Солнце садилось. Уже покраснели его лучи. Сергий наклонился, собрал горсть земляники и, перекрестившись, съел. Подумав, решил заночевать в лесу. С последними каплями багреца, прорвавшимися сквозь заплот стволов, он нашёл старую ель, нижние ветви которой утонули во мху, образовав шатёр, нашёл отверстие и заполз туда, на горку хвои. Здесь было тепло, темно и тихо. Он ещё подумал о давешнем звере: не пришёл бы к нему сюда ночевать! Улыбнулся и уснул, положив под голову колпак.

Спал Сергий не больше двух часов, но выспался и, помолясь, выполз из приютившего его шатра в туман, налитый среди елей и берёз, умылся росой, слегка продрогнув от холода, и, глянув на бледнеющее небо, устремился дальше.

Глава 11

Игумен монастыря на Махрище, Стефан, после рассказывал, смеясь, что некто из братии, увидев Сергия, выходящего на заре из леса, причём сияние лучей солнца окружило его облаком света, ринулся от страха в обитель.

И вот они сидели со Стефаном друг против друга, и Сергий ел и, ничего не объясняя, попросил проводника, чтобы отыскать место для новой обители. Стефан посмотрел ему в лицо, склонил голову и больше ничего не спросил.

- Отдохни, брат! - сказал махрищенский игумен Сергию. - Побудь мал час со мной и братией, а заутра двинешься в путь.

Он долго молился в этот вечер, отгоняя от себя видения прошлого. И лёг спать, когда почувствовал в душе Мир и Тишину.

Нет, он ничего не потерял! А приобрёл многое. У него есть друг (и не один!), который поможет ему, ни о чём не спросив, у него есть память, есть Вера и есть знание того, что нужно делать теперь на новом месте и как надо делать, чтобы общее житиё было с первого дня, чтобы шли те, кто придёт, не к чему иному, а к иноческому подвигу, чтобы киновия, для которой он ещё даже не нашёл места, стала вместилищем Духа!

Ведал ли Алексий вдали, в заточении, что его детище, обитель Святой Троицы, извергла своего создателя и Сергий ищет место для новой обители, чтобы начать заново, от истока, всю свою жизнь, и подвиг, и труд? Алексию было теперь не до того. Он получил весть о гибели Бердибека и понял, что Орда ему не поможет, и ждал теперь вестей из Константинополя.

Сергий искал место для новой обители несколько дней. Брат, посланный с ним, уходился в путях и уже про себя начал недовольничать, посматривая на радонежанина, когда, наконец, место нашлось.

Что ищет русский человек, какое место избирает для своего поселения?

А ищет русский человек высоты, и выходит на высоту, на высокое и красивое место, откуда далеко видать. Так, древние киевляне, получив под Выдубицким монастырём площадку для гуляния, вознесённую над обрывом Днепра, любовались видом оттуда, говоря: "Яко аэра достигше!"

И Сергий искал для обители места красного, высокого, открытого взору, но и законченного в своей полноте. И, наконец, нашёл.

Они были верстах в пятнадцати от Махрищенской обители и шли по берегу Киржача, огибая пойму реки, по весне заливаемую водой. Бор на извиве берега поднимался гривой, и по бору почувствовалась высота. Пока пробирались частолесьем, грива ушла из виду, удалилась вбок, а заросший лесом берег почти не давал ощущения подъёма. Но вот в прорыве сосен снова открылась взору пойма, но уже внизу, и река, выбегающая из-за мыса, неслась на них, ударяясь в изножие обрыва, и по силе воды казалось, что берег плывёт, наплывает на эти струи.

Река уходила налево, и за ней, на запад, лежала долина, и на краю небесной тверди зубчатые языки леса наползали на неё с двух сторон, не смыкаясь, а между ними висела, таяла в золотистой дымке солнца распахнутая до окоёма голубизна.

