- Хоть он из моей обители, а чую - отойдёт посторонь!

Сергий кивнул. Он о Михайле был того же мнения. Досказал:

- Но и биться за Пимена не станет!

- Дебрянский и Черниговский епископ Исаакий будет за Киприана. Данило Звенигородский... От сего зависит многое! Отче, не смог ли бы ты...

- Ладно. Днями у меня будет княжич Юрий. Через него передам весть владыке! Прошаешь, смогу ли уговорить такожде рязанского епископа? Того не ведаю. На вряд! И вот ещё что: прочие епископы решат, как решит суздальский владыка Евфросин. Ставился он в Царьграде, у патриарха Нила. На Киприана у него заноза немалая - покойный Дионисий! Возможешь убедить его, сыне, - убедишь всех!

Сергий откинулся в самодельном креслице, прикрыл глаза. Дальнейшее, как понял Фёдор, зависело только от него. Он склонился под благословляющей рукой наставника. Сергий коснулся всё ещё буйных волос Фёдора.

- Седеешь! - сказал, почувствовав в этот миг, что и век Фёдора недолог на этой Земле. Они все отходили, уходили, со своими страстями и вожделениями, со своим терпением и мужеством, и, уходя, торопились доделать позабытое, передать иным, грядущим во след, своё наследие устроенным и завершённым. Фёдор припал губами к руке Сергия, и опять он был Ванюшкой, который просил отца отвести его в монастырь, к "дяде Серёже", обещая делать всё просимое и потребное, не боясь и не чураясь ни болящих, ни усопших... Выдержал ли он искус? Исполнил ли своё детское обещание? И вот теперь наставник снова призывает его к подвигу! Благослови меня, отче, перед трудной дорогой!

А Сергий, проводив Фёдора, продолжал сидеть, прикрыв глаза. Думал. Всё было правильно! Русскую церковь нельзя было оставлять убийце, сребролюбцу и взяточнику, способному погрузить в угнетение Духа всю митрополию. Русский народ ещё недостаточно твёрд в вере, чтобы подобные иерархи не способны были ему повредить! Ожесточев лицом, он открыл глаза. Всё было правильно! И он, некогда предсказавший смерть Митяю, теперь разрешил войну против его убийцы. Ради единства русской митрополии. Ради единства Руси! Ради того, чтобы латины не двинули киевских и галицких русичей на русичей Владимира и Москвы. Ибо только в раздрасии и может погинуть Русская земля. Единую, Её не победить никому. Время неверия и тьмы, время угнетения Духа кончается, кончилось! Осклизаясь, падая и снова поднимаясь с колен, Русь идёт к новому подъёму своего величия и славы. И он, мысливший, что мир с Олегом Рязанским будет последним мирским деянием его перед близкой кончиной, должен, обязан снова препоясать свои чресла на брань. Тем более что князь Дмитрий не понимает сего и не приемлет Киприана. И потому труднота нынешнего деяния возрастает многократно. И его могут заклеймить как смутителя и даже отступника Заповедей Христовых. Поскольку и действовать он будет ныне не сам, но руками Фёдора... Но... Никто же большей жертвы не имет, яко отдавший душу за други своя!

Он пошевелился в креслице, намереваясь встать. На звоннице монастыря, призывая к молитве, начал бить колокол.

В Ростове Фёдор пробыл не более двух месяцев. Даже на то, чтобы побывать в родовом, ныне запустевшем селе деда, не нашлось времени. Справив необходимые дела, укатил в Москву.

В Москве Фёдор узнал о сряжающемся владычном поезде в Нижний Новгород и что ведёт обоз Иван Фёдоров. Так они встретились с Иваном. Посельскому не пришлось ничего долго объяснять.

- Полагаешь, владыко, как ноне начали Литву в латынскую веру загонять, так надобен нам один митрополит на Русь и Литву? Баешь, Киприан? Был у нас в Кракове, наезжал! Не ведаю, не сробеет опять? Ладно, тебе видней. Сергий-то за ево?

- Сергий за него!

