«А при епископе состоял один доктор, он мнил себя очень ученым и мудрым, за что придворные его недолюбливали. Этот доктор отличался тем, что не терпел возле себя дураков. Вот и говорит он епископу и его советникам: «При знатном дворе надо держать мудрых людей, а не дураков. На это есть много оснований». Рыцари и придворные отвечали, что мнение доктора неправильно…

Приходят после этого придворные к Уленшпигелю, и начинают с ним договариваться, и просят, чтобы он придумал хитрость, дабы доктор получил воздаяние за свою мудрость… Услыхав это, Уленшпигель сказал: «Хорошо»…

Вскоре он это придумал… перерядился и выдал себя за врача, так как доктор, состоящий при епископе, часто бывал нездоров и много лечился… И вот начинают они разговаривать, и доктор говорит лекарю (Уленшпигелю – Авт.), что если он поможет ему вылечиться, то получит щедрую плату. Уленшпигель ответил ему в таких словах, как это принято у медиков, и предложил доктору провести с ним ночь в одной постели. Так он якобы лучше поймет, отчего недужит больной. «Я хочу вам кое-что дать перед сном, от чего вы пропотеете, а пот покажет, что у вас за болезнь», – сказал Уленшпигель. Доктор выслушал все и поверил ему. Он улегся вместе с Уленшпигелем в постель, решив, что все, что ему сказал Уленшпигель, не иначе как чистая правда.

А Уленшпигель дал доктору СИЛЬНОЕ СЛАБИТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО, и доктор думал, что его от этого пот прошибет, он не знал, что это сильное слабительное. Уленшпигель же взял выдолбленный камень, ВЛОЖИЛ В НЕГО КУЧКУ СВОЕГО КАЛА и положил камень вместе с дерьмом на доски кровати между доктором и стеной. Доктор лежал ближе к стене, а Уленшпигель – с краю кровати. Так доктор лежал, и, как только повернулся к стене, ударила ему в нос вонь от дерьма, которым был начинен выдолбленный камень, и он был вынужден повернуться к Уленшпигелю. Но как только доктор к нему повернулся, Уленшпигель ПУСТИЛ ШЕПТУНА, ТАК ЧТО СРАЗУ ЗАВОНЯЛО. Доктор вновь повернулся к стене – снова вонью несет от камня. И так шутил Уленшпигель с доктором чуть не полночи. А тут еще стало действовать слабительное – быстро, сильно, без удержу, так что доктор ВЕСЬ ОБМАРАЛСЯ И ВОНЯЛ УЖАСНО.

Тогда Уленшпигель сказал доктору: «Почтенный доктор, как долго же воняет ваша испарина! Как вы себя чувствуете, так сильно потея? Ведь страсть как воняет»… Уленшпигель сказал: «Полежите тихо, я пойду достану огня, посмотреть какой у вас вид». Между тем, поднимаясь, Уленшпигель тоже НАЛОЖИЛ В ПОСТЕЛЬ и сказал: «Увы, мне стало плохо, это я от вас заразился». Доктор лежал и так занедужил, что мог с трудом повернуть голову. Он благодарил бога, что лекарь от него удалился, – теперь он хоть немного глотнул воздуха, ибо, когда он ночью хотел встать с постели, Уленшпигель его удерживал, не давая ему подняться, и говорил, что доктор должен сперва хорошо пропотеть. И вот теперь Уленшпигель встал, вышел из комнаты и убежал совсем. Между тем наступил день, и доктор увидел у стенки выдолбленный камень, ПОЛНЫЙ ДЕРЬМА, а доктор был так слаб, что испачкал лицо в нечистотах» [857:2], с. 172–173.

Надо признать, что этот сюжет – ярко пахнущий, запоминающийся. Написан талантливо. Причем подобных фрагментов «с дерьмом» в Народной Книге много. Ниже мы еще будем вынуждены вернуться к этому. Оказывается, такая яркая «вонючая» направленность Народной Книги отнюдь не случайна и интересна. Конечно, сегодняшние историки и восторженные писатели вроде Ромен Роллана уверяют нас, будто читатели XVII–XVIII веков искренне восхищались подобными «народными шутками». Таков, дескать, был «варварский стиль той грубоватой эпохи» и т. п. Усомнимся. Конечно, «тема навоза» далеко не единственная в Народной Книге про Уленшпигеля. Но она – одна из наиболее выпуклых. Неужели она столь долго повергала в восторг западных европейцев? Причем настолько, чтобы (как и в случае с Фаустом, Пантагрюэлем и Дон Кихотом) в Европе XVII–XIX веков об Уленшпигеле были написаны самые разные пьесы. А также ставились спектакли и балеты. И чтобы в XIX веке композитор Рихард Штраус написал симфоническую поэму «про Уленшпигеля». И чтобы в XX веке режиссеры продолжали ставить спектакли и кинофильмы об Уленшпигеле. Конечно, как мы объяснили выше, начиная с романа де Костера второй половины XIX века, восхищение Уленшпигелем можно частично объяснить выдуманной задним числом революционной деятельностью героя. Но ведь ранее XIX века ни о каком «революционере Уленшпигеле» никто ничего не знал. В XVII–XVIII веках восхищались ЧЕМ-ТО ДРУГИМ. Вот в этом мы и хотим разобраться.

