На нитки я распустил конец веревки, а вот иголке замены не нашлось, пришлось ковырять баделером дырочки в голенище и огромными усилиями продевать в низ импровизированные нитки. Что удивительно, получилось совсем неплохо. Я надел наколенник и двинулся дальше, шипя от боли, когда раненная нога цеплялась за выступы и прочие неровности, каких хватало вокруг, особенно когда я спускался.
Жилые кварталы Брессионе пострадали довольно сильно, земля здесь словно вставала местами на дыбы, от домов мало что осталось — груды бревен и горы черепицы. Лишь один остался в целости и сохранности, он располагался ближе к кварталам аристократии, именуемые еще Городом сеньоров. Я решил проверить этот странный особняк, устроившийся среди руин.
Полагая, что добраться до него можно будет быстр, я очень сильно заблуждался, бродить пришлось довольно долго, обходя остатки домов и трещины в земле, между которыми не курсировали волшебные платформы. Да и обитатели…
Первых я заметил сидящими вокруг чего-то непонятного и принял за жителей Брессионе, пытающихся как-то наладить быт в руинах. Я подошел к ним не таясь, однако фалькату держал наготове. И правильно сделал…
На полдороги меня перехватил еще один "обыватель". На плечо вдруг легла ледяная рука, от прикосновения которой меня бросило в дрожь. Памятуя предыдущие встречи, я крутанулся и рубанул по жуткой конечности, не разбираясь кому она принадлежит. Это вовсе не смутило ее хозяина — измаранного Господь знает в чем бледного человека в обрывках одежды; он двинулся на меня странной раскачивающейся походкой, издавая жутковатое рычание.
Я ударил его кромкой щита в живот — гад переломился пополам, однако тут же начал разгибаться и раны на его теле не было. Не дав бледному вернуться в вертикальное положение, я рубанул его фалькатой снизу вверх, круша нижнюю челюсть. Но и это не остановило его, лишь смолкло мерзкое рычание. Я отступил, не зная, что дальше делать. Весь малый опыт борьбы с бродячими скелетами оказался бесполезен. А тут еще подоспели товарищи бледного, сидевшие посреди улицы. Их с позволения сказать лица были перемазаны кровью. Я крутанулся так чтобы держать всех в поле зрения, наугад рубанул одного наискось по тупой роже — и случилось страшное, клинок меча намертво засел в черепе. Пришлось отпускать рукоять — бледные наседали. Тот же, кому я раскроил голову рухнул на колени, как будто кто-то перерезал одним махом державшие его нитки. Остальных это не остановило, они тянули ко мне руки с выпачканным в чем-то темном и отчетливо неприятном на вид. По этим-то рукам я и ударил краем баклера — пальцы посыпались на разбитую мостовую, не давая опомниться, я толкнул одного плечом, снова развернулся, отмахиваясь щитом. Это было ошибкой! Вонзившись в основание шеи бледной твари (не человека же!) кромка застряла не хуже фалькаты и я оказался прикованным к ней. Пальцы монстра — их остатки — сомкнулись на моем плече, царапая кожу наплечника. Вырвав предплечье из лямок баклера, я отпрыгнул к первому — с раскроенной головой. У меня были секунды на то, чтобы освободить фалькату, пока твари толкались, разворачиваясь ко мне. Взявшись обеими руками за рукоять, я рванул изо всех сил. С чмокающим звуком клинок освободился, сталь покрывали отвратительного вида пятна. А тварь вдруг зашевелилась и начала подниматься, слепо тычась туда-сюда.
Это переполнило чашу моего терпения. Я со всех ног бросился к разлому, мысленно плюнув на баклер, оставшийся в шее монстра. Судя по неуклюжести гадов, им ни за что не преодолеть даже такой небольшой трещины.
На другой стороне я перевел дыхание и остановился, понаблюдать что же станут делать бледные. Они оказались тварями не только медлительными и неуклюжими, но и невероятно тупыми. Они последовали за мной до самого края трещины и, ничтоже сумнящеся, — за него. Все сгинули в пропасти, причем судьба первых ничуть не смутила следующих. Я мысленно попрощался с баклером.
— Зомби, — раздался над головой скрипучий голос, — интеллект нулевой.
Я обернулся на голос, но увидел лишь стену дома, над дверью которого устроились две отвратительного вида гаргульи, одну из которых основательно потрепало землетрясение, едва не сбросив с "насеста", вторая же напротив отлично сохранилась.
