Юри знал, что такое измена государству: лед в крови и зудящая паранойя между лопатками. Но их это не касалось. Даже если какая-то его часть жаждала выяснить, что именно Виктор знал о Берлине, а особенно что он знал о том, что британцы знали о Берлине, это казалось практически неважным по сравнению с другим, гораздо более сильным желанием узнать, был ли у Виктора приятный день, хорошо ли он спал, что думал о книге «За пределами безмолвной планеты» (8). Это было самое нормальное, комфортное и счастливое чувство из всех, которые Юри испытывал за последний десяток лет.

— Так что, думаю, книга Льюиса очень даже неплоха до определенной степени, — сказал Виктор, словно подслушав мысли Юри, — но автор все-таки испортил конец. Главный герой совершает космическое путешествие домой с двумя мужчинами, которые хотят его убить и не без причины, но это ничего, потому что таинственные пришельцы обеспечивают ему безопасность с помощью… каких-то штук? Это не объясняется? Рэнсому стоило остаться на Марсе.

— Согласен. В «Хоббите» (9) то же самое: одержимость возвращением домой независимо от того, какой ценой. Даже если это дыры в сюжете.

— В «Хоббите» лучше. Он вернулся домой, но дом уже стал другим, да и он тоже. В жизни все так и происходит, — взгляд Виктора стал мягким. — Хочешь, чтобы я вернулся к тебе сегодня?

— Да, — кивнул он. Обычно Юри был склонен ходить вокруг да около этих вещей, но с Виктором в этом не было никакого смысла. — Если это не расстроит твою хозяйку.

— О, ей все равно, что я делаю, — ответил Виктор, махнув рукой. — Так что ты собираешься заказать?

Его нога снова сдвинулась, дразня ботинком краешек штанины Юри. Просто невероятно, что с ним творил этот простейший жест.

— Я закажу то же, что и ты.

***

И только когда Виктор возвращался по Дептфорд-Хай-стрит со своих дневных занятий, протискиваясь сквозь столпившихся вокруг уличного скрипача людей и осторожно обходя крайне очевидного карманника, то вспомнил, что именно сегодня новая хозяйка, миссис Конвей, должна была приступить к руководству пансионом. Что касалось его повседневной жизни, это не должно было иметь особого значения —договоры аренды всех текущих жильцов были одобрены, но ему было любопытно встретиться с самой женщиной. Она вполне могла оказаться ужасным поваром, что внесло бы существенное отличие в один из аспектов его жизни.

Виктор повернул за угол на свою улицу как раз в тот момент, когда большой фургон отъезжал от бордюра, и, запустив руку в карман за ключами, он заметил первый признак нового режима. На окне пансиона, выходящем на улицу, всегда висело объявление, прикрепленное к внутренней стороне стекла и содержащее информацию о свободных комнатах и ценах, но теперь под ним поспешно добавили рукописное дополнение:

НЕ ДЛЯ ЦВЕТНЫХ.

НЕ ДЛЯ ИРЛАНДЦЕВ.

Виктор моргнул и, перечитав, нахмурился. Раздумья о том, смогла бы миссис Конвей приготовить ланкаширское тушеное мясо с овощами или нет, отошли далеко на второй план. В чем, интересно, заключалась ключевая разница между презренными иностранцами вроде него или Павла Осадника и французским джентльменом, который съехал в прошлом месяце, или человеком из Ирландии, или с Карибского моря? Неужто ей навредит взять с них деньги и предоставить им крышу и еду в обмен?

Он завелся. Он хотел завестись. Сжав ключи в кулаке, Виктор открыл парадную дверь. Миссис Конвей занималась распаковкой коробок в маленьком кабинете у обеденного зала и, когда он постучал в открытую дверь, кратко смерила его взглядом.

— Что бы это ни было, может оно подождать? — спросила она. — Я очень занята.

В этой ситуации образ иностранца-идиота был бы не просто самым лучшим способом выразить свою точку зрения, но он также успешно доводил до белого каления определенную категорию англичан. И скорее всего именно эта категория развешивала такие объявления на окнах заведений. Он прочистил горло, готовясь говорить с самым сильным акцентом, с каким только мог.

