Он остановился в том же монастырьке, затерянном в распадине гор, где некогда останавливался с Фёдором.

...Они сидели за трапезой. Пимен жевал и посматривал на своих спутников. ("Предают мя!" - думал он.)

- Не смеют! - бормотал он почти про себя. - Это всё - Киприан! И Фёдор... ("Жаль, не домучил я ево!" - подумал он.)

Пимен глянул на Михайлу Смоленского. Тот жевал, отрезая ножом кусочки варёного осьминога и кладя их вилкой в рот, и смотрел мимо лица Пимена, время от времени отряхивая крошки хлеба со своей белой бороды. Он иногда кивал Пимену, думая: "Чего ж теперь? Уходил бы ты в монастырь, пока в затвор не посадили!"

Михайле было ясно, что после смерти великого князя Пимену на престоле не усидеть, а усвоенная раз и навсегда философия подсказывала смоленскому епископу никогда не противостоять велениям времени и судьбы. Пока Пимен был в силе, следовало не спорить с ним. Теперь же, после смерти Дмитрия Иваныча, Пимен должен был уйти, не споря и не прекословя. Жадности в собирании богатств, в цеплянии за должности и чины у мниха, которому нет нужды оставлять что-либо жене и детям на прожиток, Михайло не понимал. Он жил, и ел просто, не переменив своих привычек, с тех пор как сделался из инока Симонова монастыря епископом Смоленска, не малого среди русских городов. Он не одобрял торопливости Фёдора, как не одобрял сейчас упорства Пимена. Всё должно идти своим чередом, и долг человека - не споря подчинять себя Господнему повелению.

- Молчишь! Ты всё молчишь! Не я ли тебя рукоположил во епископа? - ярился Пимен, отбрасывая рушник, которым вытирал пальцы. - Референдарию дано! Иконому дано! Хартофилакту дано! Какая власть у их противу серебра русского?

Михайло, щурясь, глянул ему в глаза и смолчал. Говорить владыке про Господний промысел не имело смысла.

- И Киприан, и Фёдор - вороги мне! Зубами выи их сокрушу! - выкрикнул Пимен. - На суд вызову! - Он обвёл взглядом лица сотрапезников: спокойное Михайлы и тревожно-сердитое Сергия Азакова. - Сокрушу! - повторил он. - Грамоту ты повезёшь! - ткнул он пальцем в сторону Михайлы.

Тот покивал, вытер губы убрусцем и спросил:

- Нынче ехать?

- Завтра... - сказал Пимен. - И не сблодить штоб! Голову оторву!

К ругани митрополита все привыкли, и Михайло склонил голову, сказав, поднимаясь:

- Приготовь грамоту, владыко! А я не умедлю.

Сергий Азаков посмотрел на него растерянно и завистливо. Ему хотелось съехать от Пимена и больше не возвращаться сюда. Уныл был монастырёк, зажатый между гор, не нравились турки, гордившиеся своей религией до того, что не понимали, как это остальной мир, познакомившись с исламом, не спешит воспринять учение Магомета. Не нравилось сидение тут, безнадёжное, судя по всему. Уж лучше было ехать туда, в Царьград, окунуться в гущу событий, спорить и требовать, подкупать и судиться, стараясь склонить на свою сторону патриарха Антония! Что Пимен высидит здесь? Что может высидеть? С турками пойдёт войной на Царьград?! Он встал из-за стола. Наши там сейчас ходят по святыням! Миряне, поди, толкаются в торгу, а ты сиди тут, с этим полусумасшедшим! Почто было имать Фёдора в Кафе? Волю свою потешить? Потешил! А теперича - плати! Суд... Будет тебе суд, скорый и праведный...

Пимен, высиживая у турок, терял своих сторонников.

Глава 24

Михайло Смоленский пришёл в монастырь Иоанна Предтечи шестнадцатого июля. Игнатий кинулся к нему с облегчением. Михайло ел, шутил, смеялся, видимо, отдыхая душой.

- Грамота у меня! - сказал он Игнатию, - Фёдора с Киприаном на суд зовёт! Надобно посетить... - Он глянул на Игнатия, оглаживая бороду. - Патриарху сам отнесу, а ентим, Киприану с Фёдором, ты! А не то пошли Ивана Фёдорова, пущай повестит! И тебе докуки помене.