— Чего уставился? — проскрипела она. — На мне цветы не растут.
Я похоже успел привыкнуть к мрачноватым "чудесам" Брессионе и не стал стрелять в гаргулью из арбалета, хоть и успел уже выхватить его из-за спины — сработал рефлекс.
— Да убери ты деревяшку свою! — рассмеялась гаргулья. — Меня она не прошибет. Я каменный, не видишь, что ли?
— Жаль, что не золотой, — ляпнул я первое, что пришло в голову.
Гаргулья (гаргул, раз он говорил о себе в мужском роде?) долго хохотал, держась за живот и размахивая удивительно эластичными для каменных крыльями.
— Ой, ой, ой, не могу! — покатывался он. — Золотой говоришь! Да ты, приятель, глупее этих зомби. А что бы ты сделал, будь я золотым?
— Распилил и продал, — буркнул я, забрасывая за спину арбалет и очищая тряпицей клинок фалькаты. — Обеспечил бы себя до конца дней.
— Факт, — полушутя полусерьезно бросил гаргулья, подпрыгивая на постаменте. — Вот мне фунтов двести будет — славный барыш.
— Я и так не меньше получу, если притащу тебя в Альдекку. Говорящая гаргулья. Ты, вообще, откуда такой взялся, орел?
— Меня Шерпом зовут, — с великолепной небрежностью заметил гаргулья. — А вообще, в ночь землетрясения многие погибли, но и многие же получили жизнь. Некоторые умерли, а потом уже ожили, вроде тех зомби или скелетов из склепа, они разложиться успели.
— Это как так получилось? — сразу насторожился я, почуяв нечто интересное.
— А я откуда знаю, — развел руками Шерп, — я сам-то в ту ночь родился.
— Ясно, — разочарованно вздохнул я. — Ну, бывай, Шерп. — И я двинулся дальше по улице.
— Опасайся зомби стражей, — донеслось мне в спину, — они владеют оружием примерно также, как при жизни.
— Спасибо. — Я помахал на прощание Шерпу и зашагал шире.
Баалов город сведет меня с ума. Я практически подружился с нагловатым гаргульей и это не вызывает в моей душе никакого отклика, а ведь до сих пор я почитал себя верным сыном Матери Церкви и не верил в магию, уничтоженную инквизицией в седую старину. И вот…
От мрачных мыслей меня отвлекло то, что я вышел-таки к уцелевшему дому. Он был старомодным, скорее всего, ровесником самого Брессионе, вычурно украшенным лепниной, но, слава Господу, без гаргулий, и не внушал опасений, по крайней мере с виду.
Пару раз глубоко вздохнув, я толкнул внушительную дверь. Ничего. Никакого эффекта. Дверь открывалась наружу. Я потянул за массивное кольцо — створка медленно, со скрипом, отдающимся в зубах, отворилась и я переступил высокий порог.
Изнутри дом был именно таким, каким представлялся снаружи. Большим, чистым, но каким-то заброшенным, хотя пыли или паутины не было видно даже в самых темных углах, не скрипели половицы под ногами, однако в воздухе витал дух опустошенности, отсутствия хозяйской руки. Я шагал без определенной цели по первому этажу, сопротивляясь настойчивому влечению, так и тянувшему меня на второй. Вот только ничего интересного на первом этаже не было. Гостиная, обеденный зал, кухня, — все чистое, опрятное, но пустое, словно кто-то каждое утро приводил внутренние помещения дома в порядок, но не жил нем. Наконец, я поддался безмолвному зову и по совершенно не скрипучей лестнице, застеленной абсолютно нетоптаной ковровой дорожкой, укрепленной идеальными спицами, поднялся наверх, а там для меня существовала лишь одна дверь. Я подошел к ней, повернул ручку, исполненную в виде лапы дракона и вошел. Тривиальный кабинет зажиточного человека: стенные шкафы, полные книг, пара кресел, письменный стол, на столе — книга. И она тут же полностью завладела моим вниманием. Здоровенный том в тисненом кожаном переплете, на обложке ее красовалась серебристая надпись на энеанском, гласившая "Гримуар". Я знал, что так звались магические книги, по идее уничтоженные инквизицией, еще я знал, что открыв ее, автоматически становлюсь еретиком, но уже ничего не мог с собой поделать. Клацнул вычурный замочек, я отбросил тяжелую обложку и…
