Видения чаще всего приходили вечерами, но случались и днём. Однажды он увидел в лесу мужика, сидящего на поваленном дереве, и даже заговорил с ним, а тот дёргал головой вбок и что-то бормотал в ответ, и вдруг обернулся соболем, пробежал по стволу, поглядывая бусинками глаз на Сергия, и унырнул в кучу хвороста.
То доносило звоны, то ржание коней, то охватывал страх, и требовалось молитвенное напряжение, чтобы отогнать его. То ночью отворялась дверь и луна смотрела ему в лицо. И он, ощущая шевеление волос на голове, вставал, шёл, спотыкаясь, чтобы закрыть дверь, и только дойдя, ощущал, что под рукой полотно закрытой двери, и, опомнясь, видел тьму вокруг и соображал, что ведь и холода не чувствовал при распахнутых-то дверях! На ощупь добирался до койки и укладывался, шепча молитву...
Однажды поднялся встретить Петра, приехавшего с Катей (узнал по голосам), а когда вышел - никого не было, и не промятый снег лежал, серебрясь в свете луны.
Одно из видений было особенно ужасающим, о нём Сергий рассказывал своим ученикам. А было так: однажды ночью он пошёл в церковь, чтобы петь утреню, но лишь начал молитвословие, как перед его взором исчезла, истаяла стена, и в это отверстие вошёл сатана. То, что мрачный муж в сверкающей короне, сатана, Сергий не сомневался, - а с ним полк бесов в остроконечных литовских шапках и литовских одеждах, из-под которых выглядывали хвосты и копыта либо лапы с когтями, обросшие чёрной шерстью. С шумом и воплями, скрежеща зубами, литвины бросились разорять церковь, изрыгая проклятия и пламя из уст.
- Уходи отсюда скорее! - кричали они. - Если не уйдёшь, мы разорвём тебя на части, и ты умрёшь в наших руках!
Смрадные лица, клыкастые хари с провалившимися глазами, полутрупы-полузвери тянулись к его лицу, протягивали лапы с когтями, угрожая порвать мантию.
- Боже! - молился Сергий. - Укроти их и изжени! Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его все ненавидящие! Яко исчезает дым, да исчезнут, да погибнут грешницы от лица Божия!
Хоровод бесов крутился вокруг него, но не трогал ни когтем, ни пальцем и постепенно, с силой молитв, стал редеть. Вот исчез и сатана, и появилась стена...
Что это было?! Но видение Сергия вспомнили три века спустя во время осады Лавры польско-литовской силой, войсками Сапеги и Лисовского.
Так вот, осаждаемый вражеской ратью, возмущаемый кликами бесовских полчищ, путая иногда видения с действительностью, он и жил. Блюдя церковный чин, не пропуская ни вечерни, ни полунощницы, поднимаясь ночью читать часы и борясь со снежными заносами, постоянно расчищая двор и дорожку к крыльцу церкви. "Узок - Путь и скорбен, ведущий в Жизнь Вечную, и не многие находят Его". Сергий был из тех, которые находят. Он полз по лестнице духовных трудов, сцепив зубы, не позволяя себе ни минуты слабости и ни мгновения лености. Его руки были всегда в работе, ум - в молитвенном устремлении, а одиночество ему скрасил зверь.
Медведь, не залёгший в берлогу, однажды подошёл к его келье. Сергий замер, но медведь мотал мордой и ворчал, не думая нападать на Сергия. Тогда Сергий приблизился к двери, приотворил её и вынес кусок ржаного хлеба. Сделав несколько шагов, он положил хлеб на пень и, пятясь, отступил к дверям хижины. Медведь подошёл, понюхал, подумал, а потом сжевал хлеб и даже крошки, приставшие к пню, вылизал. Потом, урча, повернулся и убрёл в лес.
Медведь приходил ещё, и Сергий привык делиться с ним хлебом, даже когда самому не хватало. Да и медведь привык, в летнюю пору приходил смотреть, как Сергий трудился, и долго сидел, разбросав задние лапы и сложив передние у груди. Сидел часами, помахивая головой, следя, как работал человек.
