А потом, когда было шестнадцать и я была самой юной первокурсницей Стэнфорда в своей группе, я сделала еще одну, на этот раз на лодыжке. Лист cannabis sativa. Думаю, ты догадываешься, почему слишком рано уехавший из дома подросток считает, что это круто.

Но гремучая змея. Это было на последних курсах. Первые два года были гораздо удачнее, чем в школе, я даже завела нескольких друзей и делала то, чего от меня ожидали. Пила слишком много. Спала с кем попало.

Но в последний год все рухнуло. У моего лучшего друга случилось что-то вроде срыва, и он уехал домой в Западную Виргинию. Он пару раз написал мне, шутил о тощих собаках и уродливых женщинах, вот, собственно, и все. Двое других моих друзей начали встречаться друг с другом, ушли в какой-то свой мирок, отгородившись от всех остальных. Казалось, что это очень личное.

Поэтому я жила не в кампусе, в комнате, которую нам оплачивал университет. Моей соседки не было дома большую часть времени: она путешествовала или оставалась в городе у своего парня. Наш дом стоял в лесу, на порядочном расстоянии от университета.

Когда ко мне приезжали гости, они купались в джакузи, охали и ахали и восторгались, но никогда не чувствовали себя как дома. Тишина пугала меня так же, как и то, что солнце садилось за холмы и день внезапно кончался.

Койоты нагло бегали по двору, крысы скреблись под полом, и даже олень напугал меня. Он подошел прямо к двери в поисках пищи. На окнах нет занавесок – в них просто нет нужды, раз дом стоит в такой глуши. Я несколько раз просыпалась и видела тупо жующую траву оленью морду, прижавшуюся к стеклу, рассматривающую меня.

Итак, куча времени у меня уходила на то, чтобы добраться до города, до Пало Алто. Мне нравилась одна кофейня, я сидела там часами, выпивая чашку за чашкой черного кофе и читая учебники. К последним курсам преподаватели предложили мне продолжить научную карьеру, если мне захочется. А мне этого хотелось так сильно, что застать меня в кофейне за учебой теперь можно было почти каждый вечер.

Это был вечер пятницы, я сидела там как всегда, перевозбужденная от кофеина, чертовски одинокая. Мне совсем не хотелось ехать в горы, в тот дом без занавесок. Однако я уже почти заставила себя сделать это, когда ко мне подошла миловидная девушка, – думаю, она была лишь немногим старше меня. Она спросила, что я учу, – математику? Что-то вроде того, – ответила я и заговорила о том, что такое экономика и почему она так важна.

Какое-то время спустя она указала на молодого человека, сидящего за другим столом, и сказала: «Мы собираемся на вечеринку в Санта-Круз, хочешь с нами?» Я подумала: «Странно это все. Не уверена, что они мне нравятся. Что-то в них заставляет насторожиться. Когда девушка улыбается, такое чувство, что зубы ей велики». А потом я беззаботно воскликнула: «Черт побери, а почему и нет-то?!»

Они сказали не беспокоиться о машине, они привезут меня обратно после вечеринки. Это должно было меня насторожить. Но я села к ним в машину, и первое, что случилось, – они поехали по направлению к моему дому, в горы.

Я сказала: «Постойте, эта дорога не ведет к Санта-Круз». А они лишь ответили, что это окольный путь, гораздо красивее основной дороги. Но я уже видела все эти красоты и потому начала думать, какую же глупость я сделала, и попросила высадить меня у дома, – мы как раз ехали по моей улице. И машину я бы забрала с утра. Но они отказались. Ответили, что я еду с ними. И тут меня одновременно охватили гнев и ужас. Меня посетила безумная мысль – выпрыгнуть из машины, когда она сбавит скорость на повороте. Но когда я попробовала открыть дверь, оказалось, что она заперта. Я сжалась в ожидании, что будет дальше.

Мы доехали до старого ранчо в горах Санта-Круз, где именно – я точно не знаю. Там была еще одна бедняжка, ее подобрали в Санта-Кларе. И вот мы сидим все в комнате, выходит этот мужик и приветствует нас со второй девчонкой, говоря, что мы все – одна семья. Что нам не о чем беспокоиться. Что мы можем пойти домой, как только захотим, но мы должны дать ему шанс. Отбросить все предрассудки.

