Сегодня, 11 марта, в пятницу, был еще один плохой день. Ты пнула ступеньку и сломала палец на ноге. Из отделения экстренной помощи ты сбежала на парковку. Санитар привел тебя обратно. Ты в него плюнула.

Какой стыд.

Это полубытие. Жизнь в сумерках. Пока нейрофибриллярные клубки множатся, пока нейротические бляшки твердеют, пока синапсы перестают работать, я по-прежнему в сознании. Пациент без анестезии.

Смерть каждой клетки поражает меня в самое уязвимое место. Незнакомые люди опекают меня. Обнимают. Пытаются взять за руку. Дают мне подростковые прозвища: Джен. Дженни. Я с горечью смиряюсь с тем, что знаменита, даже любима, пусть и среди незнакомцев. Звезда!

Легенда в своем же сознании.

В последнее время мой блокнот полнится предостережениями.

Марк сегодня очень злой. Он бросил трубку, когда говорил со мной. Магдалена просит не отвечать на звонки. Не открывать дверь, когда она в ванной или стирает в подвале.

А потом, уже другим почерком:

Мам, с Марком ты не в безопасности. Напиши доверенность на медицинский уход на меня, Фиону. Лучше всего доверять свое лечение и свои финансы одному и тому же человеку.

Что-то вычеркнуто, нет, жирно замарано черной ручкой. Но кем?

И снова мой блокнот:

Звонил Марк, сказал, что мои деньги меня не спасут. Я должна слушать его. Мы должны предпринять другие меры, чтобы защитить меня.

Ниже:

Мам, я продала акций IBM больше чем на 50 000 долларов, чтобы нанять тебе адвоката. Она известна в делах, связанных с психической вменяемостью. У них нет улик, только догадки. Доктор Дзиен назначил тебе 150 мг кветиапина, чтобы подавить агрессию. Я снова приду завтра, в субботу. Твоя дочь, Фиона.

Я хожу в группу поддержки людей с болезнью Альцгеймера. Люди приходят и уходят.

Утром Магдалена говорит, что сегодня неплохой день, можно попробовать пойти на собрание. Группа встречается в методистской церкви на улице Кларка, невысоком и сером здании, изнутри обшитом вагонкой, со слишком яркими витражами.

Мы собираемся в Зале Братства, в большой комнате с окнами, которые не открываются, с пятнистым линолеумом, испещренным царапинами от складных стульев. Компания тут самая разношерстная, нас примерно полдюжины, разумы наши в разных стадиях открытости. Магдалена ждет снаружи с другими сиделками. Они сидят на лавках в темном коридоре, вяжут и тихонько переговариваются, однако не теряют бдительности, они всегда готовы вскочить и увести своих подопечных при первой же необходимости.

Наш куратор – молодой человек со степенью работника сферы социальных проблем. У него доброе лицо человека, который никогда не достигнет своей цели. Ему нравится начинать со вступительного слова и шутки. Меня-зовут-Не-Помню-Как-и-я-Не-помню-кто. Он называет то, чем мы занимаемся Двумя Постоянно Повторяющимися Шагами. Шаг первый – признать, что у тебя есть проблема. Шаг второй – забыть, что у тебя есть проблема.

Каждый раз раздается взрыв смеха, потому что некоторые помнят эту шутку с прошлого собрания, но большинство слышит ее впервые, не важно, сколько на самом деле раз они слышали ее прежде.

Сегодня у меня хороший день. Я все помню. Я бы даже могла добавить третий шаг: Шаг третий – вспомнить все, что ты забыл. Шаг третий самый трудный из всех.

Сегодня мы обсуждаем отношение к проблеме. Так это называет наш лидер.

– У вас у всех необычайно печальный диагноз, – говорит он. – Вы образованные, интеллигентные люди. И вы знаете, что времени у вас мало. Что вам делать, зависит только от вас. Будьте позитивными! Жить с Альцгеймером – это как ходить на вечеринку, где вы еще никого не знаете. Подумайте об этом! Каждый обед может стать лучшим в вашей жизни! Каждый фильм может стать самым увлекательным из всех, что вы видели! Сохраняйте чувство юмора, – говорит он. – Вы – пришелец с другой планеты, и вы изучаете местные обычаи.

