Она набирала номер с упорством маньяка, снова и снова. Красовский упорно не отвечал, и тогда она отправила ему сообщение, с просьбой перезвонить. Потом набрала другой номер. Тут ей повезло больше, абонент почти сразу отозвался веселым: «Привет! Как дела, малыш?» Она разговаривала долго, очень обстоятельно, пока телефон не подал сигнал, что звонят по другой линии.

Красовский по обыкновению отвесил Маше пару сомнительных комплиментов. Маша скривилась, но промолчала и тут же вывалила на беззаботного юриста арест шефа по обвинению в убийстве жены. Веселость того, конечно, сразу как рукой сняло. Он ошеломленно выслушал Машины объяснения и пообещал перезвонить позднее, как только что-нибудь выяснит. Вот так. Маша немного перевела дух и оглядела себя в зеркале – сметану уже, пожалуй, можно смывать. Просьбу шефа она выполнила, а остальное ее не касается. Павел Сергеевич большой мальчик – справится. У него деньги, связи, Красовский, опять же. Справится как пить дать. Утешив себя, таким образом, немного, она пошла в душ, и вскоре забылась неглубоким беспокойным сном.

***

Павел тупо смотрел в потолок, пытаясь как-то упорядочить хаотично прыгающие мысли. Арест если и удивил его, то совсем не выбил из колеи – что-то в этом роде он и предполагал. Как только нагнулся над телом жены. Слишком часто в прежней жизни он встречал смерть, чтобы не почувствовать ее присутствие сразу. Для вида еще, конечно, пощупал пульс на холодной безвольной руке, но… А потом нагнулся ближе и в слабом отсвете иллюминации разглядел темные пятна на бледной шее, и тут уже неотвратимость происшедшего накрыла сразу, с головой, как морская коварная волна беспечного купальщика. Он захлебнулся немым криком, рванул ворот футболки, быстро и коротко подышал, восстанавливая дыхание. Кто? Зная Яну, он мог предположить все что угодно – от банальной интрижки, до… Но кто? Кого она могла довести до такого состояния, что?.. Кого угодно, ответил он сам себе. Например, его.

Пока ожидался приезд полиции, Павел прокручивал в голове различные варианты, но по всему выходило, что убийство не было запланировано. Не могло быть. Яна здесь впервые и никого не знает. За эти три дня никто из знакомых ей не попался. Или попался, но она об этом Павлу не сказала? Значит, случайная жертва? Местный маньяк, одуревший от сексуального воздержания и обилия обнаженной женской плоти? Если так, то у полиции два выхода: искать маньяка, переполошив весь курортный городок или свалить все на первого встречного, дабы успокоить общественность. Желательно, чтобы этот первый встречный был таким же туристом, иначе люди начнут бояться приезжать в этот райский уголок. Черт! Кажется, он попал. Он совсем упустил из виду – это не маньяк: никаких следов насилия он не разглядел, одежда в порядке, никаких синяков на теле, кроме тех, что на горле. И это не банальное ограбление: все ценные вещи на месте – и золото, и сумочка с деньгами и кредитками. Все, кроме телефона, но телефон нашел парень-служащий в кустах. Если не врет, конечно.

Да, телефон заслуживает особого внимания. Как он там оказался? Невозможно представить, чтобы Янка в своем льняном сарафанчике, на каблуках, лазила по кустам. Значит…Значит, его там потерял убийца. Зачем ему забирать телефон? Если только там не было чего-то такого, что могло выдать его. Значит, Яна знала его. Знала и, скорей всего, звонила ему.

Павел шумно выдохнул. Жалко он не сразу это сообразил. И не проверил Янин телефон. А потом, когда полиция стала настаивать на осмотре номера, Павел и вовсе впал в ступор, и было отчего. На журнальном столике веером лежала пачка ярких глянцевых фотографий. И на них… Яна обнимает незнакомого Павлу мужчину, Яна целуется с кем-то, явно не с ним, Павлом, и все в таком духе. Фотографий пять или шесть. Пока он изумленно таращился на снимки, полицейский с такими черными ухоженными усами, явно главный в этой компании, скептически хмурился и понимающе глядел ему прямо в глаза.