Михайло смотрел, щурясь, вдаль, и не было понятно, то ли он сознательно предаёт Пимена, то ли хочет отстранить от себя это дело, передав тяжбу в руки заинтересованных в ней людей.

Получив поручение Игнатия, Иван собрался не откладывая. Он был рад повидать игумена Фёдора.

До Студитского монастыря было неблизко. Иван шёл, слегка подпрыгивая, ощущая под ногой камни мостовой. Здесь, где улицы изгибались вкось, вдоль берега Мраморного моря, было просторнее. Многие палаты, разрушенные двести лет назад, так и стояли пустые, увитые плющом.

Наконец, показался и монастырь с церковью.

- Сожидают тебя? - спросил служитель.

- Должен! - Иван вошёл, отжав служителя плечом. - В котору-ту здесь?! - сказал он, и служитель указал на дверь кельи. - К епископу Фёдору, из Москвы! - сказал Иван и, с падающим сердцем, вошёл в келью.

Фёдор и Киприан сидели за столом с разложенными на нём грамотами, одну из которых Фёдор прикрыл рукой. Он не сразу узнал Ивана, долго всматривался, потом расцвёл улыбкой, шагнул навстречу, обнял молодца и расцеловал в обе щеки, сказав:

- Спаситель ты - мой!

У Ивана отдалось в груди и защипало глаза.

- Как же ты, владыко! Я уж мыслил, погиб али лежишь в болести после всего того там, в Кафе... А ты, вишь...

Киприан смотрел на них, улыбаясь. Фёдор встал и налил гостю чару красного вина. Иван выпил, отёр ладонью усы, глянул в улыбающиеся глаза Фёдора, отметив себе и худобу щёк, и нездоровый блеск в глазах ростовского епископа.

- Как же такой славный молодец - и служит Пимену? - спросил, прищурившись, Киприан.

Иван усмехнулся краем губ и повёл плечами:

- Мы - здесь, а Пимен - там! - И, не давая тому раскрыть рта, продолжил. - Слушай, батько! С делом я к тебе послан, дак сразу чтоб... От Пимена владыко Михайло Смоленский прибыл с грамотой. Чаю, обратно ворочаться не хочет! Пимен в грамоте той требует суда с тобой и с владыкой Киприаном! Дак послали упредить!

- Кто послал?! - спросил Фёдор.

- Общей думой! - ответил Иван. - Пимен никому не люб. Чаю, будет суд ежели, и батька Михайло за тебя станет, так мыслю... Ну ин... и вот... Решай!

Иван поднялся. Долго сидеть с сановными иерархами показалось ему неприлично. Фёдор с Киприаном тоже встали.

- Прощай, батько! - сказал Иван, кланяясь. - Виноват в чём коли - прости!

Фёдор благословил старшого и поцеловал на прощание. Потом, обернувшись к Киприану, сказал:

- Мы подадим на него встречную жалобу и потребуем суда! На том суде явлю я синклиту язвы и раны, мне нанесённые, а Иван Фёдоров подтвердит, что снимал меня с дыбы! Подтвердишь? - спросиил он Ивана.

- Вестимо, батько! - сказал Иван, хотя, представив себе такое, смутился в душе. Победи Пимен в споре - с кем и как тогда ему возвращаться на Русь? А уж места владычного данщика придётся лишиться! Впрочем, эти соображения не поколебали его.

Тем же вечером Киприан с Фёдором сидели, обмысливая, что делать. Передавать встречную грамоту через хартофилакта, подкупленного Пименом, было опасно.

- Сам пойду! - сказал Киприан, откидываясь в креслице. - Антоний должен меня принять! Ему и передам грамоту из рук в руки!

Глава 25

Антоний должен был его принять. По старой дружбе. Но примет ли? Антоний через служителя передал ему просьбу немного повременить. Киприан ждал позовника в Манганах, побыв несколько часов в неуверенности. Многое зависело от этой встречи и для него и для Руси.

Наконец, уже к ночи, когда Киприан почти отчаялся дождаться разговора с Антонием, его позвали. Смеркалось, и тьма упала на город. Они лезли в гору по тёмной улице, цепляясь за стены домов. Наконец, показались огни, череда светильников, выставленных на воротах. Киприана провели незнакомой лестницей, по которой он никогда не ходил, ведущей, как оказалось, в патриаршие покои. "От лишних глаз!" - сообразил Киприан.