У меня была способность без усилий и исканий находить в этом множестве представлений нужное мне представление, и пользоваться им как своим...

Лия была для меня самым возвышенным существом, лучше всех и ближе всех прочих... она разливала вокруг себя светлое сияние...

Я помню лицо брата... я сохранил в себе многие его черты...

Смерть разделила меня с ним, второй бог...

Потом ушел Мавр, за Мавром Лия ушла... я пытался ее удержать, но неуспешно...

Смерть представила мне все это как естественно необходимое и в другом свете, она поразила меня беспомощностью, лишила сил...

Я очнулся на кладбище на дне ямы... не знаю, сам я туда сошел или кто-то спихнул... и заслуженно... я никому не был нужен, даже самому себе...

* * *

Возможно, я впадаю в преувеличение...

Все смутно, дробится...

Книга Лии не представила мне сколько-нибудь счастливого разъяснения тайны моего рождения...

Мавр говорил, что у меня был брат, но он умер...

Подчинена ли смерть богу?.. да и есть ли смерть?.. ведь Христос и человек и спаситель, своей крестной смертью он попрал смерть, вырвал ее жало... или это некое утонченное богословское построение, тайна, в которую трудно вложить понятное содержание...

Здесь я переношусь в область нетленного...

Лия являлась мне ангелом в образе, который она носила... я же никуда не приходил, ни ходил... я лежал и не вставал... однако каким-то образом перемещался в пространстве и времени, мог даже летать без крыльев...

В этом есть очевидное противоречие моим словам: я пребывал камнем на ложе, и, тем не менее, жил такой жизнью, которая предполагала публичность обнаружения, правда, слишком своеобразное, вызывающее у меня недоумение...

Что это?.. как будто земля уходит из-под ног, гора стронулась и поползла в воду, ставшую кровью...

Закат ее сделал такой...

Камни вокруг кишат как муравьи, снуют, одни туда, другие сюда, спешат, переговариваются, обмениваются мнениями...

* * *

Я задумался и едва не проехал свою остановку... я поспешно покинул трамвай, глянул на гору, она и не думала трогаться с места, но закат пылал...

На месте дома вдовы догорали руины...

Я вдруг понял, что случилось что-то страшное...

Лия оставляла у вдовы близнецов, когда задерживалась в театре или у нее случались приступы...

У вдовы не было детей, и она с радостью брала близнецов на ночь и относилась к ним как своим собственным...

О вдове, впрочем, как и о Лии, рассказывали всякие истории, иногда утешительные с невнятными последствиями... может быть, это и сблизило их...

Между ними была трогательная и полная уважения привязанность...

В книге я не нашел подробностей случившегося... всего несколько строк, без какой бы то ни было завершенности...

Подобная незаконченность была присуща Мавру...

Случалось в книге обнаруживались и пропуски, пробелы, по всей видимости, идущие от реальности...

Лия как бы смирялась с тем, что ей придется оставить эту пустоту незаполненной...

И это касалось не только интимного...

Пустота была воплем, выражающим бессилие, и звучала как прелюдия к безмолвию вечности...

Для меня не было ничего более страшного, чем пустота, из которой я вышел...

Мне взбрело в голову представить эту пустоту... и я очутился на дне Черной Дыры, если у нее есть дно...

Взгляд не успевал запечатлевать увиденных там мной зрелищ...

Это область поэзии...

Поэзия не описывает ничего, что не соскользнуло бы в темноту непознаваемости......

Я открыл глаза и в смятении увидел эту пустоту на месте дома вдовы...

Пустота постепенно наполнялась подробностями...

Это было видение из прошлого, в котором был ужас, страх и смерть...

День почти ушел, и сумерки придавали этому видению некоторую осязаемость... я даже увидел над домом некий обманчивый в своей притягательности ореол, преисполненный смысла и навязчивого до боли искушения войти и остаться там...

Я вошел... какое-то время я блуждал, как в тумане... все окружающее виделось смутно, было лишено отчетливых очертаний...

Я повернул налево, потом направо...

Пока ничего реального, но вот обрисовался фикус в кадке... в детстве он представился мне неким мифическим чудовищем, охраняющим кровать с никелированными дугами и шарами...

Вдова спала и очнулась в геенне огненной вместе с близнецами...

Я не могу ее описать, представить... это то, что от меня постоянно ускользающее, ввергающее меня в ослепляющую темноту, которая лишала меня способности что-либо ощущать, кроме слез...

Слезы помогают мне видеть более отчетливо...

Темнота наполняется призраками вещей, которые могли и вовсе не соответствовать тому, что я видел...

Мы лежали с братом, обнявшись, у стены и смотрели на пламя в немом ужасе...

Языки пламени лизали нас, но не жгли...

Помню, я ощущал что-то неизъяснимо нежное, непостижимое, трогательное...

Я казался самому себе лишь бесплотной тенью в декорациях сновидения...

Нет ни дома вдовы, ни города, лишь некая безымянная пустота...

Я все еще не в состоянии ни уловить суть происходящего на фоне некоего помутнения сознания, ни вымолвить хотя бы слово в свое оправдание...

Я потерял брата... и пустота обвиняла меня...

Я находился между жизнью и смертью, хотя уже знал, что смерти не существует...

Смерть - это та же жизнь, которая заполняла все, и не вызывала у меня ни страха, ни сопротивления...

Какое-то время я провел в тревожном ожидании...

Я мог бы пребывать в этом состоянии достаточно долго...

Я видел только пламя... для смерти не было места, хотя она и царила вокруг, впрочем, едва ли это была смерть...

Возникло мимолетное ощущение, что смерть и есть жизнь...

В угасающем сознании я увидел вдову и брата в окружении неких темных сущностей и уподобительных изображений...

* * *

Мавр оставил книгу с медными застежками Лии, а Лия передала ее мне в приличном состоянии, даже не тронутую огнем с изображения неведомых мне растений и существ, имеющих много ног и лиц, в одеждах, украшенных письменами и символами...

Были в книге и грубые рисунки, совершенно несходные ни с чем из видимого и существующего, совершенно невиданные, несообразные, страстные, чувственные...

Движения их были исполнены бессмысленности, с преобладанием телесного влечения...

Являлись они из темноты, одетые пламенем...

Я увидел танцующую вдову... и себя... я напоминал извивающегося червя, что вызывало некоторое недоумение... почему?.. за что?..

Несообразность этих изображений поражала... они пытались вовлечь и меня в свои танцы, подражая друг другу, сколько возможно испытывая блаженство близости...

Сущности изменялись... и я изменялся, я как бы очищался и просвещался и уже способен был изливать свет, созерцать тайны бога, ощущать благодать...

Бог вызвал меня из небытия к бытию, сделал соучастником всего этого хаоса творения...

Существа прояснялись, приобретали жизнь, к какой только они были способны...

После смерти Мавра Лия вела жизнь совершенно духовную... когда на нее нисходило озарение, ей открывались тайны бога... она могла и летать, как ангел... свидетельствую...

Она и меня привела к богу, внушила мне, что я должен был делать...

С Лией я видел сокровенные видения, мне открывались некие примирные тайны, я мог предсказывать...

Нет, бога я не видел, да и не мог видеть... это было как озарение... я видел его лицо, как отпечаток в воздухе...

Лия как бы тайнодействовала, приближала меня к богу и общению с богом... но бог ли это был?..

Через Лию и мне сообщалась благодать познания тайны благого и спасительного в месте очищенном уединением и тишиной, безмолвием...