– Эх, Йозеф, Йозеф! Вы еще так восхитительно молоды, что можете позволить себе не знать, что имея пистолет, вы имеете вместе с ним гораздо больше проблем, чем вы могли бы подумать. В самый интересный момент у вас может заклинить патрон в патроннике. Если вы носите патрон в стволе, вы можете забыть снять пистолет с предохранителя, а второй попытки у вас уже не будет. В конце концов, можно промахнуться и с трех шагов. Лупара же, мой мальчик, это совсем другая история. Совсем другая история…

Он помолчал немного, потом продолжил, рассеянно глядя куда-то мимо меня:

– Был прекрасный день, чтобы жить. Но в глазах этого человека я увидел смерть. Он был хорошо одет, это я вам говорю. Очень хорошо одет. Он улыбался и был похож на безоблачное небо, но в глазах его была смерть. Он спросил у меня о том, о чем в этом городе знал только я. Он спросил у меня о том, о чем на этой Земле знал только я, потому что те, кто знали об этом кроме меня, уже умерли и умерли некрасиво.

Он снова замолчал, а я почувствовал, что весь мой хмель у меня из головы как ветром сдуло. Я не шевелился и почти не дышал, чтобы не спугнуть этого его внезапно нахлынувшего воспоминания.

– Он спросил у меня, куда пропал пенис Последнего Императора.

Я чуть слюной не подавился. Посмотрел на него: не шутит ли?

Нет. Израиль Иммануилович был совершенно серьезен.

– Китайского? – почему-то сорвалось у меня с языка.

Он глянул на меня и нахмурился.

– Надо полагать, Йозеф, учитель истории в вашей школе был большим другом вашей семьи, иначе я не представляю себе, как бы вы смогли сдать выпускной экзамен, – он осуждающе покачал головой. – Конечно нет! Вы ошиблись на сто лет. Этот император правил огромной страной, а какой – потрудитесь сами узнать при случае.

Потом он долго молчал, и я уже начал думать, что продолжения истории не дождусь, и всячески проклинать себя за несдержанность, но Израиль Иммануилович вышел из задумчивости так же неожиданно, как и погрузился в нее.

– Смысла открещиваться от того, что этот лот у меня, не было. Я хорошо знал, что сделали с людьми, которые так или иначе имели к нему отношение. Эти люди умели молчать, но тот, кто приходил к ним, умел развязывать языки, и теперь он пришел ко мне, и жить мне оставалось ровно столько, сколько контейнер будет ехать из хранилища.

Не знаю, какое уж было у меня в этот момент выражение лица, только, взглянув на него, Израиль Иммануилович повеселел.

– Да, молодой человек, встреча со смертью не всегда заканчивается похоронами, и я – лучшее тому доказательство! – он отхлебнул чая и многозначительно мне подмигнул.

Я понял, что рассказ самым диким образом скомкался, а значит, подробностей я уже не дождусь. Какая-то детская досада захлестнула меня, словно поманили меня конфеткой, а потом не дали.

– Но как? Как вы разобрались со всем этим?! – воскликнул я в отчаянии.

– Не я, а она! – старый еврей взял в руки свою лупару, погладил приклад, как бедро женщины, и хитро улыбнулся. – И Джокер.

– Какой еще Джокер? – я второй раз за день поймал себя на мысли, что Израиль Иммануилович умеет-таки издеваться над людьми.

Тот встал из-за стола и поманил меня пальцем.

Я тоже поднялся, и мы прошли в еще одно помещение, в котором я не только ни разу до этого момента не был, но даже и не подозревал о его существовании.

…

Это была совсем маленькая комнатка без окон, совершенно пустая, если не считать еще одного транспортера, такого же, как в торговом зале.

– Специальный раздел, мой юный друг, – пояснил Израиль Иммануилович и быстро набрал на клавиатуре многоразрядный код, для надежности встав таким образом, чтобы я ничего не смог разглядеть.

Пока мы ждали приезда пениса Последнего Императора, я думал о том, что есть в людях какой-то изначальный дефект, который, сколько бы сотен и тысяч лет ни прошло, не дает им жить нормально. А потому будут они убивать друг друга из-за каких-то замороженных причиндалов каких-то императоров, хотя и свои причиндалы у них есть, и научно-технический прогресс позволяет иметь вообще какие хочешь причиндалы.

