Софья уже давно перестала улыбаться. Расширенными глазами она смотрела на икону, на руки, притягивающие и отдаляющие, на тонкостные персты Марии, смотрела в задумчивые, надмирные глаза Матери Божьей и отодвигалась вспять. Она вся была земная, тутошняя, и то, к чему гречин-изограф заставил её сейчас прикоснуться хоть краешком существа, почти раздавило её. Ей ещё долго предстояло понимать и принимать русичей, и неясно, поняла ли и приняла ли она то, что открылось ей днесь! Однако сын Софьи, Василий Тёмный, сумел отвергнуть Флорентийскую унию, грозившую Московской Руси поглощением Западом, ревнующим растоптать Русь, как были растоптаны Литва и Византия.

Вернувшись, скидывая оболочину и головной убор, Софья сказала:

- Начинаю понимать, почто русичи не приемлют католического крещения! - И прибавила, вздёргивая плечики. - Они все у тебя - такие?

- Или я - у них! - сказал Василий, усмехаясь. - Вишь, учат меня, как что понимать. То и добро, што учат! Мне коли, к примеру, принять веру чужую, хоть католиком стать, хошь бесерменином али жидом - вси тотчас отступят от меня! У нас - не как на Западе. Русский князь должен быти первый в вере твёрд! Тогда он - и князь! Ты меня прошала, помнишь, тогда, в Кракове? Ну вот! И Сергия-игумена не замай! Такие, как он, - святее святых, исток всего! Пото и Русь - святая!

Софья заплакала.

- Ты меня не любишь! - бормотала она сквозь рыдания. - Ты не защитил, не вступился за меня!

- Донюшка! - сказал Василий, обнимая и стискивая её вздрагивающие плечики. - Будь токмо со всеми дружна, и все полюбят тебя!

Глава 7

Чтобы получить Нижний Новгород, Василию понадобилось ехать к хану Тохтамышу в Орду. Туда, где могли и задержать, и у себя оставить! И дары, то серебро можно ведь было отобрать и так! Да, конечно, Тохтамышу нынче без русской помощи тяжко придётся. Тимур его вновь утеснил, забрав и Арран, и Хорезм. И где, кроме Руси, мог хан взять средства для новой борьбы с Джехангиром, эмиром эмиров?! Но и всё-таки...

Язычник верит силе заклинания. Иудей верит предписаниям своего закона. Мусульманин - тому, что он, верующий в Аллаха, - всегда прав. Католик считает, что можно войти в соглашение с Господом ежели и не самому, то через своего римского папу, наместника Бога на Земле. Православный верует в то, что можно своей жизнью, подвигом приблизить себя к Господу, научившись, по примеру Христа, сносить и преодолевать ниспосланные беды, верит в справедливость Господа. Все ли православные русичи, однако, уразумели притчу о талантах? Не кроется ли за русским терпением трусости и пустоты?

Русич, что сейчас сидел на ковре и смотрел в глаза хану, мог ведь и отсидеться на Москве. Послать послов, бояр, брата, наконец! Верно, мог, только он даже не подумал об этом. А думал о том, что его государству нужен Нижний Новгород: О государстве думал, не о себе. Впрочем, не отделяя себя от государства. И пока русичи были таковы, земля росла. В бреду не подумать было терять землю, отбрасывать от себя её куски, населённые своими гражданами, соплеменниками, русичами, да и не поверил бы никто, что возможно - такое.

- Я только тогда и возмогу без полуды давать тебе дань, ежели в моей земле установится порядок! Нижний Новгород надобен не токмо мне - и тебе надобно, чтобы исчезли споры вокруг этого русского города, походы грабителей, разорения то от улусников твоих, то от мордвы, то от новгородских ушкуйников! Страдает торговля, гости торговые ропщут и, страшась за своё добро, вздувают цены в торгу. Ежели в Нижнем Новгороде будет сидеть мой даруга и ратные мои, всё сиё исчезнет. Нам двоим, тебе и мне, надобен порядок в Русской земле! Пото и прошу! А чем и как могу я тебя дарить, узришь и возможешь сравнить с дарением Бориса Кстиныча или Кирдяпы, который способен лишь пуще разорить Нижний Новгород, ограбив и меня и тебя!

