— И-и-и… что это значит?

— У нас ничего не было, — поднял на меня взгляд. — Совсем.

— Но… — я растерялся. — Ты же сказал… а он даже не опроверг…

— Деньги решают всё, — повторил, передёрнув плечами.

— Но ты ведь живёшь у него.

— Мы живём, — поправил. — Ты ведь здесь тоже.

— Неважно. Не в этом суть, — отмахнулся. — Я попал сюда случайно.

— Я тоже. Эту квартиру сдают мои родители, — признался нехотя. — Прошлой ночью у нас дома прорвало трубу и квартиру сильно затопило. Мама отправила меня сюда, сказав, что квартиру снимает очень милый парень моего возраста. Сказала, чтобы я немного пожил с ним, пока дома всё починят. Я и не знал, что этим «милым парнем» окажется Чимин.

— Да уж, милый, — я фыркнул. — А чего к Хосоку не пошёл?

— Не хотел беспокоить его посреди ночи.

— Всё ещё любишь его?

— Нет, теперь это просто привязанность, — улыбнулся.

— И зачем ты мне врал насчёт Чимина? Опыт? — я прыснул, глядя на него.

— Да, опыт, — кивнул. — Решил поиграть в серьёзные отношения, — Чонгук рассмеялся, чисто и легко. — Глупо?

— Очень, — я тоже не сдержал смеха.

— А вообще, я просто хотел, чтобы ты ревновал. Ты же ревновал? Хоть чуточку? Соври. Скажи да, чтоб я не чувствовал себя таким ничтожеством.

— Естественно! Аж сгорал от ревности и мечтал стереть с лица земли всех, кто ошивается с тобой рядом! — заявил пафосно.

Я ощущал себя как-то вольно и свободно. То ли от того, что наконец понял, что творится в голове Печеньки, то ли всего лишь от алкоголя. Хотелось просто продолжать смеяться в этой душевой под струями тёплой воды. И ни о чём не думать.

— Презираешь? — спросил Чонгук, придвигаясь чуть ближе.

— Конечно! Ещё как! Цеплял он абы кого в клубе! Пф! Да ты опасен для общества! Надо тебя изолировать! — я всё ещё смеялся.

— Зато я реально стал уверенней! — улыбнулся. — Чтобы Хосока в щёку чмокнуть, я несколько месяцев морально готовился. А теперь… могу вот поцеловать тебя хоть сейчас.

— Снова врёшь, — я хмыкнул. — Даже когда мы просто за руки шли, ты уверенным не выглядел.

— Но сейчас-то я пьян.

— А я даже трезвым и без такого обширного опыта могу поцеловать тебя, — выдал я заносчиво.

— Правда, что ли?

Чонгук смотрел на меня в упор, повернувшись ко мне, а я только сейчас заметил, как близко тот вдруг оказался. Его затуманенный взгляд и мокрые ресницы, чуть приоткрытые губы и капли воды, отскакивающие от голых плеч. Это так завораживало, что на меня вдруг нахлынуло чувство эйфории. Слегка улыбнувшись, я встретился с Чонгуком взглядом, а потом, прикрыв глаза, стал медленно и мягко целовать мокрые губы.

========== 28. ==========

— Хосок! Шеф! Оранжевый! — залетев в бар, закричал я, для привлечения внимания ещё и ладонью забарабанив по стойке.

— Оранжевый? — чуть сонный Хосок лениво вышел из кухни. — Какой ещё оранжевый?

— Шеф, — я подбежал к нему, хватая за руки и заглядывая в глаза. — Ты ведь на меня больше не злишься, правда? Правда?

— Нет, не злюсь, — улыбнулся. — А что такое? Что-то случилось?

— Тогда поцелуй меня, — и я сам прильнул к его губам, бормоча между поцелуями: — Хочу целовать только тебя. Никого больше. Только тебя. Тебя.

Губы Хосока успокаивали и дарили умиротворение, словно я целовал их уже всю жизнь и это было правильно.

— Да что с тобой? — он отстранился и мягко провёл ладонью по моей щеке. — Что случилось? Ты можешь рассказать?

— А ты… — я сглотнул, глядя в его взволнованное лицо, — не будешь снова на меня злиться, если скажу?

— Не буду. Обещаю.

— Я поцеловал того, кого не должен был, — выпалил быстро, опустив взгляд.

— Если не должен был, зачем сделал это?

