Потом, однажды увидев в деканате, как этот старый холостяк вьется вокруг секретарши в короткой юбке – хоть и уступавшей мне по красоте ног – поняла причину его внезапной доброты.

Чтобы удостовериться в этом событии и применять его в своей учебной тактике, я провела эксперимент. Несколько раз подряд являясь в мини-юбке и неизменно проводя долгие минуты у доски, записывая все, что он сам мне диктовал, я взяла и надела джинсы.

Придя на лекцию и не увидев моих привычных ног, Иванов снова озверел. Читал отрывисто, писал неразборчиво, а на практике ни с того ни сего устроил летучую самостоятельную работу по теме, которой коснулся лишь вскользь, за которую все – включая Финашина – получили абсолютные двойки.

Поняв, что моя тактика приведет к стратегической цели, я взяла быка за рога.

Собрала после занятий сокурсников со своего потока и быстро изложила им свои соображения. Народ сначала поднял меня на смех и все быстро разъехались по домам.

Девчонок на нашем потоке было как минимум восемьдесят процентов, многие имели красивые ноги, никто не стеснялся их обнажать. Но Иванова явно зациклило именно на мне; прелести других девиц для него словно не существовали. Всезнающий Парижский – видимо, пытаясь подбить ко мне клинья, хотя мне все это было по барабану – говорил мне вкрадчивым шепотом, что мое лицо имеет какой-то особенный, туманный и обещающий взгляд, перед которым не может устоять ни один мужчина. Это, конечно, было полной чушью, я ничего не туманила и ничего никому не обещала – видимо, просто принадлежала к тому типу, который для Иванова служил эталоном в юности. А теперь ему, старому обтрепанному дураку без шансов, было неземным удовольствием просто пялиться на меня.

Так или иначе, мои джинсы снова превратили семинары по математике в сущий ад. Недели через две сокурсники уже сами собрались после лекций и, не тратя слов в оправдание, согласились на все мои требования. Которые заключались в малом. Точнее, всего в двух пунктах. Согласно первому, Финашин обязывался перед каждой математикой давать мне списать хорошо оформленную домашнюю работу, чтобы я могла выдать ее за свою: мне надоело топтаться у доски полной дурочкой, да и терпение Иванова – несмотря на явную и конкретную страсть к мои ногам – вряд ли оставалось резиновым. А по второму пункту сокурсники обязались скинуться все вместе, чтобы я могла купить красивые трусы, несколько пар умопомрачительных чулок, кружевной пояс с резинками и вот эти самые дорогущие туфли на невероятных каблуках, которые делали свое дело у доски. Ведь я училась на коммерческой основе, брату предстояли самые трудные последних два класса в школе, и у родителей просто не хватало денег, чтобы обеспечить все мои надобности.

Разбросанная на частицы, сумма не была большой. Но купив мне тактическую спецодежду, сокурсники покупали себе полную свободу на практиках по математике. Все занимались своими делами, уткнувшись в планшеты: кто-то долбился в контакте. кто-то слушал музыку через наушники кто-то парился в онлайновых играх. В нашем учебном заведении имелся хороший бесплатный wi-fi, и только идиот мог не пользоваться этим чудом технической мысли в любое свободное время. А я освобождала им фактически целую пару, а математика по расписанию была у нас дважды в неделю.

И дело пошло уже на основе хорошо обеспеченной тактической программы.

Мне не помешали даже зимние холода: я одевалась тепло, но брала с собой в дни математики сменную одежду для своей нижней части – впрочем, эти чудовищные туфли я с первого дня возила с собой в отдельном пакете, поскольку в них могла еле шкандыбать даже по коридору…

Резинки пояса я с первого захода стала регулировать так, чтобы самая привлекательная часть моей ноги – края чулок под белыми ляжками – не торчали постоянно, а лишь мелькали из-под юбки, когда я поднимала руки на определенную высоту.

Доцент сразу понял, что к чему, и стал сразу велеть, чтобы я писала повыше.

Впрочем, трусы удалось задействовать не сразу: со своего стола Иванов видел меня лишь сзади, а придумать повод повернуться к нему лицом с поднятыми руками я просто не смогла. Но он оказался догадливей: во время моего выступления вставал из-за стола и отходил в угол аудитории. И стоял сбоку от доски, чтобы видеть меня со всех сторон. А я крутилась, как волчок и махала руками, то и дело переправляя какие-нибудь значки у верхнего края доски – и он мог видеть все. И бедра мои, и ляжки с заманчивыми подколенными ямочками, и края чулок с натянутые резинками и – правда, не очень часто – даже эти самые трусы с незаметной прокладкой «танго»…

Все были довольны.

Иванов, мои сокурсники и…

И я. Потому что, тащась от подсмотренного женского тела, Иванов все-таки оставался порядочным человеком и за каждый выход к доске ставил мне «плюс». А моя подружка со второго курса говорила, что наш Ивак – страшный взяточник, но все-таки честный человек, и по достижении определенного количества этих самых плюсов на экзамене мне была гарантирована отличная оценка «автоматом». То есть я экономила родительские деньги и могла рассчитывать зимой на какую-нибудь покупку для себя самой…

Кроме того, если всему было суждено продолжаться в том же духе, я могла рассчитывать на экзаменационные «пятерки» и в следующих семестрах, и даже на последнем экзамене по математике. А этот предмет, ни кем никогда не понимаемый, был той каплей, из-за которого львиная доля выпускников, вполне пригодных по другим предметам, не получала красных дипломов. А цвет диплома, что ни говори, даже в самых рыночных условиях все-таки помогал при поиске работы.

Впрочем, та же сама подружка – знавшая по университету абсолютно все – предсказывала, что во втором семестре наша милая старушка, которая читала лекции и вела практику по экономической теории, собиралась выйти на пенсию и посреди учебного года уехать к сыну в другой город. А вместо нее нам прочили молодого ассистента. Который был тоже безобидным маньяком-визуалистом, но уже в отношении верхней части женского тела. Причем не просто обильной, а конкретно просматриваемой в хорошем белье, которое сдвигало бы части этой части обе вместе, увеличивая их кажущийся объем…

Думая о том, я понимала, что согласно тактической необходимости – уверенно ведущей меня по пути стратегической инициативы – моим сокурсникам после Нового года предстоит раскошелиться еще и на хороший импортный бюстгальтер.

«Все зовет он на помощь кого-то,

Ну, а кто-то не может помочь.

Открываются Волчьи Ворота,

Пропуская к созвездиям ночь.»

(Юрий Визбор. «Волчьи ворота»)

Часы за стеной отмерили двенадцать медленных ударов.

Ася потянулась, изо всех сил подавляя зевоту. Ночь была еще впереди, а ей уже страшно хотелось спать. Но если уснуть, сидя на стуле, то потом проснешься словно вся избитая. Значит, надо как-то перемаяться до восьми утра, когда ее сменят с дежурства. А завтра суббота, дома можно будет лечь и спать хоть до вечера. Она вздохнула, потерла виски и снова склонилась к книге, тускло желтеющей в свете настольной лампы.

Сон наступал. Слова расползались, как тараканы; голова не хотела вникать в смысл, веки налились свинцом. Ася была уже готова сдаться и уснуть, как неожиданно дернулась, точно от удара. Она встрепенулась, не сразу осознав, что все еще водит бессмысленным взглядом по странице, и, с трудом понимая, несколько раз перечитала последнюю увиденную строчку. И поняв, вздрогнула:

«…Крысы непременно на него нападут. И очень быстро обгложут его до костей. Они нападают также на больных и умирающих. Крысы удивительно угадывают беспомощность человека…»