— Любимый, ты что, байк тут бросишь? — оглядываю безлюдный пейзаж, выискивая пару горящих доллярами глаз, желающих нажиться на своих зажравшихся соотечественниках. — Хочешь, чтоб на нем Ети… покатались? — удивляюсь твоей беспечности и тому, что никаких глаз поблизости не светится.

— Не переживай, здесь практически никого не бывает, — спрыгнув на каменистую землю, изображаешь из себя Сусанина, неопределенно махнув рукой в сторону гор. — Это недалеко. Через еще несколько сот метров будет наше долгожданное единение, раз ты пока не созрел до поездки в Данию.

— Ишь, датский фрукт нашел! Созрел, не созрел… — злобно зыркаю на тебя, уже приготовив пламенную речь о вреде формализма для чувств влюбленных. Но меня самым наглым образом перебивают, заткнув поцелуем. Достав бейсболку, напяливаешь мне на голову. Видимо, для того чтобы в нее посторонние мысли не лезли, но они лезут. Рот открывается и озвучивает недобрые предчувствия: — Можно несколько слов для прессы? — ты утвердительно киваешь головой, всем своим видом показывая, что готов к пресс-конференции без галстуков и даже без нижнего белья. — Во-первых. Несколько сот метров — это сколько в граммах? А то у меня от недостатка кислорода в боку колет, — совершенно прозрачный намек на то, что я пипец какой умный, а ни разу не альпинист, и в гору мне идти не комильфо.

— Я сегодня целый день о тебе думал и сильно скучал, — прилетает мне исчерпывающий ответ. Где тебя учили так с прессой разговаривать? Точно перегрелся! Переплетаешь наши пальцы и теперь уже безапелляционно тянешь за собой. — Пойдем.

— А можно поподробнее насчет единения? — как профессиональный журналист не даю сбить себя с панталыку, раз уж с тропы свернуть не дают.

— Сюда редко кто ходит. — Это я и сам вижу. В сгущающихся сумерках идут два гомо, и того гляди из кустов какие-нибудь Ети… выскочат. — Жарко… — это, видимо, были твои подробности «единения». Мне тоже нифига не холодно, но на тебя местный климат как-то по-особенному влияет.

— Конечно! Зачем лезть в горы, когда можно спуститься к морю? — продолжаю допрос, уже слабо надеясь выяснить мотивацию нашего похода по узкой козлиной тропе.

— Да что море?! Там сутолока, гомон. А здесь тишина. Умиротворение. Словно все замерло в ожидании чуда… или заснуло глубоким сном, — твой загадочный шепот вызывает неоднозначные реакции. — Это и есть особая красота гор — мертвая… — Артисты погорелого театра стоя аплодируют. Шоу удалось, и твой чувственный монолог обостряет все мои органы восприятия — становится не по себе.

— Ну да, труп альпиниста на дереве. — Чернота теней все сгущается, как и цвет моего юмора. — Ты чего умыслил—то? — тонко намекаю, что я еще завещание не написал. Котам пожизненное обеспечение не оформил. Подозрительно щурюсь, прикидывая, есть ли тут сеть, чтоб спасателей вызвать, когда мы в трех соснах заблудимся, или меня какой кровопивец укусит.

— Ал, ты мне доверяешь? — оглядываешься, и я вижу в твоих зеленых глазах красные отсветы. Это закат был или что? По коже рассыпаются жуткие мурашки.

— Конечно, — утвердительно киваю головой, думая, что я все же никогда не ошибался на твой счет. И с тобой абсолютно точно что-то нечисто. Ну, теперь-то уж поздняк метаться. — Как самому себе, — из последних сил пытаюсь не метнуться назад в «цивилизацию» и задобрить твоих бесов. — Я просто Етих… боюсь. Они реально страшные.

— Кого Етих? — мы поднимаемся на взгорок, и ты снова оглядываешься. В глазах все тот же отблеск. — Со мной тебе нечего бояться, — хищная улыбка обнажает крепкие клыки. Мне показалось, или они удлинились? Украдкой разглядываю идущую впереди фигуру, думая: «Любимый, мне кажется, я уже прочитал все твои мысли, вот только бы понять, на каком они языке».