Сергий до того шёл скорым шагом, скользя между стволов, и вдруг его что-то толкнуло. Он прошёл ещё, остоялся, повелел спутнику молчать, стоял и смотрел. Побрёл назад, остановился, повернулся, пошёл словно ощупью, глядя и не видя. Искал тот позыв, веление Высшей воли, и - нашёл. Опять толкнуло в грудь и лицо. Струилась река. Место было красно и прилепо, но и не то было самое важное. Красивых мест они навидались за эти дни. Было в окоёме, распростёртом вокруг, некое воспоминание. Словно видел давно, ещё до рождения. Видел и позабыл, а сегодня вспомнил душой.

Он стоял и впитывал в себя то, что пришло к нему, и уже осознавал - здесь!

Тогда Сергий подошёл к обрыву, опустился на землю. Сидел, впитывая в себя Господнюю весть, и прилеплялся к ней, оттаивая сердцем. И когда уже брат намерился окликнуть Сергия, тот встал, осмотрел проясневшим взором инока, лес и облака и, протянув руку, попросил топор, заткнутый иноком сзади за кушак.

Удары топора и гул очередного рухнувшего дерева встретили гаснущую над лесами зарю. Сергий рубил себе келью. Потрескивал костёр. Инок, приготовив ужин, налаживал ночлег. Пламя изо всех сил боролось с угасанием солнца.

Глава 12

Московский князь Иван Красный, умер молодым, тридцати трёх лет от роду. Был ли он болен смолоду? Едва ли! От него родила Шура Вельяминова Митю, будущего героя сражения на Дону. От больных отцов редко родятся столь здоровые дети!

Но всё говорит об усталости от жизни, о страхе перед своей княжеской судьбой человека, мягкого и нестойкого, но неглупого, сумевшего увидеть государственные таланты Алексия, утишить боярскую котору и даже, до времени, останавливать Ольгерда.

Но что-то надломилось в нём, болезнь души давно мучила князя. И теперь от малой причины князь изнемог и почувствовал начало конца.

Он лежал и смотрел в забранное слюдой окошко на снег, наконец-то одевший Кремник, и думал. Мачеха и жена сидели, не отходя, у постели князя.

- Из Киева нет вестей? - спросил князь.

Александра помотала головой, сдерживаемые рыдания не давали ей говорить.

- Позовите бояр... Всех! - попросил Иван. - И духовника моего, и архимандрита... Игуменов... Всех.

Дума собралась вечером.

Князь попросил приподнять себя, устроить на возвышении. В спальном покое сразу стало жарко от стольких собравшихся людей.

- Детей приведите! - сказал больной.

Девятилетний коренастый мальчик, ведя за руку младшего, Ивана, вступил в покой, подталкиваемый Александрой, и подошёл к ложу отца.

- Вот ваш князь! - сказал Иван, кладя руку на голову Дмитрия.

Мальчик смотрел на него во все глаза, ещё ничего не понимая.

Завещание было написано и утверждено заранее, и не для того собрал сейчас Иван Иваныч боярскую думу.

- Уведи, Шура! - сказал Иван, кивнув на мальчиков.

Оглядываясь на отца, оба вышли из покоя.

- Дмитрий ещё - мал! - сказал князь, глядя мимо лиц. - Нужен муж достойный, могущий править землёй до его возрастая, и я собрал вас, дабы утвердить общим приговором великих бояр мужа сего, держателя власти и местоблюстителя стола княжеского!

Каждое слово давалось Ивану с трудом, и потому он говорил медленно, с одышкой и остановками, но ясным, внятным голосом, так что понятно становилось каждому из бояр, что говорит князь, обдумав и взвесив свои слова и приняв решение. И тут, когда Иван отдыхал, набираясь сил, взгляды председящих заметались от лица к лицу: Вельяминов? Феофан Бяконтов? Дмитрий Зерно? Семён Михалыч? Может, старик, переживший почти всех своих сверстников, Иван Акинфов? И снова взгляды устремились к Василию Вельяминову: не уже ли он? А почему бы и нет? Тысяцкий, княжичам родной дядя по матери! Возьмёт, поди, на воспитание обоих детей, Митю с Иваном?