С одиночеством не сложилось, но соседствовала со мной милая молоденькая девушка, инфантильная и какая-то прямо воздушная. В самом деле, ее кожа была словно прозрачная, а копна вьющихся белокурых волос ассоциировалась с облаком. Девушка сидела на своем спальном месте, уже застеленном и приготовленном на ночь, и, уткнувшись носом в книгу, неотрывно читала.

Меня устраивала такая обстановка, но внезапно моя соседка не поднимая глаз, спросила:

— Вас что-то беспокоит? — и тут же добавила: — Можете не рассказывать, если не хотите. Но незнакомцы или незнакомки — благодарные слушатели, — все же посмотрела на меня. — К тому же молчаливые.

Я таращилась на блондинку и не знала, о чем, собственно, рассказать, поэтому просто вежливо улыбнулась в ответ и уставилась в непроглядную темноту за окном. Кое-где свет выхватывал особенно близко — у самых рельсов — выросшие деревья, но в большей степени за стеклом ничего нельзя было разглядеть. В итоге я стала пялиться на свое отражение. А потом, когда внезапно в памяти всплыл образ Фила, выпалила:

— Я связалась с наркоманом и теперь не представляю, как выбраться из этого дерьма. К тому же мой друг убивает себя этой же дрянью.

Послышался вздох, и девушка, захлопнув книгу, ответила:

— Сложно. Однако вам стоит просто подумать над этим. Хорошенько подумать. Просто выберите… А знаете что… — я повернулась к собеседнице. — Мы привыкли говорить: «Из двух зол выбери меньшее», потому и живем так паршиво. А вот у французов все намного проще. «Из двух зол не выбирай никакое» — это их мнение. И правильно. Зачем вообще останавливать свой выбор на зле? Что за бред? Кто это выдумал? Я, к примеру, хочу добра. Вот и вам советую: решите, что больше по душе. И если ваш выбор падет на зло, значит, это ваше добро. Просто другие его видят со своей колокольни.

И вновь повисло молчание. Девушка снова раскрыла книгу и погрузилась в чтение, оставив меня наедине с размышлениями о чем-то таком, что никогда ранее и вовсе не беспокоило мою душу.

— Разве здесь есть что-то хорошее? — пробормотала я. — Он — это пропасть какая-то.

— Вот и вытащите его. Не падайте с ним, как говорится, на дно колодца.

Признаться, мне эта странная и короткая беседа показалась сном. Девушка как будто нарочно была усажена напротив меня и намеренно заговорила со мной. Но конечно, я себя накручивала. Простое стечение обстоятельств и не более того. Но все равно я удивилась, насколько отрешенной выглядела блондинка, когда замолчала. Она скользила своими сапфировыми глазами по строкам книги и совершенно не реагировала на меня.

В конце концов мне надоело ломать голову над своими чувствами, внезапно заполнившими дыру в груди, и я просто тихонько улеглась спать. Вскоре моя соседка тоже устроилась удобнее и погасила свет.

Мне снился Мишка. Худой, облезлый, словно тот кот, что жил у мусорных урн. Миха тянул ко мне свои костлявые руки и о чем-то умолял, а я отнекивалась. Потом вскинула на приятеля глаза и шарахнулась назад. Передо мной стоял Вадим. Бледный, как в реальности. Он что-то бормотал, закуривая, а я все никак не могла понять, о чем идет речь, и размахивала руками, пытаясь разогнать дым, что заволакивал все вокруг.

А потом была гроза. Затем какое-то коматозное одиночество в лесу, и снова появился Фил. На этот раз мы занимались любовью, и я, разгоряченная и перепуганная такими сновидениями, распахнула глаза и уставилась на верхнюю койку.

— Боже… — прошептала одними губами и провела по лицу ладонями. — Это конец…

***

Чай в поездах мне не нравился никогда. Я как-то вообще кофеман.

Блондинка тоже не очень-то радовалась напитку, что плескался в ее стакане.

До конечной станции оставалось еще около часа езды. Собственно, мне и нужна была именно конечная.

За окном понемногу светлело, и темное небо плавно переходило на серые тона, вскоре начиная окрашиваться оранжевыми полосами восходящего солнца. На деревьях сверкал иней, а трава, казалось, укрылась белоснежным покрывалом, что, несомненно, сообщало о заморозках.