Поэтому я встала и вышла из комнаты. Не переходя на бег, не торопясь, просто вышла из дома на подъездную дорожку, а затем и на дорогу. Удивительно, но за мной никто не пошел.

Позже, быть может, с полмили вниз по дороге, я поняла, что мои ладони сжались в кулаки. Я шла не останавливаясь, темно было хоть глаз выколи, я понятия не имела, где была, но меня не отпускало желание добраться до ближайшего дома и вызвать полицию. А потом я увидела свет фар. Я выставила большой палец, и передо мной остановился пикап с двумя шестнадцатилетними ребятами из Бен-Ломонда.

Один из них получил права прямо в этот же день, и их обоих буквально распирало от волнения. Они ехали в Санта-Круз, чтобы напиться и сделать себе по татуировке.

Я сказала, что еду с ними, так оно и вышло. Все равно оказалось, что автобусов до Пало Алто до утра не будет.

После того как мы прикончили кучу шотов текилы в баре кампуса, каким-то образом мы нашли круглосуточный тату-салон на Оушен-стрит. Я забралась в кресло и сказала: «Сделай как можно хуже. Набей мне самую нелепую и большую татуировку из своего каталога».

И он начал. Это заняло всю ночь. Он глотал таблетки, чтобы не заснуть, что по идее должно было меня беспокоить, но мне было все равно. Боль была почти невыносимой, но меня выручала выпивка. Когда я пришла домой и увидела свою змейку, она меня и вправду будто бы жалила.

На той же неделе я сдала экзамены на высший балл, руку постоянно дергало, и потому ночным рейсом я вылетела в Чикаго. Ты взглянула на нее и выписала курс антибиотиков, но ничего никогда не говорила о змее. Нравится она тебе или нет. Не говорила, пока не заболела.

Тогда ты начала расхваливать ее. Просила не перебивать. Подначивала носить майки без рукавов. Думаю, что ты гордишься ею так же, как и я. Эмблема нашего союза: не переходи мне дорогу.

Из блокнота. Мой почерк:

Сегодня приходили двое мужчин и женщина. Детективы. Магдалена говорит, что я должна это записать, голова должна быть ясной. Чтобы знать, что я им сказала. Чтобы мыслить четко.

Мужчины были грузными и неповоротливыми, они неловко уселись на мои кухонные стулья. Женщина была с ними явно заодно: почти грубая, но у нее было более чуткое и умное лицо. Мужчины подчинялись ей. Она же в основном слушала, вставляя изредка слово. Мужчины по очереди задавали вопросы.

– Опишите свои отношения с покойной.

– С какой еще покойной? Кто-то умер?

– Аманда О’Тул. Все говорят, что вы были очень близки.

– Аманда? Мертва? Чушь. Она была здесь, вот этим утром с очередным проектом петиции для соседей. Что-то против слишком громкого лая, об увеличении санкций и штрафов.

– Позвольте мне перефразировать вопрос: какие у вас отношения с Амандой О’Тул?

– Она моя подруга.

– Но один из ваших соседей, – говоривший сверился с блокнотом, – утверждает, что вы громко спорили пятнадцатого февраля. На следующий день после Святого Валентина, около двух часов дня, в ее доме.

Вмешалась Магдалена:

– Они всегда спорили. Такой была их дружба. Как у сестер. Вы же знаете, как такое бывает.

– Пожалуйста, мадам. Пусть ответит доктор Уайт. О чем был тот спор?

– Какой спор? Сегодня плохой день, я не могу сосредоточиться. Утром Магдалена вложила в ванной мне в руку красно-белую палочку. Зубная щетка, – сказала она, но эти слова для меня абсолютно ничего не значили. Я пришла в себя у кухонного стола, передо мной лежал недоеденный кусок масла. Потом снова провал, и снова просветление. Я сижу на том же месте, но теперь передо мной стакан, наполовину заполненный оранжевой жидкостью, и кучка разноцветных таблеток. Что это? – спрашиваю Магдалену. С цветами что-то не так. Яркая жидкость и маленькие круглые вспышки синего, фуксии, ярко-желтого. Яд. Меня не проведешь. И не провели. Я спустила все в унитаз, пока Магдалена не видела.