскрипывает и шлепает о мою ладонь кожаная лента, пока будешь рваться в цепях, — выдыхаешь в ухо, покрывая мои щеки предательскими мурашками.

— ВОПП?* — как последняя призрачная надежда, далекая звезда, свет, угасающий в окне… — Что, нет?! Эх-х-х… — понимаю, что я в паутине. Завяз, погряз, завернут в плотный кокон, и нет мне спасения.

— И когда я буду вот так же близко, — ты трешься о меня бедрами. — Я проведу языком по черной коже ремня, — твой язык проходится по моей щеке, оставляя широкий влажный след. — И отхожу тебя так, что твою прекрасную головку никогда больше не посетит мысль оставить меня одного. – Да у меня и так уже все мысли поплыли куда-то в сторону, противоположную аэропорту… В постель.

— Любимый, у меня для тебя сюрприз, — ты стоишь в дверном проеме какой-то нервозно-взвинченный, загадочно скаля зубы. Открытый было рот, замер. У меня что, “день сурка”? Пространственно-временной континуум в кольцо замкнулся? Секунду назад хотел спросить, как прошел день, и ускорил ли ты свои дела, чтобы мои в тартарары не улетели, но мысль вильнула хвостом и ускользнула, видно, испугавшись голодного взгляда, что блуждает по моей изнывающей от нестерпимой жары тушке, облаченной в одну резинку от носка на волосах, цепляясь то за приоткрытые губы, которые пытаются подобрать нужные эпитеты в твой адрес, то за шею, на которой нервно перекатывается кадык, то за ноут между скрещенных ног.

— Если ты сейчас хоть что-то про Данию брякнешь, я тебя точно за жопу покусаю, — наконец, перестаю, как рыба, хватать ртом воздух и вспоминаю, что умею говорить. — Если я позволил себя уговорить остаться еще на пару дней, это не значит, что из меня можно канаты вить.

— Не, это потерпит. И поездка в Данию, и канаты на твоем теле, — радостно сообщает довольный, как слонопотам, Рыцарь. — У меня на тебя другие планы.

— Чет я уже боюсь, — подозрительно отслеживаю твой взгляд, то закрывая, то открывая крышку гаджета.

— Быстро одевайся, — раздает команды вышедший из гипнотического транса татуированный Бес. Видимо, и ему надоела игра в «вижу-не вижу».

— Все бесочуднее и бесочуднее, — поднимаюсь с кровати, напяливая на себя майку. — Как-то непривычно такое слышать от тебя. Ты перегрелся, что ли, или сегодня Луна не в той фазе? — пытаюсь выяснить причинно-следственную связь твоего противоестественного поведения.

— Ал, стих и делай, что говорят, — совсем не злобно порыкиваешь. Вот уже что-то знакомое наружу пробивается. А то, как неродной. — И рюкзак захвати, — звучат ЦУ, и указующий перст на моего заплечного черепастика, набитого пляжными прибамбасами.

Ну, голому одеться — только подпоясаться. Поэтому неспеша «подпоясываюсь» шортами, свято исполняя все наказы старшего Беса.

— Стих тебе? Да как два пальца об асфальт! — начинаю гастроли по твоим перегретым извилинам. — Ветер подул и стих, только не стих вампир. Зубик сломал, а вечером пир, вот и не стих вампир…

Твой взгляд отсканировал все 1720 миллиметров драконьего роста, видимо, решая, какую часть меня укоротить. Выбор был чрезвычайно сложен, поэтому обрезание важных частей тела отложилось на потом, а сейчас сократилось время на то, чтоб выудить рюкзак из угла спальни.

— Стих — это глагол, любовь моя. У тебя пять секунд.

Пять минут спустя мы стоим во дворике нашего Крымского убежища. Ты заводишь байк, я, как заправский ковбой, запрыгиваю тебе за спину (имею полное право), закинув рюкзак за плечи. Как же я люблю прижаться к тебе вот так: грудью, животом, бедрами и тем, что между ними, обнимая за талию руками!

Солнце палит беспощадно. Вырулив с маленькой улочки, ты выжимаешь газ, и мы черепашьим ходом, под сто кэмэ в час, ползем вперед. Японская трасса под названием «Атояма — Атоканава» не позволяет разогнаться по-настоящему. Байк лавирует между каменюками и рытвинами. Но все равно классно! Теплый ветер ласкает разгоряченную кожу.

— В-а-у-у! Прикольно! И не лень им все это подвязывать? — ору в шлемофон, когда мчимся по горной дороге, окруженной стройными рядами виноградников. Столько дурманящих ароматов вокруг: невиданных цветов и привычного хвойного леса, раскаленной земли и мягкого солнца, японского байка и такого близкого тебя.

— Может, снимем шлемаки? — пытаюсь рискнуть здоровьем, желая поглубже вдохнуть весь этот крымский букет.

— Ал, я лучше твоего протеина приму, чем насекомых глотать буду, — слышу совершенно однозначные намеки на оральный секс. Ухмыльнувшись, молча соглашаюсь с правильностью твоего выбора, через опущенное забрало любуясь открывающимися видами на горы, что поражают своей неебической красотой. Одни вершины утопают в мягких завитках кучерявой зелени, другие чернеют каменной наготой, ничем не прикрыв своей мертвенной сущности.

Видя, что дальше дорога переходит в извилистую горную тропу, ты останавливаешься, припарковав япошку под одиноко стоящим деревом.