— Я попросил бармена сделать такой коктейль, который мне, по его мнению, захотелось бы выпить. Он сказал, что это называется «Старомодный».
— О! — воскликнул Пхичит. — Приятная штука, один из барменов в Линкольне замешивает его выше всяких похвал. Это американский напиток.
Виктор поморщился и сделал осторожный глоток:
— Ну, полагаю, не во всем же Америка плоха.
За Пхичитом Юри разглядел небольшую сцену около главного бара «Salisbury». Они пришли сегодня ради одного джаз-бэнда, исполняющего музыку вживую, и все указывало на то, что разочарованными они не останутся. Высокий человек из Вест-Индии в невероятно хрустящем, струящемся черном костюме настраивал контрабас по нотам, которые британская женщина в соответствующем наряде играла на пианино. Эллиот начал рассказывать о своих нынешних репетициях, чтобы избавить всех от Пхичита и его разговоров о математике. Юри отхлебнул из бокала, наблюдая, как барабанщик вышел на сцену, а вскоре после него — человек с блестящими, зализанными назад волосами и с саксофоном на шее.
— Добрый вечер, добрый вечер, джентлледи и мужчины, — обратился саксофонист через микрофон, и гомон во всем пабе притих, когда присутствующие развернулись к сцене. Он просиял. — Прошло уже пять месяцев с тех пор, как я приехал в эту страну из Кингстона… — раздались немного приглушенные аплодисменты, и он кивнул в знак благодарности, — и я скажу вам так: обалдеть, здесь чертовски холодно! — это вызвало смех со всех сторон. — Приезжайте в Англию, говорили мне! Вы теперь все граждане, говорили мне! Но ни одна зараза не сказала, чтобы я упаковал шарф! — он поднял свой саксофон и выдал небольшую комедийную трель, что вызвало еще больше аплодисментов. — В любом случае, мы — группа Найджела Харриотта, и сегодня я надеюсь увидеть всех вас танцующими на своих двоих. Давайте-ка забацаем что-нибудь на пианино, Макс, сыграй нам «Bye-Bye Blackbird».
Юри почувствовал, как Виктор крепко сжал его руку, и, повернувшись, увидел на его лице огромную, восхищенную улыбку.
— Мы просто обязаны станцевать под это, — заявил он. Юри не мог не согласиться.
На маленький танцпол перед сценой уже вышли две пары: двое очень молодых людей, которые забылись в энергичном джиттербаге (8), и двое постарше, которые чередовали попытки скопировать первых с приступами истерического смеха. Виктор явно понятия не имел, как танцевать свинг, но все же повел, естественным образом погружаясь в ритм музыки и позволяя Юри крутиться и возвращаться к нему.
— Там, где кто-то ждет меня, — напевал Найджел в микрофон, — сахар так сладок, и он тоже, до свидания, черный дрозд.
В безопасных пределах этого старого углового здания было легко забыть о том, что все они должны были прийти по отдельности, что первое, на что Юри указал Виктору, — это три запасных выхода, и как ранее в тот же день они разобрали два ключевых принципа общения со столичной полицией: говорить медленно, повернуться спиной к свету. Юри всегда надевал свой черно-зелено-золотой галстук Уодема, когда выходил из дома на ночь; к счастью, он еще ни разу не сталкивался с какой-либо реальной перспективой ареста за все годы в Лондоне, но это могло бы немного подстраховать его, попади он в передрягу.
Щеки Виктора раскраснелись, и он смеялся, как будто они были в безопасности квартиры за запертой дверью и ничто и никто не мог добраться до них. Эта фантазия была так прекрасна, как льющаяся со всех сторон музыка. Когда песня закончилась под увядающий барабанный бой, Юри сбросил пиджак и протянул руку Виктору.
— Я захвачу и твой к столику, если ты позволишь мне вести во время следующей песни.
Виктор с усмешкой пожал плечами.
Тем временем Пхичит, сидящий за столом, внимательно разглядывал, как Эллиот наклонился через стойку бара, чтобы заказать им новые напитки.
— Я собираюсь залезть на этого человека, как на дерево, — сказал он, когда Юри подошел, радостно вздохнув. Эллиот оглянулся через плечо и подмигнул.
— Только после того, как ты потанцуешь с нами!
— Ты иди танцуй со своим лихим русским. А у меня тут есть дело.
