— Оставь его, Эля. Всё нормально, — тихо, почти вкрадчиво говорю, спасая тебя от настойчивости девушки.

— Блин, теперь весь провонял её дешевым парфюмом, — жалуется мой Дракон, а мой Цербер молча покидает кабинет, демонстративно не хлопнув дверью.

Ты поправляешь куртку и, расстёгивая молнию, медленно подходишь. Протиснувшись между мной, сидящим в кресле, и офисным столом, садишься задницей на край столешницы, пристроив свою пятую точку прямо на бумагах. Вытягиваешь ноги, скрестив их между моих,расставленных в стороны.

— Нет, ты только прикинь! — Прикидываю и едва сдерживаюсь, чтобы не сдернуть эту тощую задницу к себе на колени, разглядываю явно заведенного гота. Между тем, ты распинаешься:— Я, как путная сволочь, иду с клубешника домой, а тут этот храм на пути. Ну, я и завалил. — Вскидываю на тебя недоуменный взгляд. О как! Дракон полетать выползал. Начинаю медленно закипать, вспомнив, как ночью одна мелкая зараза отправила меня спать, легким мановением руки выйдя из сети. Значит, работы у тебя до хера?

— Да-да, черт, видать, попутал, — ты смеешься, а мне просто не до смеха. — Брожу себе в этой халупе, никого не трогаю, а зацепить некого. Нет никого, утро же. Ну, почти.

Держу лицо, как могу, а в голове строю план расплаты.

— И тут выползает из двери чудик в хламиде черной и с крестом на пузе. Ну, почти как наш брат Гот. Только мерзкий, рожа пропитая. Я мелкий, а этот вообще мне в пуп дышит.

Я тоже дышу. Все глубже и глубже, пытаясь успокоиться. А ты, как ни в чем не бывало, продолжаешь возмущаться:

— Зато в обхвате нормик так. И с предъявой ко мне: «Вон ты, говорит, какой сюда, в храм, явился?» — ты возмущенно ерзаешь жопой на моих контрактах. Молча наблюдаю за твоими манипуляциями, но в голове уже горячая порнокартинка.

— Ну, и вот, — твоя шальная улыбка притягивает взгляд, когда ты продолжаешь тараторить мне о своих подвигах. – Я, конечно, сначала прихуел от такой борзости, а потом говорю ему: «А в чем траблы-то, папаша?» А этот гандон мне начал пургу гнать чё-то там про не крась лица своего… Не живи во грехе… Ну, дальше я не запомнил просто. Взбесился на раз.

Думаю, что знал бы ты, как я взбесился, замолчал бы еще вначале. Но продолжаю слушать, улыбаясь и кивая головой, мол: «Да-да…»

— Не, я, конечно, понимаю, что одет не по форме. У меня же такого балахона нет. Зато цепуры и кресты в наличии. Ну, еще, конечно, черепули на пальцах, напульсники. Куда ж без них? Да и не накрашен я был. Так, подвел глаза чуть-чуть, ну, ногти черные… — Я понимаю, что еще чуть-чуть, и одного гота, нет, не замочат в сортире, но явно отмоют. Для кого же ты, Темный, прихорашивался? Р-р-р-р-р, пиздюлей…

— И что? Я должен был голым, что ли, на тусу идти? — Вот тут мне и плохеет. Меня начинает накрывать красная пелена. Зверь просто мечется во мне, пока этот звереныш про свои приключения рассказывает.

— Пиздец, короче, этот хмырь меня достал! Изо рта воняет, как из ада. Ну, я его и послал в места, противоположные раю, переднице, и… в неё тоже. — Я схватился за ручки кресла. Блять, как бы не сломать, а то будет как в том анекдоте: «Вот вам зуб. А вот вам ручки от кресла».

Твои повествования о так неудачно законченной ночной вечеринке окончательно выбешивают. Хочется кого-нибудь грохнуть, что-нибудь разнести, ну, или выебать по полной. Тебя!!!

— И ты, значит, по этому поводу так завелся? — наконец, подаю голос, опуская взгляд на ширинку, что так удачно расположилась напротив моего лица. Ты сфокусировал взгляд на мне, выплывая из рассказа о своих гулянках.

— Ты куда уставился? Я с ним тут горем делюсь, а у него одно на уме, извращуга! — Я только ухмыляюсь. И кто тут извращуга?

Скрыть направление мыслей моего гота в черных обтягивающих кожанках, украшенных всего-то тремя цепями на ремне, было невозможно.

— Ал, у меня сейчас много чего на уме, — поправляю член, сжимая его в брюках.

— Поделись, — ты нагло улыбаешься, копируя мое движение.

