– Они не посмеют, – рявкнул в ответ Джимми Хоффа, сверля меня взглядом.
Остаток вечера и за завтраком на следующее утро Джимми говорил и говорил, переворачивая все с ног на голову. Если задним числом вспомнить об этом, нервишки у него сдавали, но я не припомню случая, чтобы Джимми показал, что боится. Хотя то, что он услышал от Рассела за столиком «Бродвей Эдди» в вечер перед банкетом, повергло бы в ужас любого храбреца.
А теперь я застыл у телефона у себя на кухне в Филадельфии. Прошло уже девять месяцев с того самого банкета в мою честь. И я собирался позвонить Джимми Хоффа в его домик в Лейк Орион, в душе надеясь, что он за это время все же передумал возвращаться в профсоюз.
– Мы с моим другом отправляемся на свадьбу, – сказал я.
– Я понял, что вы с другом будете на свадьбе, – ответил Джимми.
Джимми понял, что «мой друг» – Рассел; по телефону имена не в ходу. А под свадьбой имелась в виду свадьба дочери Билла Буфалино в Детройте. Билл и Рассел не были родственниками, но Рассел позволил ему называть себя его двоюродным братом. Это помогло Биллу подняться. Он был адвокатом у Тимстеров в Детройте.
У Билла Буфалино был особняк в Гросс-Пойнте с водопадом и бассейном. А через бассейн был перекинут мостик – на одной стороне бассейна женщины, на другой мужчины. Так что можно было обо всем без проблем поговорить. Да и женщинам было не до чьих-то там разговоров, они во все уши слушали популярную песенку – «I Am Woman, Hear Me Roar» – в исполнении Хелен Редди.
– Тебя, как мне кажется, на свадьбе не будет? – спросил я.
– Джозефин не любит, когда люди начинают пялиться, – ответил он.
Джимми не нужно было объяснять. Речь шла о фэбээровской записи телефонного разговора, каким-то образом ставшей известной. На ней кто-то обсуждал якобы имевшую место давнюю внебрачную связь его жены Джозефин со служившим в Детройте солдатом Тони Чимини.
– Да брось ты! Никто в эту ерунду не верит, Джимми. Думаю, не из-за этого ты не хочешь пойти.
– Черт возьми! Они думают, что запугают Джимми Хоффа.
– Все беспокоятся о том, что, мол, ситуация выходит из-под контроля.
– У меня есть способ защитить себя. Есть кое-какие записи.
– Джимми, даже мой друг и тот обеспокоен.
– Кстати, как там дела у твоего друга? – со смехом поинтересовался Джимми. – Рад, что он решил эту проблемку на прошлой неделе.
Джимми имел в виду выигранный Рассом в Буффало процесс по делу о рэкете.
– Все у моего друга путем, – ответил я. – Это он надоумил меня позвонить тебе.
Оба этих уважаемых человека были моими друзьями, да и сами они дружили. Рассел познакомил меня с Джимми еще в 50-е годы. В то время мне приходилось думать о своих трех дочерях».
«Я лишился места шофера мясного рефрижератора в компании «Фуд Фэйр», когда они меня застукали – я, так сказать, попытался стать партнером в их бизнесе: воровал говядину и курятину, а потом сбывал в их же рестораны. Работа осталась только временная и уже за рамками проф-союза – замещать заболевших водителей. И кроме того, я давал уроки бальных танцев, а вечерами в пятницу и субботу еще подрабатывал вышибалой в черном клубе «Никсон боллрум».
Иногда выполнял заказы для Расса – не за деньги, просто из уважения. Я никогда не был наемным киллером. Просто ковбоем. Выполнял небольшие поручения. Помогал. Ты помогаешь, и тебе в случае нужды помогут.
Посмотрев фильм «В порту», я подумал, что ничем не хуже этого Марлона Брандо. И сказал Рассу, что, мол, неплохо бы мне влезть в профсоюз. Мы тогда еще сидели в баре в Саут-Филли. Он созвонился с Джимми, который был в Детройте и дал мне трубку. Первое, что я услышал от Джимми: «Я слышал, ты красишь дома». Под этим подразумевалось, что ты приканчиваешь, кого попросят, забрызгивая кровью стены и пол. Я ответил: «Я и по плотницкому делу могу». То есть намек на изготовление гробов, на то, что в случае чего я и от трупа избавлюсь.