Сергий со временем привык, и даже нравилось, не так одолевало одиночество, когда во время работы медведь урчал за спиной. Всё-таки приласкать себя топтыгин не давал, да Сергий, жалея зверя, не очень и старался приручить его. Ручной-то полезет навстречу людям, а те с перепугу и прирежут косолапого! Медведь приходил к нему две зимы подряд, а затем сгинул.
А зима ярела всё больше, и всё меньше выдавалось спокойных дней, когда можно было расчистить двор и не торопясь пройти в церковь.
Глава 17
Буря! Сергий с натугой отворил пристывшую дверь кельи и встал на пороге, ослеплённый и оглушённый метелью. Качались ели, снежные вихри били ему в лицо, падающим снегом заволокло всю округу, так что ничего не было видно в двух шагах. От тропинки, прочищенной утром, не осталось и следа. Ветер выл, то грозно и высоко, то визгливо и печально, гулом отвечал ему лес, и казалось, что в вое и свисте метели слышатся иные голоса: то бесовские хоры кружили свои хороводы, то хохотал леший, хлопая в ладоши, и звери, забившись в чащобу от непогоды, начинали выть. Глаза мелькали во тьме и тени проносились в струях метели...
Он отлепился от двери, шагнул во тьму, утонув по колени в снегу, а теперь увидел серую тень с парой горящих глаз, плеснувшую через дорогу. Он протянул руку к поленнице, прихватив забытый там с вечера топор, и так, с крестом в одной руке и с топором в другой, двинулся в снежную тьму в сторону церкви.
Несколько серых теней кинулись к нему. Сергий поднял медный крест, волки отпрянули, но стоило ему шагнуть дальше, кинулись на него. Он взмахнул топором, отбив обухом одного. Волк, клацнув зубами, взвыл, откатился во тьму, а на его место выскочил второй, впившись ему в рукав суконного вотола. Сергий поднял топор и хватил волка между глаз обухом. Лезвием рубить было бы вернее, но он пожалел волка.
Отбиваясь и обороняясь, он дошёл до стены церкви и опёрся об неё спиной. Волки с воем отхлынули в стороны, и Сергий сумел долезть до крыльца. Пятясь, он отворил дверь, в которую с ним ворвались вой ветра и бешенство метели, и, захлопнув её, стоял, полузакрыв глаза. Потом прошептал: "Господи, воля Твоя!" и сбил снег с вотола и лаптей. Постоял, сосредоточиваясь к молитве, прошёл в холод нутра церкви, ударив кресалом, зажёг трут, от него свечу, берёжную ради нынешнего двунадесятого праздника Богоявления, вставил в святцы лучины, зажёг их и прошёл в алтарь.
На жертвеннике и на престоле пеленой лежал снег. Морось, пробиваясь с потолка, сеялась в свете лучин, осыпая пол церкви. Выло и гремело снаружи, царапая когтями дверь. Ни Митрофан, ни иерей, посланный от него, не могли бы дойти к Сергию в такую метель и совершить проскомидию. Поэтому Сергий удовлетворился чёрствым кусочком антидора, припасённым с прошлого посещения обители священником, и, став перед престолом (с которого сначала смахнул снег), стал читать Псалтырь. Ему хотелось совершить, хотя бы и для одного себя, литургию Василия Великого, на что он, однако, не будучи рукоположен в священники, не имел права. Пришлось удовлетвориться чтением тринадцати паремий и пением тропаря. Странно звучал его голос в вое и свисте метели, казалось заполнившей всё пространство над церковью и вокруг неё.
- Царю Небесный, Утешителю душе Истины! - читал Сергий. - Иже везде сый и вся исполняли, сокровище благих и жизни Подателю, прииде и вселися в ны, и очисти ны от веяния скверны, и спаси, Блаже, души наша!
А в дверь царапало и скребло. Струи метели крупой били в стену церкви, и снег оседал на антиминс престола и на пол церкви.
- Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение! - возглашал Сергий, а гул леса и ветер отвечали ему:
- Нет, война! И лютая злоба!
И выло, ревело, плакало, сотрясая храм, в котором одинокий голос повторял Заветы Истины и Любви.
