И всё было, как прежний раз: совместная трапеза и совместная молитва. Служение в холодной церкви и посапывание старика, когда легли спать. И всё было не то уже! Сергий всё время ощущал то чувство, которое выразил Николай Гумилёв: "Как некогда в разросшихся хвощах ревела от сознания бессилья тварь скользкая, почувствовав на плечах ещё не появившиеся крылья..." Вот эти ещё не появившиеся крылья мешали ему вкусить даже сладость литургии, погрузиться в обряд претворения вина и хлеба, в кровь и плоть Христа - завет, данный Спасителем на тайной вечере, накануне казни, и исполняемый с тех пор верными, где бы они ни были. Полтора тысячелетия возносится жертва, приобщаются крови и плоти Его, крестной смертью искупившего грехи человечества! Варфоломей всегда при этом представлял себе пустыню, бедную хоромину, где Учитель остановился с апостолами в последний Свой день... Но сейчас что-то мешало ему, что-то царапало ум, не позволяя забыться и перенестись туда. В конце концов, он понял, в чём - дело. Митрофан застал его в этот раз на пути к подвигу, в состоянии гораздо худшем, чем было до того, когда он удалился в лес. Он вышел из прежней скорлупы и ещё не обрёл Иного, и потому был беззащитен, нищ и наг, до того, что страшился являть себя на люди. Старец Митрофан, умудрённый опытом прожитых лет, кажется, понял Варфоломея.

- Не печалуй! - сказал он после причастия. - Временное затмение бывало и у древних старцев великой жизни, меж своих подвигов терпели они и скорбь, и упадок духовных сил. Но восставали вновь к деланию. Восстанешь и ты! Труден - подвиг, возложенный тобой на рамена своя, но Господь не оставляет верных Своих. Молись!

Уже на прощании повестил, что в округе, по слухам, появились разбойники.

- Да минует тебя, сыне, эта беда!

Глава 15

Но беда не миновала. Разбойничья ватага явилась к нему по первой пороше. Среди ватаги оказался его радонежский знакомец, Ляпун Ёрш.

Сергий в этот час стоял на молитве. С ним тогда это случилось впервые. Он мог бы теперь, осильнев на лесной работе, руками задавить Ерша, мог вышвырнуть из церкви всю шайку, но он не сделал ни того, ни другого. Он позволил себя убивать, потому что стоял на коленях спиной к душегубу, и лучшей удачи для Ерша быть не могло! Сергий не шевельнулся, не дрогнул, когда Ёрш подскочил с визгом к нему, крича: "Вот ты где, ну, добрался я до тебя, не умолишь!" А Сергий молился. И в тот миг, собравшись в комок, он, не чувствуя ещё, как это произошло, перешёл грань, до которой прежде не доходил и в пору самой жаркой молитвы. Было такое, словно вступил в Тишину и там, за Ней, зрел, не оборачиваясь, фигурку мечущегося и кривляющегося человечка, который что-то орал, подскакивал, на замахе отступая и подскакивая снова, завертелся, кинулся вслед прочим, что, отступив к дверям и перемолвившись, стали покидать церковь, опять, уже один, с воем, прянул от двери к алтарю, к стоящему на коленях Сергию, взмахнул рукой и отступил, шатаясь, и ринулся к порогу церкви, почти выбил дверь и исчез. Сергий помнил ещё, что возвращался долго-долго, всё не мог найти, нащупать себя, стоящего на коленях перед алтарём, и ещё помнил присутствие в тот миг Богоматери.

Он встал, дочитав канон, выбрался наружу. Разбойники побывали в келье и хижине, перевернули, рассыпав, его утварь, но унесли лишь нож. И Сергий потом долго делал новый из обломка горбуши.

Нож нашёлся месяц спустя, за церковью, воткнутый в расщелину одного из алтарных бревён, уже весь покрытый ржавчиной.

Молитвенный опыт, полученный тогда Сергием, не пропал. Раз за разом он научился постепенно, стоя на молитве, входить в это состояние отрешения от плоти, когда Дух, воспаряя, видит тело со стороны. Однако и то постиг, однажды перебыв несколько часов в обмороке, что злоупотреблять этим нельзя, и дозволено ему лишь в часы особой духовной трудноты...

