Стою, упираясь головой в стену, обессиленный, меня потряхивает в послеоргазменных конвульсиях. Провожаю взглядом свое семя, мысленно посылая его куда подальше, вспоминая об ужасе, каждый раз охватывающем меня, когда смотрю на счетчик жизни и смерти. Да, плыви уже в канализацию, туда тебе и дорога, ненавижу этих плодящихся, как тараканы, людей, этих вечно орущих и гадящих детей, от которых так тошнотворно пахнет чем-то кислым.

Прихожу в себя, беру дешевый шампунь, намыливаю волосы, подмышки, пах, смывая с себя пот, грязь, черные мысли. Вода смоет все, даже чужую энергетику, накопленную за день тесного общения со всякими придурками. Не смоет только боль в душе.

Выключаю воду, дотягиваюсь до полотенца, быстро промокая влагу, белье, конечно, забыл, ну, и хрен с ним. Обматываю махровую тряпку вокруг бедер и выхожу, наконец, из этой тесной душной клетки.

Тело сразу холодит свежий воздух, передергиваю плечами, иду в комнату, нужно одеться. Ты сидишь на диване, что-то втыкаешь в свою лопату. Рядом с тобой развалился мой питомец, подставляя розовое пузо под твои руки. Вот предатель!

«Что, скучно? У меня даже зомби-ящика нет. Нахуя он нужен? Захочу себе мозги проапгрейдить, все в тырнете найду», — раздраженно думаю, приближаясь к встроенному шкафу. Роюсь в шмотках, там не густо. Не люблю я это барахло, если куплю что, то ношу, пока оно на мне разлагаться не начнет на самых интимных местах. На коленке, к примеру.

Выбираю спортивные штаны и старую растянутую футболку, сдергиваю с себя полотенце, повернувшись к тебе спиной. Просто спинным мозгом чувствую твой взгляд на своих ягодицах.

— Где был? — твой вопрос на секунду останавливает мой антистриптиз. Натягиваю футболку, чувствуя, как по венам снова начинает растекаться опасная отрава — ревность.

— Тебя ебет? — мой исчерпывающий ответ. Так охота то же самое спросить у тебя: «Где? Где ты был? Нахера мне вообще врать, что по делам поехал, как будто я не знаю твоих дел?»

Вытаскиваю мокрые патлы из-под растянутого ворота. Иду в свой завешанный постерами с рок-бандами угол, усаживаюсь в любимое кресло, отгородившись от твоего взгляда спинкой. Ноги на стол, клаву на ноги, все… Меня нет, я в своем мире, который люблю и одновременно ненавижу.

— Есть будешь?

«Какой интересный диалог, однако», — думаю про себя: — «Познавательный, увлекательный. Ты бы лучше мне рассказал, как и с кем, а я бы послушал с нескрываемым интересом, вдруг что-то новое для себя открою». В висках начинает стучать, смотрю в монитор и опять, блять, ничего не вижу и не соображаю.

— Нет, сыт! — да какой там сыт, несколько дней ничего в горло не лезет. Сыт только твоими байками по горло, до блевотины, до отторжения. Опускаю ноги вниз, вытягиваю под столом, наушники на голову. Харе мне лапшу вешать.

Узкие очки в черной оправе на нос. Да, давно зрение посадил за тоннами макулатуры. Чувствую, как вокруг меня электризуется воздух, посверкивает, пощелкивает взрывоопасно.

— Может, поговорим? — Слышу твой вопрос, прорвавшийся ко мне в уши сквозь негромкую музыку. Да о чем мне с тобой говорить вообще? Блокбастеры обсуждать? На хуй надо, я их не смотрю. Ты подходишь ко мне и встаешь за спиной, по которой побежали мурашки.

Снимаю наушники, очки, защиту, не поворачиваясь, говорю:

— Прости, Лет, — специально выговариваю клубное погоняло. — Но у меня сейчас нет времени на разговоры с ТОБОЙ. У меня VIP-клиент на связи.

Твой подзатыльник прилетел, в общем-то, вполне ожидаемо. По инерции голова летит вперед и падает на так предусмотрительно подставленные руки. Утыкаюсь лбом, закрываясь от тебя руками, свесившимися волосами, стиснутыми зубами… Ухожу в себя.

— Больно хотел сделать? Поздравляю, сделал, — не вижу тебя, но чувствую, как сжалось там, за ребрами, и не отпускает, пульсирует.

— Да! Ты прав на все сто! А мне не было больно, когда ты, кобелина, свалил? — шиплю на тебя из сомкнутых рук, понимая, что нарочно сказал это чертово про VIP-клиента. Хотел. Очень хотел увидеть твою реакцию, почувствовать твою злость, раздражение. Вытащить из тебя эмоции. Понять, что не одному мне больно. Почувствовал и понял, блять!

Теперь лежу головой на руках, пережидая сразу нахлынувшую ярость. Дышу, дышу, дышу… считаю: «Айн… цвай… драй… фир…» И без конца сбиваюсь, начинаю снова и снова. Потому что, если сейчас сорвусь, встану, тебе точно прилетит в табло.

— Ал, что ты себе придумал? — твой шепот у моего уха разносит по всему телу жар, и как же это злит! Злит, что не могу приказать телу не реагировать на тебя, а сердцу не любить. И дикая ревность захлестывает разум.

— Думаешь, все купить можно? Думаешь, меня купить или приручить можно? Сука! Как же ты бесишь! — срываюсь, не выдержав эти три дня бесконечного напряжения. Вскакиваю из кресла и ору тебе в лицо. Выплескиваю все, что накипело и наболело. За это твое блядство, за мои конченые нервы, за те двести баксов… Накручиваю себе все, что было и не было. Почему-то вспоминается все хреновое.

— Ал, — ты удивленно взираешь на меня. — Да что с тобой? Я на закупку ездил, в Питер. Мне Катя сказала насчет клеветы Жени.

Но я не слышу твои оправдания, меня несет, ярость выплескивается через край. Перебиваю:

— Мажор хренов, решил, что приручил? Что я теперь послушным мальчиком стану, собачкой за тобой бегать? Тебе по первому зову зад подставлять и радостно повизгивать, как все твои подстилки?! Да ни хуя! — выкрикиваю. Голова кругом.

Чувствую, что утопаю в разгорающейся злости. Кровь закипает, лицо, уши, шея — все горит, легким не хватает кислорода, и от этого за ребрами печет и что-то отчетливо бухает в анаэробном ритме. Ты тянешь ко мне руку, дотрагиваясь до крашеных волос, перебираешь пряди, нежно улыбаясь. Сердце сжимается. Сдались тебе эти патлы. Срежу всё на хуй.

Шаг к столу. Как в бреду, тянусь рукой к органайзеру, к стоящим там ножницам, беру их за кольца ручек. Захватываю горсть волосни, и хря-я-я-с-сь… — режу под самый корень.

— Ал! — ты хватаешь меня за руку, выдергиваешь из рук ножницы, откидываешь их и резко тянешь меня на себя. Лечу, утыкаясь мордой в грудь. Вдыхаю твой запах, дышу им, тону в нем, растворяюсь, распадаясь на кварки… Да что за пиздец такой? Поднимаю на тебя прищуренный, озлобленный, в разводах подводки взгляд.

— Ну, что ты, милый? Волосы пожалел? А что тебе еще во мне нравится? Я исковеркаю все. Изничтожу. Изрежу. Искромсаю в хлам… — мотаю головой из стороны в сторону, отрицая тебя, отрицая себя, отрицая свою никчемную жизнь.

— Восстановлю. Склею, Воссоздам. Не отпущу.

— Ненавижу тебя… Ненавижу себя… — шепчу, залипая в твоих глазах.

Утопаю в них, чувствую себя кроликом и бешусь на себя за эту свою слабость. Задыхаюсь в тебе… Утопаю в тебе… Я сделаю все, только бы вырваться из твоих клещей, разорвать этот порочный круг, сломать затворы и запоры, сбежать из твоей невидимой клетки.

Отвожу назад согнутую, сжатую в кулак руку и со всей дури бью под дых.

— Х-х-х-м, — весь воздух выходит из тебя. Ты охаешь, сгибаясь, и на минуту забываешь, как дышать. Мне лучше сразу становится, легче, улыбка растягивает плотно сомкнутые губы.

Ты обнимаешь меня за плечи, прижимаешь к своей груди, гладишь по спине, по торчащим, как не проклюнувшиеся крылья, лопаткам, ведешь пальцем по позвоночнику, вызывая табуны мурашек, пытаясь успокоить, но даже этот твой ласковый жест сейчас бесит, проходит по позвонкам раскаленным жезлом.

— Ну, за что мне все это? — утыкаюсь лицом тебе в грудь, стиснутые до скрежета зубы, кажется, еще немного, и начнут крошиться. — Убей меня, или я убью тебя.

— Ал, я люблю тебя, — через ношеную годами футболку чувствую жар ласкающих рук, жар твоего сердца, твое дыхание опаляет макушку.

Ты целуешь мои искромсанные волосы нежным касанием чувственных губ. Меня окатывает кипятком. Открываю рот, потому что уже не могу дышать. Задыхаюсь от нахлынувшего возбуждения.

Мы стоим друг против друга, почти ровесники, почти одного роста, почти одного размера, почти… да все почти… Нельзя нас сравнивать или противопоставить, мы такие разные и в то же время непостижимым образом похожи: одни интересы, одни мысли, одни сны. Мы одно и то же. Вулканы — вот верное сравнение, с одной лишь разницей, я извергаюсь, постоянно, непрерывно, всю свою жизнь, а ты спящий, но от этого не менее опасный и угрожающий, готовый в любой момент сорвать печати и выплеснуться потоками лавы.