Но что делать тем, вокруг которых стены уже смыкаются? Кого всегда пугали перемены? В тринадцать я неделю не могла есть, потому что мать купила мне новые простыни. Для нас жизнь теперь ужасно опасна. Угрозы таятся за каждым углом. Ты киваешь всем незнакомцам, что обращают на тебя внимание. Ты смеешься вместе с остальными и выглядишь серьезной, когда они хмурятся. Когда люди спрашивают «а ты помнишь», ты усиленно киваешь. Или сначала мрачнеешь, а потом расслабляешься, якобы вспомнив.

Все это необходимо, чтобы выжить. Я пришелец с другой планеты, а туземцы совсем не дружелюбны.

Я сама просматриваю свою почту. А потом она исчезает. Ускользает. Сегодня призывают спасать китов и панд и освобождать Тибет.

Судя по выписке с банковского счета, у меня три тысячи пятьсот шестьдесят семь долларов и восемьдесят девять центов в Банке Америки. Есть еще одна выписка от биржевого брокера Майкла Браунштейна. Мое имя на самом верху. Мои активы снизились за последние шесть месяцев на 19 процентов. Кажется, сейчас они достигают в общей сложности двух миллионов и пятисот шестидесяти тысяч. Он вложил записку: все не так плохо, как могло бы быть, благодаря вашей стратегии умеренных вложений и использования большого портфеля ценных бумаг.

А два с половиной миллиона – это много? Этого достаточно? Я глазею на буквы на странице, пока они не начинают прыгать перед глазами. AAPL, IBM, CVR, ASF, SFR. Тайный язык денег.

Джеймс – проныра. У Джеймса есть секреты. В какие-то я посвящена, в большую же часть – нет. Где он сегодня? Дети в школе. Дома никого, за исключением женщины, которая, кажется, экономка. Она поправляет книги в комнате отдыха, насвистывая песню, которую я не узнаю. Это Джеймс нанял ее? Скорее всего. Кто-то должен следить за порядком, чтобы дом выглядел ухоженным, а я всегда терпеть не могла уборку. А Джеймс, хоть и одержим чистотой, слишком занят. Всегда где-то гуляет. На заданиях. Под прикрытием. Вот как сейчас. Аманда этого не одобряет.

– Браки должны быть прозрачны, – говорит она. – Они должны противостоять яркому свету солнца.

Но Джеймс скорее принадлежит к миру теней. Ему нужно прикрытие, он расцветает в темноте. Он сам объяснил это давным-давно, выдумав прекрасную метафору. Или, скорее, позаимствовал ее у природы. И хоть я и опасаюсь слишком уж однозначных высказываний, это звучало правдоподобно. Помню, был жаркий и влажный летний день, мы были возле дома, где вырос Джеймс, в Северной Каролине. Еще до свадьбы. Мы пошли погулять после ужина при угасающем свете дня и всего в каких-то трех метрах от крыльца задней двери оказались в темном девственном лесу, деревья в нем были покрыты белым мхом, а наши шаги заглушал ковер из опавших листьев. Папоротники тянули свои лапы сквозь чащу, вот мелькнул гриб. Джеймс показал на него. Ядовитый. Пока он говорил, запела птица. Тишина ей в ответ. Если там и была тропа, то я не могла ее разглядеть, но Джеймс уверенно шел вперед, и дорога появлялась перед нами словно по мановению волшебной палочки. Мы прошли с четверть мили, прежде чем он остановился. Свет мерк с каждой минутой. Он указал. У корней дерева, среди желто-зеленого мха, что-то светилось призрачно-белым. Цветок, один-единственный цветок на длинном белом стебельке. Джеймс перевел дыхание. Нам повезло. Иногда можно искать целыми днями и так и не найти ни одного.

– А что это? – спросила я. Цветок испускал сияние столь сильное, что вокруг него кружились мелкие насекомые, будто бы слетевшись на пламя свечи.

– Растение привидений. Monotropa uniflora. Он наклонился и взял чашечку цветка в ладонь, аккуратно, чтобы не оторвать ее невзначай от стебля. – Это одно из немногих растений, которым не нужен свет. Оно растет в темноте.

– Как такое возможно?

– Это паразит. Он не использует фотосинтез, а кормится за счет грибов и деревьев, растущих рядом, предоставляя тяжелую работу остальным. Я всегда чувствовал, что мы с ним чем-то похожи. Даже восхищался им. Это ведь нелегко – вот почему их так немного. Растению нужно найти правильного хозяина, и все условия должны быть точно соблюдены, чтобы оно смогло расцвести. Но когда оно цветет, это действительно впечатляет. – Он выпустил цветок и выпрямился.