Annotation
Историческая зарисовка
Соколов Радик
Соколов Радик
Год черной змеи
Хвост черной змеи.
Воскресенье.
Лето решило напоследок побаловать истосковавшихся по теплу горожан. Последняя декада августа, будто в насмешку, окатила город африканской жарой. Воздух сделался вязок и тягуч, а над горячим мягким асфальтом виделось его жадное дрожание. Из жестяных коробок трамваев и автобусов изливался густой запах, источаемый испотевшими до ручейков телами. Всепроникающий дух дешевой общественной бани прокатился по подъездам, и пролез даже в Елисеевский гастроном, опошлив "храм обжорства". Ароматы копченых колбас и разносолов робко жались по углам, уступив место нахальному агрессору.
И нигде не найти спасения от этой благодати. Господи, дай же силы перетерпеть непогоду, скорей бы уж вернулись милые сердцу холода. Хоть ударяй в шаманский бубен с глубокомысленным зовом: " Омм! Приди долгожданная прохлада".
Звонок все трещал и трещал, раздражая жителей квартиры своим противным дребезжанием. А что остается делать - сжать зубы и терпеть. Огромный электрический агрегат, снабжённый металлической тарелкой и молоточком, в одиночку обслуживал всех жильцов коммуналки. Надо отдать ему должное. Старичок трудился без устали. Нет, мысль провести сигнал от входной двери к каждому жильцу в комнату приходила в голову не раз, да только собрание жильцов все никак не могло прийти к консенсусу. Всякий раз находился скуповатый до дурости индивид. Так и весел перед входной дверью список с указанием кому, сколько звонков давать. Не перечесть скандалов, что возникало по этому поводу. То кто-то недослышит, то другой недодаст. Сплошная, короче, морока с этим звонком. Противные звуки меж тем так и не думали прекращаться, вызывая уже физическую боль.
Халимовна, худенькая остроносая старушка, накинув видавший виды халатик на тощие плечи, выскочила из своего пенала и заторопилась по длинному коридору в сторону входной двери. Не было слов, чтобы описать ее возмущение. Столь ранний визит с оглушительным трезвоном грозил ей неминуемой обструкцией, несмотря на очень острый язык. Потревоженная женщина буквально чувствовала волны ненависти, исходящие из-за каждой двери. Ну кто виноват, что для того чтобы позвонить одинокой жиличке надо нажать на кнопку семь раз и переполошить всех остальных квартирантов. Вот приспичило кому-то увидеться с преподавателем утром в воскресенье. Ведь не в пять же утра.
Проявив неимоверные чудеса ловкости вкупе с интуицией и, не задев ничего из загромождавших коридор вещей, виновница утреннего переполоха добралась до двери. Поковырявшись с древним замком и решительно откинув дверную цепочку, Надежда Халимовна настежь распахнула створку.
Жизнь в коммуналке кого угодно закалит и перекует. Все на виду. От утра до ночи на чужих, а главное недобрых глазах. Ведь нет ни одного дня спокойного. Битва, в лучшем случае вооруженный нейтралитет. Пузырится, булькает скучное, пошлое болото. Затягивает в свои грязные омуты. Кажется округ сплошь быдло и идиоты, а оботрешься промеж них так и сам сделаешься своим. Ничего уже и не хочется, знай - копти небо без цели и смысла. Ждать понимания и снисхождения от добросердечных соседей не приходится. На любого смотрят косо. А тут такой повод. Беда. Жильца, на которого единым фронтом наступают все квартиранты, можно только пожалеть. Тем более если он одинок и у него нет надежного тыла. Находясь в таком философском настроении, Халимовна собиралась высказать все, что накипело раннему посетителю.