Начали вносить кожаные мешки с серебром и разворачивать поставы дорогих сукон. Писцы со стороны хана записывали вес и стоимость русских сокровищ. Глаза Тохтамыша засверкали. "Сколь нескудна земля русичей при добром хозяине! - подумал он. - Теперь будет чем противостоять Тимуру!"

Василий сидел пригорбясь, тоже считал про себя. Не передал ли? Нет, не передал! Одни мытные сборы в Нижнем Новгороде должны, по расчётам бояр, в недолгом времени окупить этот серебряный водопад, обрушенный им на Тохтамыша... Если хан отдаст ему город! Если почтёт себя обязанным, а не заберёт серебро просто так.

Шёл торг. Бояре торговались с эмирами хана. Дарили дары. Кошка попросил в придачу к Нижнему Новгороду Городец. Данило Феофаныч надоумил попросить грамоты и ярлыки на Мещеру и Тарусу. Мещера хоть и купля московских князей, но доселе не была укреплена за Москвой ханским ярлыком, также и Тарусское княжество, володетели которого давно уже держали руку Москвы...

Длился торг. Василий, приглашаемый Тохтамышем, ездил на ханские охоты. А стрелка часов, отсчитывающих годы и судьбы народов, подталкиваемая московитами, подползала к той черте, за которой суздальские князья теряли и власть, и право над своим самым значительным и богатым городом. Владимирская, а нынче уже Московская Русь прирастала новыми землями.

А на западе русской равнины шла в это время борьба Витовта с Ягайлой. Борьба, в которой Витовт, заложив немцам своих сыновей, сокрушил-таки Ягайлу, вырвав у двоюродника право стать великим литовским князем.

Немцы умели вызывать к себе отчуждение. Витовта они не пускали в свою среду. Ему в нос пихали, что он - чужой и никогда не станет среди них своим. И потому, совершив с помощью рыцарей несколько походов против Ягайлы, Витовт, лишь только получил весть, что Ягайло уступил ему Литву, снова отторгся от ордена, взял и разорил три порубежных немецких замка и устремился к себе, в Литву. Литвины вливались в его рать тысячами.

И как знать, откажись он ныне от крещения - и вся Литва вернулась бы к языческой вере. Ведь ещё жив укрытый в лесах жрец Лиздейка, живы вайделоты и сигеноты, тилусоны и лингусоны... Но в Вильне половина жителей - православные, которых не повернёшь к старой вере, но православные - вся Белая, Малая, Чёрная и Червонная Русь. Так, может, Витовту стоит вспомнить своё крещение по православному обряду?! Но замки и турниры, но роскошь процессий, но этикет королевских и герцогских дворов, но надежда, пусть смутная, что Ягайло умрёт, так и не произведя потомка мужского пола, и его поляки изберут королём... И потому Витовт оставался католиком и католической оставалась крещённая Ягайлой Литва, в которой язычество гасло, отступая в леса и дебри, ещё несколько веков.

Рыцари уже собирали войско для похода на Вильну, между тем как в плену дети великого литовского князя только-только узнали от рыцарей об измене отца.

- Наш отец сильный, он всех разобьёт! - сказал старший.

Мальчики сидели, прижавшись друг к другу, в каменной сводчатой келье, с забранным решёткой окном, поднятым так высоко, что в него ничего не видно, кроме неба да изредка пролетающих птиц.

- И Ягайлу? - спросил младший.

- И Ягайлу!

- И немцев?

- И немцев!

- А мы должны умереть?

- Давай умрём, как герои! - насупившись, сказал старший.

- Давай!

Наступило молчание.

- Брат, мне страшно! - сказал младший.

- Мне тоже! - сказал старший. - Ты только не плачь! Когда придёт палач, только не плачь! Литвин не должен страшиться смерти!

- А матушка наша узнает о том, как мы умерли?

- Узнает. И отец узнает. Он отомстит им!

- Брат, обними меня, а не то я опять заплачу! Соня не видит нас сейчас!

- Соня теперь - в Москве!

- Её уже не достанут рыцари?

- Не достанут!

- Ты помнишь, какое у нашего рыцаря было злое лицо, когда он говорил о батюшке?