Твой юркий язычок пробегается по губам, вызывая у меня острое желание сорваться с места и впиться в губы. Вижу, как подозрительно прищурились твои зеленые, наглые зенки, и просто бешусь.

— Мы сколько не виделись? — мягко выговариваю, смотря тебе в глаза и закатывая рукава рубашки.

Ощущение, что меня продинамили, не отпускает, и от этого нестерпимо чешутся руки, но я только тянусь к оттопыренному месту, слегка погладив. Ты дергаешься, чуть не свернув мой раскрытый ноут.

— А сколько? Два дня! — смотришь, недоуменно вытаращив глаза.

— Три с половиной, — тихо, как можно спокойнее говорю, но мстительная, кровожадная улыбочка все же выползает на лицо. Взгляд на часы. Время обеда. Отлично!

Приподнимаюсь, отталкивая бедрами стул, обхожу тебя. Иду в сторону двери. Щелчок замка проходится по нервам. Улыбаюсь. Ну, все, пиздец котенку!

Чувствую, как твой взгляд прожигает мою спину. В несколько стремительных шагов возвращаюсь и вжимаюсь в тебя, заставляя шире развести ноги. Рукой сметаю со стола бумаги вместе с канцелярией. Ты глубоко дышишь. Краска ударяет в лицо. Тяну с тебя куртку.

— Я думаю, она нам будет мешать, — выговариваю шепотом, отшвыривая косуху.

Проскальзывая руками под немыслимой расцветки майку, тяну ее вверх. Ты вырываешься, но как-то не очень убедительно. Стянув до запястий ниферскую шмотку, опутываю их. Мои руки скользят по обнаженному гуттаперчевому стану, оглаживая грудь, ребра. Жму большими пальцами на соски, очерчивая по кругу, и надавливаю ногтем на маленькие, возбужденные комочки.

— Любимый, ты с дуба рухнул? Мало того, что ты мне в примерочной отсасывал… — твоя речь сбивается, выдавая усиливающееся возбуждение. — Ты что, собрался меня в офисе разложить? — Твой приглушенный шепот и безуспешные барахтанья в моих руках только распаляют желание.

— Не переживай, сейчас обед, в офисе почти никого, — наклоняюсь и целую тебя в живот, скользнув в ямку пупка. Пока ты не успел опомниться, укладываю на стол.

Мои руки шарят по твоей ширинке, чуть сжимая член и методично расстегивая ремень, кнопку, молнию. Хватаюсь за край брюк. Взгляд на тебя, ты смотришь мне в глаза. Моё тело окатывает жаром. В голове мысль: блядь, хоть на самой Красной площади, но после того, что ты мне тут напел, твоя задница целой от меня не уплывет.

Ты закусываешь губу. Под перезвон готских цепей и своих колоколов с трудом стягиваю с тебя тесные кожанки, обнажая полностью. Ладонью накрываю твердый, как кол, член. Злюсь еще сильнее: почему ты так возбудился? Ты встретил кого-то в клубе? Или у тебя на попа встал?

Сжимаю ствол, оглаживая по всей длине. Ты обхватываешь меня ногами. Тяну кожицу вниз, полностью оголяя красную головку. Жму указательным пальцем на самую маковку и размазываю секрет. Стон с твоих губ, и меня накрывает очередная пелена. Да-а-а-а. Ты мой. Месть близка. Дышу, пытаясь совладать с собой.

— И как тебе в клубе? — интересуюсь, тихонько надрачивая.

— С-с-с… Алекс-с-с… — ты выгибаешься на столе, стискиваешь губы, пытаясь сдержать стоны.

— Встретил кого интересного? — другая рука накрывает твои яички и стискивает их. – А? Что? Я тебя не расслышал.

— М-м-м? Алекс-с-с? — ты удивленно распахиваешь подведенные глаза. Они кажутся такими развратными и блядскими…

— Пообщаюсь-ка я с блудливой задницей, — резко подхватываю тебя за талию и переворачиваю, укладывая на живот, поправляю член.

— А-а-а-л-е-к-с-с! — слышу твой возмущенный вскрик, но мне откровенно похуй.

Наклоняюсь к половинкам и целую. Скольжу языком по коже, оставляя мокрые дорожки.

— И что тебе дома не сидится? — обращаюсь к тощей заднице. – Да! У нас дома! — Выпрямляюсь и, резко замахнувшись, опускаю ладонь на правую половинку. Шлеп! Звук отражается от стен.

Улыбаюсь, смотрю, как ты вскидываешь патлатую голову, а на ягодице распускается розовый цветок. — Нет же! И переезжать ты не хочешь! И шляешься, непонятно где! — Взмах и шлепок по левой. Обожаю симметрию.