Пхичит уже снял пиджак и начал закатывать рукава, когда Эллиот вернулся с напитками. Юри похлопал друга по плечу, уходя. Группа снова начала играть мелодию Дюка Эллингтона, которую он впервые услышал еще через старый лязгающий приемник в Берлине; Виктор встал на мысочки, осматриваясь в поисках Юри, когда все пары поднялись со своих мест, чтобы потанцевать. Их глаза встретились, и его лицо засветилось так, как будто они были в разлуке несколько дней, а не мгновений.
Юри ускорил шаг, приноравливаясь к песне, раскрутил Виктора и снова притянул его вплотную к себе, наблюдая, как пряди светлых волос, потемнев от пота, начали растрепываться, хлестая Виктора по лицу. Когда группа перешла к более нежному и мягкому исполнению «Ghost of a Chance», он прижал его к себе, позволяя рукам Виктора обвиться вокруг его шеи. Было что-то немного волшебное в приглушенном свете, в гладком контрабасе и саксофоне, в богатом контральто пианистки Макс, когда она пела: «Мне так нужна твоя любовь, я люблю тебя, о, так безумно», — и веки Виктор приопустились, губы разомкнулись, и здесь, только здесь, Юри мог позволить себе привстать на носках и поцеловать его.
И только через две песни Юри заметил, что на танцполе вокруг них образовалось пространство, и отвел глаза от лица Виктора, чтобы посмотреть на маленький круг зрителей. Скорее всего, для них Виктор и Юри выглядели весьма загадочной парочкой, двумя необычными иностранцами — бледным, светлым русским и темноволосым японцем — в руках друг друга, ведущими в танце по очереди. Для человека, который провел годы в серьезных коммунистических молодежных организациях, а затем в армии и в тайной полиции, Виктор танцевал так, как будто это было его даром с рождения, как будто музыка пела в его крови.
Юри опасался, что будет нервничать из-за того, что люди внимательно наблюдают, как он танцует с Виктором, но вместо этого по его позвоночнику прокатилось что-то очень горячее и волнующее. Все между ними всегда должно было быть таким секретным, но Юри вдруг понял, насколько же ему на самом деле хотелось продемонстрировать Виктора всем, чтобы каждый видел и знал, что они принадлежат друг другу, и публично заявить об этом, даже если им не суждено надеть кольца на пальцы друг друга. Юри заметил, как взгляд Виктора пробежал по зрителям и снова вернулся к нему, и в уголках его рта медленно появилась улыбка. Конечно, Виктор думал о том же самом. Их тела были в идеальном созвучии друг с другом и с музыкой; разве могло в их умах быть что-то другое?
Юри вел его в такт «It Don’t Mean A Thing», заменив свинговые движения ногами другими, более похожими на танго. Виктор восхищенно держался за его плечо, и в момент вдохновения Юри наклонил его на финальном аккорде саксофона. Его глаза были огромными и темно-синими, дыхание превратилось в рваные глотки; со всем весом Виктора в руках, Юри чувствовал грохочущее биение сердца под его ребрами.
— Я думаю, нам нужно ненадолго прерваться, — сказал Виктор между короткими, быстрыми вдохами, и Юри точно, точно знал, что тот имел в виду.
В мужском туалете были две отдельные комнаты вместо деревянных кабинок, и Юри едва успел задвинуть шпингалет на одной из них, как Виктор впечатал его в нее, запуская пальцы в его волосы, и пылко поцеловал. Юри телом чувствовал басовую партию другой песни, вибрирующую сквозь стены низким контрапунктом к их безумному дыханию. Юри знал, что люди видели, как они уходили — по весьма очевидной причине; это распаляло его изнутри.
— Черт, Юри, — простонал Виктор ему на ухо, — мне жаль, что мы не взяли… мне так хочется, чтобы мы…
Юри чуть не потерял сознание.
— Хочешь? — прошептал он. — Ты спиной к стене, ноги вокруг моей талии, и все в пабе точно знают, что я вытворяю тут с тобой?
Логический вопрос о том, хватит ли у него на самом деле сил, чтобы поддерживать вес Виктора таким образом в течение какого-то периода времени, отошел на задний план; Виктор отреагировал самым невообразимым, умопомрачительным стоном и закусил мочку его уха.