— Ну, этих… — быстро моргаю глазами, пытаясь отогнать наваждение. — Которые которых… — ты меня сразу понимаешь и, рванув к себе, прижимаешь к груди. Я замираю. Тело трепещет, поняв, что вот он, мой звездный час. Настал… Природа замерла в томительном ожидании незнамо чего. Полнолуние, пустошь и какой-то собачий вой вдалеке, а, нет… это муэдзин на мессу местных зовет. Ты накрываешь мои губы поцелуем. Я перестаю дышать… Сейчас… Сейчас… Сейчас прольется чья-то кровь…

Ты разворачиваешь меня к себе спиной. Наверное, тебе так удобнее или привычнее. Я прикрываю глаза, откинув голову тебе на плечо. Руки касаются шеи, убирая волосы за спину. Нос утыкается в предплечье. Горячие, сухие губы прижимаются к пульсу. Кусай, зараза! Мне уже все равно! Ты переплетаешь пальцы у меня на животе (наверное, чтоб я сильно не дергался) и… не кусаешь…

Осторожно приоткрываю глаза, не понимая, в чем заминка. Может, в сумерках под загоревшей кожей сонную артерию не видно? Пытаюсь хоть что-то разглядеть через решетку ресниц. Сердце пропускает три с половиной удара, в следующую секунду восторженно тарабаня за ребрами…

Лазурное блюдце горного озера, обрамленное чистым песочком с россыпью мелкой гальки, поблескивает в лучах заходящего солнца. С другой стороны к самому берегу наползают кучерявые кусты и мачтовые сосны, источающие одурманивающий аромат озона и эфирно-хвойные нотки, щекоча нос, побуждая вздохнуть полной грудью. Тишина такая, что, кажется, звенит в ушах. А-А-А! Это не в ушах, это цикады звенят, сволочи страшномордые. И никого… кроме двух несостоявшихся вампиров.

— Сейчас самая хорошая температура и не сгоришь, и не жарко, и вода, как парное молоко, — мурлычешь в ухо. Вздрагиваю от неожиданности. Счастье заполняет душу. И не пойму, то ли от сногсшибательных видов, то ли от осознания, что обращение в нечисть отложилось на неопределенный срок, то ли от радости, что вчера не свалил сгоряча. — Сегодня так палило, благо, я на моте мотался.

— Сегодня так палило… — повторяю за тобой, как птица-говорун. — Благо, я на кровати валялся, — расцепляю твои руки и несусь к берегу, на ходу сбрасывая бейсболку, рюкзак, майку, кроссовки. Захожу в воду. — М-м-м…

Ты идешь следом, подбирая брошенный рюкзак, стягиваешь с себя алкашку, оставаясь в одних болтающихся на бедрах шортах. Вылезаю из воды, решая до конца разоблачиться, расстегиваю шорты.

— Упс… Любимый, кажется, у меня проблема… — смеюсь, посматривая в распахнутую ширинку.

— Что опять?! — ужасается мистер «нет проблем» и тут же обнадеживает. — Решим в кратчайшие сроки, — расстилая пляжный коврик и тут же заваливаясь на него, превращаешься в телефон доверия. — Я готов выслушать все твои проблемы и подумать, как их устранить, — вещает моя любовь, нагло улыбаясь и озорно шевеля бровями.

Недоуменно пялюсь на эту бесстыжую морду, которая мне на какое-то непотребство бровями намекает.

— А там, в волшебном рюкзачке, ну, чисто случайно, плавки не завалялись? А то я пока стихАл, надеть забыл. Опять, — иду к тебе с расстегнутой ширинкой, посверкивая голым пахом. Твои глаза опять полыхают красным. Не высыпаешься, что ли, решая свои и мои проблемы?

— А зачем? Устроим день нудиста, — прилетает возмутительное предложение, побуждая мои бедра негодующе вильнуть, и шорты совершают стремительное грехопадение к ногам. — М-м-м… — ты сглатываешь слюну и облизываешь губы. Наверное, голодный, и про обещанную «трапезу» вспомнил.

Я приближаюсь к тебе профессиональной походкой «от бедра». Каждое движение отдается накатывающим желанием, заставляя обнаженные причиндалы преображаться (точно, Луна виновата, которая своим круглым ликом всякого рода приливы устраивает) и послушно соглашаться с твоим похотливым взглядом на каждом шагу: «Да… да… да…» Заваливаюсь на живот, уперев локти и член в коврик. Отслеживаю твой взгляд, что (жопой чую) скользит по моим белым ягодицам, сравнивая красоту небесного спутника с околоземными лунами.

— Давно надо было тебя сюда затащить. Ал, ты просто светишь ими, — сжав меня в объятиях, тянешь на себя, укладывая сверху.

— Все равно не загорят, — смеясь, быстро целую в губы. — Любимый, ты не заболел? — чувствую, как стремительно растет температура между нашими телами. — Ты такой горячий, просто кипяток, — под бедрами образуется что-то до боли знакомое. И это «что-то» опасно шевелится, подергивается и просто на глазах растет в районе паха. Замираю. — Алекс, — шепотом на ухо, боясь пошевелиться. — А тут змеи есть? — лежу на тебе, осторожно перебирая руками волосы и старательно пытаясь не засмеяться.