— Пожалуйста, госпожа Новая хозяйка, я не понимаю, — сказал он. — Я прихожу домой, я вижу объявление в окне, которое сообщает, что нам не разрешены цвета, да?

— Это не относится ни к одному из нынешних арендаторов, — сказала она, не отрываясь от своих дел.

— Но я в огромной растерянности! — войдя в комнату, Виктор положил ладони на стол и изобразил глубокую озабоченность. — Какие цвета разрешены? Зимой я ношу очень хороший синий шарф, в нем тепло. Синий цвет можно? — он театрально поперхнулся. — Или под цветами подразумеваются люди? — задрав рукав куртки и расстегнув манжету рубашки для той же цели, он сунул руку ей под нос, и она наконец-то удостоила его взглядом. — Хороший или плохой цвет? А что если фиолетовый захочет снять комнату или зеленый?

— Михайлович, не так ли? — миссис Конвей оттолкнула его руку и испепеляюще уставилась на него. — Русский.

— Да, но «русский» — это не цвет, — сказал он и сделал паузу, а затем мелодраматично приложил ладонь ко рту. — Русский является плохим цветом в английском языке? Потому что я… «красный»?

— Моя предшественница была явно не слишком разборчива в выборе арендаторов, — сухо заметила она, покрываясь пунцовыми пятнами. — С сегодняшнего дня это будет респектабельное учреждение. Я понимаю, что у Вас, мистер Михайлович, есть привычка игнорировать комендантский час. Жители не должны выходить из дома после 10 вечера, это условие Вашего проживания.

В то время как своенравная сторона Виктора с удовольствием посмотрела бы на выражение лица хозяйки, скажи он ей, что проводил ночи в объятиях красивого молодого человека, он все же предпочел бы, чтобы это не закончилось его арестом, поэтому просто махнул рукой:

— Трудно определять время по вашим английским часам. В России у нас советские часы. Ручная работа Сталина. Гораздо точнее.

— Ни для кого не секрет, что Вы иногда отсутствуете всю ночь, мистер Михайлович! Или даже несколько дней подряд без предварительного уведомления! Я знаю, что вы, коммуняки, — безбожные язычники, но должны же быть в вас минимальные представления о нравственности и порядочности? Под моей крышей я не потерплю мужчин, якшающихся с женщинами сомнительного поведения или, что еще хуже, вводящих в заблуждение невинных молодых английских девушек!

— Значит, женщина лучше других, если она англичанка? Новое объявление и об этом тоже, не так ли? — он посмотрел на нее в упор и позволил краю рта скривиться в мерзкую ухмылку. — То есть, деньги обесцениваются, если Вы получаете их не от англичанина?

На это цвет лица миссис Конвей сменился с различных оттенков розового до ярко-багрового:

— Если Вы сейчас же покинете эту комнату, мистер Михайлович, я забуду этот разговор и Вы сможете продолжать снимать квартиру.

А не пошла бы она к черту!

— Пожалуйста, миссис Хозяйка, просветите, сколько все-таки стоят мои деньги? — он полез в карман и вытащил бронзовый фартинг, ткнув его ей под нос. — Или это неправильный цвет?

Только когда Виктор снова очутился на улице с двумя чемоданами, полными его вещей, и без компенсации оставшейся части месячной арендной платы, он задумался о том, что вечер пятницы был не лучшим временем, чтобы затевать спор с его новой, а теперь уже бывшей хозяйкой-расисткой. Существовало не так много мест, куда бы можно было бы податься, и, конечно же, нигде ему не предоставили бы долгосрочную аренду жилья за такой короткий срок. Поэтому, вернувшись на Хай-стрит, Виктор втиснулся в будку со своими пожитками и набрал телефонный код Белгравии.

Юри поднял трубку на третьем гудке:

— Я слушаю?

— Юри, у меня тут маленькая проблема, — он прочистил горло. — Моя новая хозяйка, она… вы, кажется, называете таких «тори» (10)? Так или иначе, суть в том, что она больше не моя хозяйка. И все бы хорошо, но сейчас уже поздно. Не мог бы ты мне помочь?

Юри рассмеялся:

— Ты мог бы просто сказать, что хочешь приехать ко мне сегодня вечером.

— О, видишь ли, тем самым я нарушу комендантский час. Который больше не имеет ко мне отношения.