— Не знаю, — я сел прямо на пол и схватился за голову, зарывшись пальцами в волосы. — Просто… Он был так близко… И атмосфера была слишком интимной… А ещё… Я был пьян, хотя всегда был уверен, что не пьянею… Я не знаю… Не знаю! Я идиот!

— Успокойся, тише, — оранжевый присел рядом и стал поглаживать меня по спине. — Ничего страшного. Так бывает. Ерунда ведь. Не надо так уж корить себя.

— Надо. Точно надо!

Я зажмурился, но мозг всё равно подкидывал воспоминания. Мы с Чонгуком целовались в душе ещё минут пять. Пока я вдруг не подорвался и не сбежал, бормоча, что мне нужно на работу. Пришлось даже взять одежду Чимина, хотя я терпеть не мог надевать чужие вещи.

— Солнц, всё хорошо, — Хосок говорил негромко и так нежно, что казалось, будто он и слово «уют» кровные родственники, даже двойняшки.

— Нет, — я замотал головой. — Теперь он может наделать каких-то выводов, решив, что это что-то значило…

— А это ничего не значило?

— Нет конечно! Абсолютно ничего!

— Кто он? Я его знаю?

— Я не могу сказать.

— Ладно. Не переживай ты так, это всего лишь поцелуй.

— Он был не один.

— Ну значит, поцелуи. Я тоже много с кем целовался и что теперь?

— Мне хочется сдохнуть. Или хотя бы стереть память. И себе и ему.

— Позволь стереть тебе память сотней моих поцелуев, — он мягко улыбнулся и, приподняв мой подбородок, коснулся губ.

— Какие слащавые речи. Скройтесь в туалете, грёбаные педики, — кинул ворчливо Юнги, вышедший из кухни с бутербродом. — Весь аппетит отбили.

— Юнги! — я вскочил на ноги. — Ты уже здесь?

— Как видишь, — он уселся прямо на барную стойку, поставив ноги на стул.

— Как Чимин? Он жив? Нет? Неужели всё-таки умер? — подойдя к нему, затормошил за рукав кофты.

Несколько томительных секунд блондин молчал, жуя бутерброд. А потом всё же сжалился.

— Жив твой киса, жив. Думаю, сегодня уже домой поскачет. Хотя ему и сказали, что нужно бы ещё полежать в больнице. Но не нравится ему там. Да и денег лишних нет.

— Дурак, — фыркнул Хосок. — После такого надо бы действительно побыть под присмотром медиков.

— Ты уже знаешь? — я повернулся к нему.

— Да, Юнги рассказал.

— Так что там с ним? — я снова обратился к жующему блондину.

— Сломана рука, сотрясение мозга, ну и куча синяков, царапин, ссадин.

— Точно не умрёт?

— Да не должен уже, вроде как.

— А что с ним случилось? Он рассказал?

— Свои побили.

— В смысле?

— Я метафорами, что ли, изъясняюсь, раз тебе не понятно? — закатил глаза. — Его школьная банда не поддержала его смену имиджа. Чёт розовые волосы им были совсем не по нраву. Вот и отделали его.

— Пиздец, — неожиданно вырвалось у меня. — Они побили собственного главаря всего лишь из-за волос?

— Киса-то твой больше ничего не сказал. Но думаю, он ещё и сболтнул наверняка насчёт ориентации. Вряд ли они знали об этом раньше. А такие бандюганы обычно слишком кичатся своей мужественностью, соответственно, являясь теми ещё гомофобами.

— Всё равно! Разве это причина, чтоб так его покалечить? Да он с ними со средней школы… Как они могли чуть его не убить?! Сволочи! — я ударил кулаком по стойке. — Он должен написать на них заявление в полицию!

— Я предлагал. Он не хочет.

— Дурак.

— Это его дело.

— Ты должен был заставить его!

— С чего это?

— Тебе плевать на него, что ли?

— А не должно быть?

— Щенятки-котятки мои, — Хосок потрепал нас обоих по волосам. — Не ссорьтесь. Мне в магазин надо, не скучайте тут.

— Да, мамочка, — покривлялся в ответ Юнги.

— Послушай, — начал я, когда за оранжевым закрылась дверь. — У меня есть ещё к тебе разговор.

— А нельзя без него обойтись? Я почти не спал ночью, рискую отрубиться, пока будешь свою муть мне запрягать.

— Нельзя, это важно. Потерпи.

— Ладно, валяй, — разрешил снисходительно. — Только быстро.

— Что насчёт Хосока?