Скорее всего, истинная причина такой популярности была совсем в другом. В основе истории Уленшпигеля (как и Дон Кихота, Фауста, Пантагрюэля) лежало нечто иное, по-настоящему серьезное, а вовсе не детские и часто развязные анекдоты. Какие-то действительно крупные события, важные для тогдашнего средневекового мира, имевшие заметные социальные последствия, породившие сильные общественные течения, важность которых частично сохраняется до сего дня.

Обратимся к само́й Народной Книге. Берем в руки стостраничное издание и начинаем внимательно, не спеша, читать. И довольно быстро обнаруживается, что если понимать всё рассказанное буквально в современной интерпретации, то бесконечные унылые странствия Уленшпигеля наскучивают уже через несколько страниц. А ведь таких страниц около сотни.

Вот, например, «четвертая история рассказывает, как Уленшпигель уговорил две сотни парней разуть башмаки и сделал так, что из-за этого стар и млад друг дружке вцепились в волосы», с. 163. Или же как «Уленшпигель во Франкфурте-на-Майне обманул на тысячу гульденов евреев и продал им свое дерьмо под видом вещих ягод», с. 194. Или как «Уленшпигель с помощью лживой исповеди уговорил священника из деревни Риссенбрюгге отдать ему лошадь», с. 198.

И так далее и тому подобное. И всё в одном и том же затянутом шутовском ключе. Как и в случае со средневековыми описаниями Фауста и Дон Кихота, скажем прямо – полностью, строка за строкой, прочесть все сто страниц повести якобы XVI века об Уленшпигеле (при современном взгляде на нее) могли когда-то и могут сегодня только единицы. Но поскольку, как нам говорят, многие люди Западной Европы XVII–XVIII веков ИСКРЕННЕ ВОСХИЩАЛИСЬ этим произведением, хочется понять – что же так привлекало их? Может быть, привитый нам с детства взгляд на эту повесть неверен? И как только вопрос задан, ответ на него – в рамках Новой Хронологии – всплывает довольно быстро, и оказывается неожиданным и интересным. Но, повторим еще раз, для этого нужно опираться на результаты наших исследований, проясняющих общую картину древней истории. Без Новой Хронологии разобраться бы не удалось.

По-видимому, реформаторы XVII–XVIII веков восхищались тем, что потом, через некоторое время, было прочно забыто (а точнее, заставили забыть) и ушло в прошлое. Но что было актуально и вполне понятно западным читателям эпохи Реформации. И именно это понимание вызывало их бурные эмоции и восторги. А по прошествии многих лет забылось, обесценилось, потеряло остроту.

Здесь уместно напомнить, что ранее мы уже обнаруживали подобные средневековые агитационно-пропагандистские произведения. Как мы показали в книге «Доктор Фауст. Христос глазами антихриста», знаменитая история Фауста – есть не что иное, как анти-евангелие. То есть насмешливое и даже издевательское искажение истории Иисуса, направленное на раскалывание церкви и общества в эпоху западноевропейской Реформации. Той же разрушительной анти-имперской идее служил и объемистый развязный (местами даже тошнотворный) «роман» Франсуа Рабле «Гангартюа и Пантагрюэль».

Аналогично, некоторые знаменитые произведения Шекспира создавались, оказывается, с похожими агитационными разрушительными целями. В книге «О чем на самом деле писал Шекспир» мы показали, что такие выдающиеся шекспировские пьесы, как Гамлет, Король Лир, Макбет, Тимон Афинский, Генрих VIII, Тит Андроник (действие которых сегодня ошибочно относят в далекое прошлое и в неверные географические регионы) говорят, в действительности, о реальных и важных событиях XII–XVI веков, развернувшихся, в основном, в метрополии Великой Империи. То есть в Царь-Граде и Руси-Орде. Но потом об этом заставили забыть. А восхищение оставили, «законсервировали» и превратили в традицию. Грамотно предав забвению подлинную политическую суть дела. Напомним: