У лестницы Далго-По остановился ― он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение ― и тут же исчезло в пустоте.

– Иди первым, ― сказал Далго-По.

– Почему это?

– Ну, ведь это же твоя идея, ― Весельчак отступил от лестницы в сторону. ― Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?

– Абсолютно.

– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?

Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся за подозрительность товарища:

– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!

Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» ― он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.

Математик скрылся за железной дверью, оставив её чуть приоткрытой. Видимо, для напарника.

Далго-По, тяжело топая по ступенькам, стал подниматься. Шесть дней находиться абсолютно без еды чревато, любая физическая нагрузка становилась тяжёлым испытанием. «Странно, ― подумал Весельчак, ― ничуть не устал, пока шёл до самолёта через весь город… а тут, на какой-то лесенке… Вот-вот ― моё сердце выскочит через открытый рот!..»

С отдышкой он добрался до верхних ступенек и успокоил себя тем, что сейчас поест и слабость пройдёт. «Самое главное, не объедаться, ― мысли прыгали в голове, как резиновые шарики. ― Есть понемногу… Потихоньку. По маленьким кусочкам. Жевать. Долго-долго жевать…»

Далго-По толкнул приоткрытую дверь и шагнул вперёд.

– Эй, счетовод!.. я ни ляда не вижу тут… ― тихо выругался он и налетел на какую-то железяку, больно ударившись коленом. ― Где ты, мать твою околесную?!

В ответ не было ни звука.

– Ты что сдох, что ли?..

Тут он почувствовал, как кто-то схватил его за руку, сначала с одной стороны, затем с другой. Хватка была сильной, у математика бы явно не хватило на это сил. «Засада! ― мелькнуло в голове Весельчака. ― Видно, кто-то оказался проворнее нас…»

Мужчину потащили вперёд, скорее всего, в хвост самолёта. Никаких кресел для пассажиров не было уже в помине. Ещё с тех самых времён, когда Далго-По ходил сюда маленьким мальчиком со своим отцом, чтобы потягивать сладкий сок через трубочку за уютным цветастым столиком и глазеть в иллюминатор. Теперь иллюминаторы были забиты листами от обшивки и заткнуты всякой дрянью. Когда дверь в самолёт захлопнулась, воцарилась кромешная тьма.

Он почувствовал, как его развернули и бросили в широкое кресло. Затем чиркнула спичка и загорелся длинный язык фитиля. Скоро свет отодвинул тьму, и он смог оглядеться: несколько заросших рож смотрело на него из пляшущей под огнём пустоты, как смотрят охотники на пойманного зайца, с кровожадным любопытством и жадностью. «Если это мизеры, нам крышка, ― мелькнуло в голове Далго-По. ― Говорят, некоторые мизеры занимаются людоедством, ― вспомнились чьи-то слова. ― Только их называют выродками… Неужели это конец?..»

К своему удивлению он не испытывал ни ужаса, ни страха. Единственное, что его беспокоило, это боль. Он не желал даже микроскопической боли: если и суждено умереть, то пускай всё повторится как в детстве ― чик, мама щёлкает выключателем в спальне и маленький Далгонарий погружается в мир, где грёзы и сны живут вместе…

– Пожалуйста. Не делайте мне больно, ― по-детски попросил Далго-По. ― Убейте как-нибудь незаметно. Чтобы я ничего не видел и не ждал…

Одна из заросших рож с тремя металлическими зубами, участливо заглядывала ему в лицо, будто бы разгадывала мысли пленника:

– Не бойся, мы убьём тебя нежно, быстренько: вжик, спица в ухо ― и ты уже отдыхаешь где-нибудь там… ― он задрал глаза к потолку. ― Вместе со святошами.

– Ну, конечно! ― обиделось лицо с ноздреватым картофельным носом синюшного цвета, как у алкаша, который пьёт политуру. ― Такого симпатичного зайчика отправить в лучший мир без фейерверка? Без музыки? Не позволю!.. Представляю, как он будет музыкально взвизгивать, когда я начну медленно вырезать у него на башке свою любимую пословицу. Ты знаешь мою любимую пословицу?

Несколько небритых рож переглянулись между собой и показали гнилые зубы.

– Нет, ― Далго-По осторожно мотнул головой.

– Чем умнее голова, тем наваристей уха, ― алкаш зачмокал губами, по-идиотски вытянув их трубочкой. ― Я просто обожаю высасывать мозги таких вот умников через соломку. Чпок ― вставил в ушко и посасываешь, прям как в ресторане.

Весельчак был ни жив, ни мёртв, но вспомнил вдруг про Дохлю и удивился, что того нет рядом. Он решил, что приятель успел спрятаться и позавидовал чёрной завистью.  На кой ляд послушался этого математика-маразматика!

– Так, где этот урод? ― сказал с металлическими зубами. ― Он же обещал, тварь, жирненького бродяжку. А это что? ― задохлик!

Краем глаза Далго-По увидел, как из темноты в зону мерцающего пламени выволокли перепуганного Дохлю ― лицо будто выбелено мелом.

– Ты кого нам привела, интеллигентская гнида?! ― рожа с металлическими зубами приблизилась к застывшему лицу математика. ― Он же от голода еле ходит. Даже со страху не обмочился ― полная апатия к жизни!.. Какое мне удовольствие глодать его деревянные мослы?! Может быть, ты хочешь, чтобы мы тебя на клычок посадили, а?

Дохля беспомощно шевелил губами, что-то блея:

– У него щёки… вон какие щёки… очень пухлые щёки…

– Да замотал ты с его брылами! ― заорал другой с рассечённой бровью. ― Посиди на одной воде, у тебя рыло разнесёт, как у свиньи, ― он подошёл к Хмурому Весельчаку и слегка ткнул его кулаком в грудь, отчего тот ойкнул и сжался в комок: ― Ну что это! ― одни рёбра, как решётка вокруг парка. Бурый, предлагаю сожрать их обоих.

Бурый тут же откликнулся, это был тот с тремя металлическими зубами:

– Ты что, Шершавый, переходишь на пресную брюкву? ― он скривил рот от несъедобных мыслей. ― Если мы сожрём «ходока», нам никто больше не поверит. Да и сам он ничуть не мясистее, такой же задохлик.

Никто не возразил. Бурый запустил пятерню в свою рыжую бороду и дёрнул, словно собирался вырвать клок, сказал резко:

– Мы не просто его отпустим! Мы исполним своё обещание и дадим три килограмма брюквы. Всем ясно?

Из темноты вышел четвёртый подельник в чёрной вязаной шапке с худым измождённым лицом и клочьями седой бороды. Он взял Дохлю за руку и потащил по длинному брюху самолёта к выходу. По пути всучил ему кулёк, очевидно, с брюквой, и вытолкал наружу, осветив на мгновение мрачное чрево рассеянным осенним светом.

Хмурый Весельчак лежал в кресле ни жив, ни мёртв с одной лишь мыслью ― умереть прямо сейчас от разрыва сердца! Хлоп ― и твоя жизнь закончилась внезапно, как в старом кинотеатре, когда вдруг обрывается кинолента, а по экрану прыгают пятна и белые квадратики, потом чик ― и всё остановилось…

Из темноты доходил запах чего-то подгоревшего и сладковатого, от такого запаха тошнота подкатывалась к горлу… Первое, что всплывало в воспалённом мозгу, это куски жареного человеческого мяса посреди железного поддона, плавающие в собственном жиру…

Весельчак ощутил ужасную слабость во всём теле, невозможно было пошевелить даже пальцем. Если бы ему сейчас предложили бежать из плена, он бы не смог ― смерть навалилась на всё тело холодной тяжестью, будто снежная лавина, отбирая последние силы и надежду…

– Ладно, ― сказал с металлическими зубами. ― Пускай Угрюмый сперва помоет корыто. А то оттуда несёт, как из выгребной ямы…