Прибежала мать, вызывали ворожею и Секлетею, знахарку. Больную обмывали, поили травами, заговаривали, но ничто не помогало.
Гадали, что делать с младенцем. То ли искать кормилицу, то ли выпаивать ребёнка козьим молоком из коровьей титьки? Спор разрешила Катерина, недавно родившая, которая унесла ребёнка к себе:
- Выдумают, тоже, кормилицу! Кака ещё и придёт, пойди их разбери! - сказала она, - у меня молока хоть залейся! Надо - и троих выкормлю!
Потянулись дни, когда Нюша была между жизнью и смертью. Жар спал, и она пришла в сознание, но таяла.
Женщины, сменяясь, не отходили от больной. Варфоломей, забросив все дела, тоже сидел у постели Нюши в очередь с братом. Ему было тяжелее, чем Стефану. Он знал, что это - конец.
Нюша то плакала, то жаловалась, просила помочь, капризничала. Несколько раз просила принести ребёнка, даже брала на руки. Спрашивала у Стефана:
- Как назовём?
Посчитав сроки, Стефан назвал несколько святых. Остановились на Иоанне.
- Ванятка! - прошептала Нюша и попробовала улыбнуться.
Варфоломея она, когда он приходил, брала за руку и подолгу не отпускала. А когда он сменялся, упрекала:
- Покидаешь, да?
- Стефан придёт! - сказал Варфоломей.
- Степан... - Нюша прикрывала глаза.
День ото дня ей становилось всё хуже. Похоже, было, что и крестить ребёнка придётся уже без матери...
Варфоломей пытался разговорить, успокоить Нюшу, обещал скорое выздоровление. Она слушала, и непонятно было - верит или нет?
...В этот день Варфоломей припозднился с делами и, когда подходил к дому Стефана, ускорил шаги. Стефан стоял на крыльце и ждал брата.
- Тебя зовёт! - сказал он.
- Плоха? - спросил Варфоломей.
Стефан махнул рукой и пошёл, деревянно шагая, в сени.
Нюша лежала, почти не дыша. Ему показалось даже, что она спит. Но Нюша, заслышав шаги, открыла глаза.
- Ты - один?
Варфоломей кивнул и уселся на скамеечку, рядом с постелью, нашаривая пальцы Нюши.
- Сейчас Катя придёт, - сказала Нюша и замолчала.
Её пальцы были холодны и даже не ответили на его пожатие. Он вздумал утешать её, но Нюша отмахнула головой и спросила, глядя мимо него:
- Скажи... Я умру?
Варфоломей склонился к постели, зарыдав. Когда-то он так же не мог соврать умирающей девочке. Но сейчас ему было тяжелее во сто раз.
- Да, - прошептал он.
Нюша подняла руку и погладила его кудри.
- Не плачь! - сказала она. - Мы встретимся с тобой там, да?
- Да! - захлёбываясь слезами, не поднимая лица, сказал он.
- Я была такая глупая! - сказала она, - глу-у-упая, глупая! Больше такая не буду... Помнишь, ты мне сказывал про Марию Египетскую? Мне надо было вместе с тобой уйти в монастырь! Ну, не вместе, а где-нибудь рядом... И приходить к тебе на исповедь каждый год. Нет, каждый месяц! Или лучше по воскресным дням... Ой! Кто - там? - вскрикнула она, уставившись в угол.
- Никого нет! - сказал Варфоломей, посмотрев туда же.
Нюша говорила всё торопливее и уже начала заговариваться. Её взгляд сделался неподвижным, а рука отеплела. У неё поднимался жар...
Как давно это было уже! И словно всё повторяется вновь: Стефан, испуганный, стоит за дверями, а она - девочка Нюша - умирает у него на руках...
Хлопнула дверь. Катя от порога спросила:
- Жива?
- Ещё жива! - помедлив, ответил Варфоломей и прошептал себе. - Ещё жива...
В комнату стали собираться женщины. Вошла мать. Потом попадья.
Нюша бредила, её взгляд сделался мутным. Варфоломей встал и вышел на улицу. Стефан стоял в сенях и плакал, зарывшись лицом в тулуп Нюши.
Нюшу обряжали вечером. Обмыли, переодели, положив на три дня в открытую домовину. Много суетились, много плакали. Приходил, ведомый под руки, отец. Покачивая головой, говорил с покойницей, в чём-то упрекал, за что-то хвалил. Приходили подружки Нюши, родственницы и матери подружек. Дьячок из церкви читал над Нюшей часы.
Дома варили кутью, готовили поминальную трапезу. Катя раскачивала колыбель с Ванюшей и приговаривала:
- Етот-то будет жить! Ишь, голосина какой! Беда, матки нету на тебя, пороть-то тебя будет некому!
Варфоломей наклонился над колыбелью и поцеловал лобик. В этом ребёнке теперь осталась её душа...
Когда колоду с телом уже опустили в могилу, засыпали землёй и, утвердив крест и разделив кутью, разошлись, Варфоломей задержался на погосте. Отойдя в сторону, он посмотрел на небо. Оно ещё хранило отблеск угасшего солнца, и облачка, просвеченные лучами, сияли над землёй, прежде чем потускнеть и раствориться в ночи.
"Я была такая глупая, больше не буду!" - донёсся до него голосок.
Оглянувшись, он заметил вдалеке фигуру Стефана, который брёл, шатаясь, в сторону леса. Варфоломей догнал брата и тронул за рукав. Стефан оглянулся, глаза его сверкнули.
- А-а, это - ты!
- Идём домой. Ждут, - сказал Варфоломей.
Стефан посмотрел, двигая кадыком, силясь что-то сказать. Наконец разлепил губы:
- Перст Господень! Судьба... Должен был сразу... Разом... Всё оставить... Оставить мир... Должен был уйти в монастырь... Да! За дело! Поделом мне! Поделом! Боже! - выкрикнул он, давясь в смехе и рыданиях, - почему её, а не меня?!
Варфоломей силой увёл его с погоста.
Глава 16
Стефан ушёл в монастырь сразу же, как отвели сороковины по Нюше. Дом и добро передал Петру, ему же с Катей вручил на руки обоих младенцев. Смерть Нюши и уход Стефана осиротили семью. Отец сник, начал забываться, часто сидел, уставив глаза в пустоту, и что-то шептал. Мать перебирала тряпки, доставала старинные выходные порты из сундуков, прикидывала, думая о чём-то. Однажды сказала:
- Мы с отцом уходим в монастырь. К Стефану, в Хотьково. Там и женская обитель недалеко.
Варфоломей этого ждал и потому только склонил голову.
- Вот, сын! - прибавила Мария, усаживаясь на край сундука и роняя руки на колени. - Живёшь, живёшь, сбираешь, копишь, а для чего оно? Всё истлело, изветшало, исшаяло, как и мы с родителем твоим! Чаю, недолго уже и проживёт старый... Да и мне без него незачем больше жить. Скоро освободим тебя, Олфоромеюшко! Ты уж потерпи...
Варфоломей подошёл к матери и приник к её плечу.
Вскоре в доме началась суета прощаний, сборов, вручения вольных грамот последним оставшимся холопам. Уходя в монастырь, Кирилл отпускал на волю всех.
Отбирали что поценнее на продажу, на вклады в монастыри - оставшееся серебро, рухлядь, иконы и книги. Как мало оставалось от прежних ростовских богатств боярина Кирилла! Насколько богаче были они в своём старому доме, уже разорённые, уже приготовившиеся к переезду в Радонеж! И какой суетой выглядели все эти сокровища боярской семьи! Жизнь кончается, и кончается всё. Ничего не унесёшь с собой. Ничего или почти ничего не оставишь от себя на Земле! Всё начнёт рассыпаться прахом, стареть и ветшать на глазах. И лучше поступить по обычаю, раздав одежды нищим, а дорогую утварь - церкви, на помин души.
То, что нужно человеку, он создаёт сам. Потому Христос и заповедал не скапливать тленных богатств, которые червь точит и тать крадёт.
Варфоломея мать благословила семейной иконой Богоматери. Отец вручил ему образ Николая Мирликийского. Несколько служебных книг, труды Василия Великого - вот всё, что осталось ему и с чем он вскоре уйдёт в монастырь.
Варфоломей отвёз родителей в Хотьково. Передал вклады и договорился с игуменом.
Отец, приняв постриг, вскоре слёг и уже не вставал. Брат, с которым его поместили в келье, ухаживал за Кириллом Господа ради, отказавшись от предложенной Варфоломеем платы.