На пороге стоял совершенно незнакомый паренек лет семнадцати. Проработав долгие годы в училище, Надежда Халимовна сделалась весьма приличным физиономистом. Можно как угодно ругать теорию Чезаре Ломброзо, но есть в ней все же некое рациональное зерно. Так что опытный педагог по одному только виду ученика может понять, что ожидать от этого молодого человека. Посетитель был тут же взвешен на мысленных весах и препарирован на виртуальном прозекторском столе. Предварительный вывод был весьма незамысловат. Хоть паренек и не заслуживает медали за примерное поведение, но для того чтобы трезвонить в незнакомую квартиру у него должна быть очень веская причина.
Объект этих размышлений меж тем с обезоруживающей улыбкой на лице смотрел на открывшую ему аккуратную немолодую худощавую даму в цветастом халате.
- Добрый день. - Молодой человек вновь улыбнулся, пытаясь скрыть явное беспокойство. - Я ищу Надежду Халимовну.
- Считай, что нашел. - Грубоватый и лаконичный ответ весьма соответствовал настроению, в котором пребывала выведенная из душевного равновесия "жиличка".
Разговор разносился по гулкой лестнице, словно по огромной трубе. Произносимые слова отражались и резонировали. Переплетение и наложение звуков формировало удивительный и гулкий эффект. Наверное, создатели знаменитых концертных залов часами бродили по пустующим лестницам старых домов и пытались раскрыть секрет этого раскатистого звучания или наоборот архитекторы эпохи доходного дома слишком часто посещали филармонию. Кто знает.
- У меня для вас письмо. - Паренек полез в карман и достал оттуда серьезно помятый конверт.
Уже успокоившаяся старушка протянула руку, ожидая, что сложенный особым образом лист бумаги окажется у нее.
- Извините, вы не могли бы со мной водой поделиться? - Теперь стало бы заметно каждому, что паренек очень волнуется. - Пить так хочется, ну просто сил нет.
Начало разговора напоминало пошлый анекдот. Между нами говоря, лестничная клетка вовсе не то место, где надо с ходу демонстрировать глубину мысли или экспериментировать со словом в поисках неизведанных художественных глубин.
- Проходи. Попробуем что-нибудь противопоставить обезвоживанию.
Надежда Халимовна ни на секунду не усомнилась в правильности своего решения. Пускать совершенно постороннего человека к себе домой с одной стороны, конечно, рискованно, но тем и хороши коммунальные квартиры, что полны наблюдателей и слушателей, причем их зоркости и чуткости подивился бы сам Зверобой или даже Чингачгук Большой Змей. Так что "подозрительный" разговор уже дословно зафиксирован в абсолютной памяти обобщенного разума коммуналки, а может, для надежности и записан в двух - трех местах в предназначенных для этого самого блокнотиках.
Молодой человек опасливо втиснулся в темноту похожего на узкий штрек коридора. Осветительному прибору было явно не по силам разогнать сумрак. Тусклая двадцати пятная лампа, словно принцесса заточенная в башне, была спрятана в пыльный стеклянный плафон, который как кощей, питающийся жизненной силой своих узников, поглощал большую часть световых волн излучаемых дугой накаливания.
Осмотрительно ступая по натоптанной на крашенном дощатом полу тропинке, спутники двинулись вглубь коммунального царства. Потревоженные колыханием воздуха толстые многолетние пласты едкой пыли едва шевельнулась, не спеша покинуть насиженное место.
- Присаживайся. - Хозяйка захлопнула форточку и принялась готовиться к чаепитию. На столе появились круглые чайные чашки на больших блюдцах, сахарница с несколькими кусочками гостевого сахара и вазочка с недорогими подушечками. - Как, позволь спросить, к тебе обращаться, письмоносец?
- Максим. - Парень устало прислонился к спинке стула. Приклеенная улыбка сползла с его лица.
Надежда Халимовна села напротив и внимательно оглядела гостя, неторопливо постукивая пальцами по столу.
- И сколько же вам лет, юноша?
- Скоро семнадцать.
- Славные годы. Мне в твоем возрасте постоянно есть хотелось.
Надежда Халимовна, конечно, обратила внимание на легкую запинку.