Потом из ванны вытащили футболку с кровавыми пятнами, и все стало еще хуже. Полицейский не очень хорошо говорил по-русски, а Павел не знал английского, так пару слов где-то когда-то запомнил. Зато он хорошо говорил по-немецки, но этого языка полицейский и вовсе не знал. В результате на него нацепили наручники и повели в тюрьму. Павел даже особо не возмущался. Он и не из таких передряг выбирался когда-то. Хотя нет, из таких, пожалуй, не выбирался. Ладно, он все равно сейчас ничего не сможет изменить. Теперь, если эта дурища-секретарша (кой ляд принес ее в этот отель, хотелось бы знать?) сможет сообщить Сашке Красовскому обо всем, то в дело вступят адвокаты и прочая тяжелая артиллерия, а если нет, то придется как-то выпутываться самому. Ну и ладно, он выпутается. Наверное. Янку только жалко, взбалмошную, яркую, непредсказуемую девчонку, ворвавшуюся пару лет назад в его жизнь в снежном вихре на Альпийском склоне. С этими горькими мыслями Павел уснул, заложив руки за голову на жесткой койке маленькой камеры отделения полиции, небольшого турецкого города Сиде.

***

Маша шла по узкой улице вытянутого вдоль побережья городка, всматриваясь в названия магазинов, попутно улыбаясь многочисленным зазывалам, наперебой расхваливавшим свой товар. Но ей нужен был только один конкретный магазин. Наконец она увидела искомую надпись и бодро вошла внутрь. Колокольчик на двери звякнул, на звук высунулся продавец, степенный, смуглый, улыбчивый, который, как ни странно, узнал ее.

Этот феномен всегда поражал ее – даже купив какую-то ерундовину, а иногда и ничего не купив, каким-то непостижимым образом ты надолго оставался в цепкой памяти турецкого продавца. Особенности национальной торговли? Мужчина улыбался ей так, как будто и дел у него никаких больше в этой жизни не было, только сидеть и ждать, когда Маша придет покупать его восточные сувениры. Но в этот раз Маше не нужны были сувениры, ей нужна была всего-навсего лупа, обыкновенная лупа. Правда, в Турции не могло быть никакой такой обыкновенной лупы. Это была не лупа, а настоящее произведение искусства: деревянная ручка щедро изукрашена резным узором, так же, как и латунный ободок, держащий линзу. Маша вздохнула, поторговалась для приличия, выпила предложенный чай, выслушала массу комплиментов, расплатилась, еще раз послушала, какая она вся такая-расстакая и бодро двинулась в направлении одного очень уютного ресторанчика.

Там они в прошлом году отмечали родительский юбилей – двадцать пять лет совместной жизни. Какая-то там свадьба. То ли золотая, то ли серебряная. Родители и сами запутались. «Видишь ли, малыш, мы с мамой знакомы дольше, чем женаты. И по секрету тебе скажу – ты у нас, вообще-то, незаконнорожденная. Тебе было года полтора, когда мы с мамой все же наскребли денег на белое платье и шампанское». Мама смеялась и обзывала папу соблазнителем невинных студенток. На столе горели свечи, высились горы толстых отборных креветок, журчал фонтан, негромко играла напевная восточная музыка, пенилось пиво в высоких запотевших бокалах. «Юбилей с шампанским это так банально? Да, дорогой?»

Маша пристроилась в уголке, заказала неизменный кофе, салат, рыбу и выложила на стол лупу. Сейчас она чувствовала себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом. Ей в руки попала загадка и она, Маша, должна ее разгадать, во что бы то ни стало.

Проснувшись сегодня утром, Маша с радостью обнаружила, что краснота спала, не совсем, конечно, но лицо уже не светилось ярко свекольным цветом. Она умылась, причесалась и тут вспомнила события минувшей ночи. И как она не уговаривала себя, что все это не имеет к ней ни малейшего отношения, мысли то и дело возвращались к Павлу. Павлу Сергеевичу. Как он там, на нарах? Почему-то турецкая тюрьма представлялась ей исключительно в виде казематов замка Иф, где с потолка капает вода, под ногами мечутся огромные жирные крысы, а в миску с вонючей тюремной баландой так и норовит свалиться какой-нибудь местный, отвратительный таракан.