…

Контейнер с членом размерами оказался гораздо внушительнее, чем тот, в котором покоились уши фрау Шульцбрехт.

Когда же Израиль Иммануилович включил подсветку, я просто обомлел.

Внутри лежало нечто более всего похожее на шланг черного цвета.

Я лихорадочно пытался представить себе, как это могло быть частью человека, – и не мог. К тому же, я ничего и никогда не слышал о чернокожих императорах с огромными пенисами, которые управляли огромными странами.

– Это что за фигня?! – снова вырвалось у меня.

Израиль Иммануилович засмеялся мелким смешком, словно закашлял.

– Это, мой милый Йозеф, не фигня. Это Джокер… – он смахнул с глаз набежавшую слезу. – Джокер в прямом и переносном смысле слова. В прямом смысле – это кличка жеребца, самого знаменитого чемпиона Эпсомского дерби, член которого вы и наблюдаете сейчас, а в переносном – потому что член этот играет плохую шутку со всеми, кто его видит впервые.

Я все еще ничего не понимал. Можно было, конечно, предположить, что Последний Император, обуянный манией величия в переносном и прямом смысле слова, стал пользоваться шлангом самого знаменитого скакуна для того, чтобы о нем слагали легенды, но спрашивать об этом у Израиля Иммануиловича было как-то неловко.

Надо полагать, все мои мысли легко читались у меня на лице, потому что он сам пришел мне на помощь.

– Не нужно так напрягаться мозгом, Йозеф. Вы пошли тем же путем рассуждений, что и любой другой, и пришли, естественно, совсем не туда. Но ваше блуждание в догадках длилось пару секунд, а иногда пара секунд решает все, вы меня понимаете?

То, что момент первой демонстрации своего товара при необходимости использовался Израилем Иммануиловичем в качестве отвлекающего маневра, я уже понял.

Не понял я только одного: при чем тут шишка Последнего Императора?

Ответа на этот вопрос ждать долго не пришлось. Израиль Иммануилович совершил неуловимое движение рукой, и у контейнера с огромной черной колбасой внутри обнаружилось второе дно.

Я снова заглянул внутрь и вздохнул с облегчением: в потайном отделении контейнера лежал самый что ни на есть обыкновенный, бледный и сморщенный стручок. Глядя на него, я даже поймал себя на мысли, что «имперским величием» тут и не пахнет.

…

Вечером, ворочаясь в своей постели и пытаясь заснуть, я снова был атакован мыслями о том, что что-то со всеми нами, определенно, не так, если мы, сами того не замечая, превратили все в безумный цирк, гоняясь за деньгами, отращивая в попытке убежать от старости лошадиные пенисы и устраивая танковые броски по засеянным пшеницей полям в Последней Битве за Последнюю Империю; если за краткий миг своего нездорового удовлетворения мы готовы платить жизнями – и собственными, и гораздо более охотно – чужими.

Потом я подумал, что сегодня у меня была отличная возможность узнать из первых уст, как же все-таки Израиль Иммануилович решил открыть свой магазин, но я снова ее упустил.

Поначалу я даже испытал огорчение по этому поводу, но потом решил, что история, которую я слышал не раз и не два от разных людей, меня вполне устраивает, повернулся на правый бок и уснул.

–

2. Он был мне дорог как память

Сначала мне приснился долгий и нудный сон про путешествие: про самолеты, летающие чуть выше деревьев, а иногда и ниже – по просекам; про какие-то окруженные болотными кочками, сочной травой и пасущимися козами аэродромы, пересадки с блужданиями вверх-вниз и вбок по бесконечным коридорам и лестницам.

Потом мне приснилась странная вечеринка, где все, в том числе и я, точно знали, что закончиться она должна жуткой резней с морем крови, расчлененными телами и прочими ужасами, и все ходили, улыбались, ели и пили, внимательно наблюдая друг за другом, с двумя только мыслями в голове: кто убийца и как ловчее удрать, когда все начнется.