Но и то заметил за собой Варфоломей, что искусство духовного сосредоточения помогло ему преодолеть тоску одиночества. Теперь то и дело он ловил себя на том, что находится не один, что незримые силы окружают его и поддерживают. То могла быть тоже прелесть. Владыка тьмы обладает сотней личин. И когда Сергий однажды увидел в воздухе колеблющуюся фигуру ангела, осиянного светом, то по пурпурно-серому цвету сияния, исходящего от него, уразумел, что то - мара, блазнь и что прежние насельники Маковца испытывают его, на сей раз прикидываясь посланцами Господа. Сергий, сотворив крестное знамение, произнёс: "Отыди от меня, сатана!" - и ангел, потускнев, исчез.

...Нынче он с водоносами с трудом взобрался по обрыву от реки. Всё обледенело. От холода пальцы на руках плохо сгибались. Принеся воду, он пошёл с пешнёй и тупицей поправлять осыпавшиеся ступени. Потом взял топор и вырубил две жерди для тетивы лестницы. Лестницу надо было сооружать заново, с хорошими ступенями, и приподнять над землёй, чтобы её не заносило снегом. С этой работой, в перерывах между молитвенными бдениями, Сергий провозился три дня.

А снег всё сыпал, отрезая пути, заметая тропы и ложа рек. С высоты озёра и поляны были одинаково белы и неотличны друг от друга. Небо затянуло лилово-сиреневым пологом, и заснеженная земля казалась светлее нависших над ней небес. Теперь в хижине постоянно сохли то портянки, то рубахи, то порты, вымокшие за время работы в лесу. Пылал огонь, и Сергий прикидывал: хватит ли запасённых дров до тепла?

Глава 16

Его снова посещали видения, порой столь неотличимые от действительности, что приходилось гадать: стоял ли давешний монашек за оградой, не оставивший следов на снегу? Волки ли выли намедни под горой? Или тот случай, когда он пошёл на волка, приняв его за видение, и только тронув рукой шерсть, понял свою ошибку. Волк отпрыгнул в сторону, грозясь оскаленной мордой, а потом повернулся и, горбатясь, опустив голову, побежал в лес, пару раз обернувшись и по-собачьи взглянув на Сергия, замершего в растерянности.

Слышал ли он вновь скрежет зубовный и угрозы бесов, или то шумел под ветром лес и ветви скребли по стволам? И приходилось возглашать: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!" И только после усердной молитвы наваждения отступали, истаивая.

То чудилось ему, что по лесу едут сани: слышался скрип полозьев по снегу, постукивание оглоблей в завёртках, дыхание лошади, охлёсты кнута. Возчик приближался к нему, всё ближе, и вдруг всё пропало. То за ёлками начинали петь, и чудилось, что подгулявшая ватага смолокуров явилась на Маковец. То однажды его позвали голосом покойной Нюши: "Серёженька! Помоги мне, холодно! Замерзаю, Серёженька! Приди!" Он ринулся в кусты, в сторону засыпанного снегом оврага, но всё понял, остоялся, закусил губу до крови. На глазах у него выступили слёзы, замёрзшие льдинками на ресницах. А она звала, уже глумливо, удаляясь, и вдруг захохотала по-птичьи и с хлопаньем крыльев исчезла. А то вечером застукало у порога, потом кто-то провёл рукой по бычьему пузырю окна, слышалось, как ставит лыжи у порога. Сергий накинул армяк и вышел. Сгорбленная фигура монаха удалялась в лес. Сергий окликнул его, но монах оглянулся, посмотрел на него волчьим взглядом и, шевельнув хвостом, упрятанным под мантию, сгорбившись, убежал в чащу.

Он вспомнил детские рассказы про чёрта, утащившего в лес человека, пришедшего гадать; про двоих мужиков, что в водополку четыре дня не могли выбраться из болота, хоть и слышали пасхальный звон, да и умерли вскоре один за другим; о похищенных лесовиками детях; о гаданиях в Святочную ночь; о явлениях мертвецов, упырях и душах некрещёных младенцев; то слышались ему разговоры селян, споры, доносился голос Петра, и даже покойных родителей.