Это как говорила моя мама: если четырнадцатого октября на Покров землю присыплет снегом, значит будет очень морозная и снежная зима. Вот, собственно, и посмотрим. Раньше всегда сбывалось, точно помню. Я еще совсем маленькой была, и зима у нас тогда свирепствовала. А в последние годы все привыкли называть слякоть и дождь, особенно в Новогоднюю ночь, европейской зимой. Тут уж не ясно, какая она, но достаточно необычно узнавать из сводки новостей, что Испанию завалило снегом, а в Беларуси — и не мечтайте.

Потому и люди стали агрессивными и ворчливыми. Все дело в дерьмовом пейзаже за окном вкупе с нудным ежедневным бытом.

— А вы любите Достоевского? Он вдохновляет, — вдруг отозвалась девушка.

— Вдохновляет на что? — ответила я, оторвавшись от созерцания пейзажа за окном. — То есть да, я люблю Достоевского, но мне кажется, он больше подталкивает к размышлениям, чем вдохновляет на что-то. Это писатель-мыслитель.

— А вам не хочется после прочтения его произведений сделать что-то… хотя бы что-то?

Я вздохнула.

— У каждого свои вдохновители. Кого-то цепляет Шекспир, а кому-то и «укуренный» панк-музыкант переворачивает душу. Здесь важно, кто ты внутри: утонченная леди или же гопник из подворотни. А быть может, ты вообще не понимаешь, как сочетаешь в себе любовь к классике и темной тяжелой музыке одновременно.

Я пожала плечами, замолчав, потому что поняла, насколько увлеклась болтовней.

— В общем, все субъективно, — заключила и отвернулась.

— М-да, вы странная, — заявила эта «воздушная» милашка. — Поэтому и люди к вам тянутся такие же странные.

— Угу, — качнула я головой. — Мы находим в них себя. Все верно.

Беседа оборвалась, потому что в купе сунулась проводница, объявив следующую станцию.

— Это моя, — улыбнулась блондинка, когда мы вновь остались одни. — Было приятно познакомиться.

— Меня Машей зовут.

— Аля.

Это имя как нельзя лучше подходило моей собеседнице. Я так решила — так и оставила ее образ в голове: обаятельная Аля с копной белокурых волос.

***

Как только я выбралась со своей черной дорожной сумкой из рейсового автобуса, прикатившего на автовокзал, меня тут же оторвали от земли и, не обращая внимания на активный протест, закружили.

— Сашка! — проорала я, зажмурившись и наверняка мертвенно побледнев. — Сейчас куртку твою заблюю.

Брат, расхохотавшись в голос, поставил меня на землю и придержал за плечи, так как я чуть не плюхнулась на пятую точку.

— Умеешь ты испортить момент, — потрепал меня по волосам Санька и деловито добавил: — А шапка-то где? Мать тебя прибьет?

— Господи, — я закатила глаза. — Мне двадцать шесть.

— И что? Это не дает тебе права пренебрегать материнской заботой.

Вот примерно в таком ключе и продвигался наш разговор, пока мы шли на парковку, где Сашка закинул мою сумку на заднее сиденье своего маленького «Фольксвагена» и уселся за руль. Я устроилась рядом с водительским местом и оглядела брата.

— Когда в Витебск поедешь?

— Завтра. Я достаточно тут проторчал, пора и честь знать, — усмехнулся Саша, выезжая на главное шоссе, что вело за город. — А ты надолго?

— Неа, тоже завтра укачу обратно. Нужно там квартиру немного привести в порядок. Давно генеральной уборки не делала. А в пятницу уже на работу, на все выходные.

— Ну что ж поделаешь, — наигранно шмыгнул носом брат и покосился на меня с улыбкой, которую я знала слишком хорошо, чтобы не понять ее значения.

— Даже не начинай! — воскликнула, подняв обе руки. — У меня никого нет, я ни с кем не встречаюсь. Все.

— Ну и зануда же ты! — фыркнул Сашка, внимательно уставившись на дорогу. — Прямо старая дева.

— А ты брюзга. Только мужского пола. Ноешь, как мама, и сватаешь меня постоянно.

Я расхохоталась, наблюдая за покрасневшим от раздражения братишкой.

— Серьезно, мелочь, тебе давно пора найти кого-нибудь!