После этого разговора Джимми пристроил меня в «Международное братство», где мне платили столько, сколько я еще никогда в жизни не получал, даже с подворованным. И доплачивали на покрытие расходов. Я выполнял поручения и для Джимми, и для Рассела».
– -
«– Значит, это он надоумил тебя позвонить. Ты мог бы звонить почаще. – Джимми пытался сделать вид, что ему все равно. Собирался заставить меня сказать, почему Рассел дал мне разрешение ему позвонить. – Раньше ты звонил все время.
– Об этом я и толкую. Позвоню я тебе, а что мне потом говорить старику? Что ты его не слушаешь? Он привык, чтобы к нему прислушивались.
– Старик будет жить вечно.
– Никто не спорит – он еще спляшет на наших похоронах, – сказал я. – Он очень разборчив в еде. Сам готовит. Мне не позволяет даже поджарить ему яичницу с колбасой, потому что однажды я поджарил ее на сливочном, а не на оливковом масле.
– На сливочном? Я бы тоже тебе не позволил.
– И знаешь, Джимми, старик ест очень умеренно. Всегда предлагает разделить трапезу. Говорит, съешь все, и заболит живот.
– Ничего, кроме уважения, я к твоему другу не питаю, – сказал Джимми. – Никогда его и пальцем не тронул бы. Есть вещи, на которые Хоффа способен из мести за то, что его выставили из профсоюза, но Хоффа и пальцем не тронет твоего друга.
– Я знаю, Джимми, и он тоже тебя уважает. За то, что ты начал с нуля и так поднялся. За все то хорошее, что ты сделал для простых ребят, рядовых членов профсоюза. Он всегда готов подсобить тем, кому в жизни не повезло. И ты это знаешь.
– Так поговори с ним насчет меня. Хочу убедиться, что он ничего не забывает. А Макги я от души уважаю.
Лишь считаные люди называли Рассела Макги. Его настоящее имя было Розарио, но все звали его Расселом. Кто знал его поближе, звали его Расс. Ну а те, кто знал его совсем уж близко, называли его Макги.
– Как я уже сказал, Джимми, уважение взаимно.
– Говорят, свадьба будет еще та, – сказал Джимми. – Итальянцы съезжаются со всей страны.
– Точно. Это хорошо для нас. Джимми, я должен обсудить с моим другом то, как уладить эту ситуацию. Время подходящее. Все на свадьбе. Он настроен очень положительно насчет этого вопроса.
– Это сам старик предложил все уладить или ты? – быстро спросил Джимми.
– Я поднял вопрос, но наш друг очень открыт в этом плане.
– Что он сказал по этому поводу?
– Он очень открыт в этом плане. Сказал, давайте после свадьбы сядем с Джимми у озера. И все, как полагается, утрясем.
– Хороший он человек. Такой вот он, Макги. Вырваться к озеру, а? – Джимми произнес это так, как будто сдержанность вот-вот ему изменит, но сдержался.
– Хоффа всегда стремился утрясти всю эту херню с самого начала.
Джимми тогда все чаще и чаще величал себя Хоффа.
– Лучшего момента не будет, чтобы все утрясти, – весь город соберется на эту свадьбу, все заинтересованные лица, – напомнил я. – Так что уладь все.
– Хоффа с самого начала только и думал о том, как все эту херню уладить! – проорал он в трубку, видимо, на тот случай, если кто-то в Лейк Орион еще его не услышал.
– Джимми, я понимаю, что ты понимаешь, что это необходимо уладить, – продолжал я, – нельзя все так оставить. Знаю, что ты пыжишься, пытаешься что-то там разоблачить. Но думаю, ты все это не всерьез затеял. Джимми Хоффа – не крыса и никогда ею не был, однако… все кругом озабочены. Люди ведь не в курсе, они не понимают, почему ты так сильно расшумелся.
– Черта с два Хоффа не всерьез затеял это все. Погодите, вот Хоффа вернется, просмотрит бумажки профсоюзные, и тогда вы поймете, отчего он так расшумелся.
Я все-таки кое-чему научился от моего старика – не первый день возле него крутился. И по голосу могу понять, что человек затевает. И тогда мне показалось, что Джимми вот-вот сорвется и тогда его уже не удержать. Что я уже не смогу его взнуздать. Джимми был прирожденным профсоюзным переговорщиком и в тот момент был убежден, что силен и что ему есть что предъявить из документов.