- Ну, тогда... Тово, давай грамоту! Баешь, пискупу Евфросину в руки? Согласит? А в Цареграде как? Патриарх-от кого иного не поставит?

Фёдор подивился ясности мысли этого посельского, впрочем, побывавшего с княжичем Василием и в Орде и в ляхах.

- Не съедят нас католики? - спросил Иван, затягивая пояс, когда уже разговор подошёл к концу.

- С Киприаном - не съедят! - сказал Фёдор.

Иван кивнул. Поверил. Выходя, успокоил Фёдора:

- Грамоту твою довезу и всё изъясню по ряду, не сомневайся, отче! Мне Пимен - нелюб! Мы-то, снизу, видим то, чего и тебе не видать, владыко!

Выйдя на улицу, на яркое, но уже нежаркое солнце, Иван присвистнул, взял руки фертом. Путешествие в Нижний Новгород ему начинало нравиться.

Глава 12

Ростовский архиепископ Фёдор сумел внушить всем иерархам, ставленным Пименом, что их поставление незаконно и потому недействительно, ибо прежним соборным решением Пимен лишён должности и права на владычный престол, а значит, и права ставить кого-либо на епископию или возводить в сан не имеет. С тем вместе добился Фёдор и другого - ненависти митрополита Пимена, который, не будь у Фёдора и княжеской и константинопольской защиты, давно бы расправился с ним. "Своими руками задушу!" - бормотал Пимен, выслушивая о новых пакостях ростовского архиепископа, о ропоте клира, растущих сомнениях епископов, решая то не взирать, то отомстить Фёдору, даже и с помощью наёмных убийц. То кинуться в Константинополь и купить у греков право на владычный престол, а уж потом... "Сам же, пёс, мной ставлен! И сам тогда права не имеет на Ростовскую епископию!" Утешение было, однако, маленькое, ибо, и отрешённый от кафедры, Фёдор оставался бы игуменом неподвластного Пимену, ставропигиального монастыря.

Князь, выслушивая жалобы и упрёки Пимена, молчал, мерил его взглядом, кивал головой, иногда возражал:

- Без моей воли иного владыку на Русь не поставят!

И это было правдой. Пимен мог рассчитывать усидеть на владычном престоле, доколе великий князь остаётся в живых. Княжич Василий покумился в Литве с Киприаном, и стоит князю Дмитрию умереть... Что делать?! Генуэзцы, с которыми он тайно встречался, отводили глаза, бормотали о несогласиях в Риме, о том, что нынче в Константинополе опять в силу вошли схизматики, и потому... Как он их ненавидел, этих своих тайных покровителей и явных врагов, чающих уничтожить освящённое православие! И порвал бы, и бросил бы... Но взятое в заём и доселе не возвращённое серебро, но страх разоблачения и тогда гнев великого князя... Стискивая мускулы лица, давя из сошедшихся в щелки глаз слезу, сжимая кулаки и весь наливаясь кровью, Пимен думал и не мог ничего придумать, кроме того чтобы отринуть от себя попечение о литовских епархиях, на которых сидел Киприан, отдать их в руки католиков и хоть так обеспечить себе покой...

А время шло, и подкатывали владычные дела, пренебрегать которыми он не смел, боясь остуды великого князя.

***

Дмитрия беспокоили новгородские смуты. Тем более что литовские князья опять рвались наместничать в Великом Новгороде. И потому следовало поспешить с поставлением нового новгородского архиепископа. Поспешить, пока этого не сделал Киприан, поспешить, пока новгородцы не отреклись от Пимена и не послали своего архиепископа ставиться в Царьград, к патриарху.

Поэтому Иоанн, новый новгородский ставленник на владычный стол, был вызван в Москву ещё в канун Крещения, были вызваны и многие епископы. Приехали, однако, четверо: Михайло Смоленский, Феогност Рязанский - ветхий старец, ставленный Пименом, так же как и Михайло, и потому посчитавший для себя обязанностью прибыть в Москву на торжества, да ещё подручные, тутошние Савва Саранский и Данило Звенигородский. Ни Фёдора Ростовского, с которым у Пимена началась брань без перерыву, ни суздальского, ни черниговского епископов не было. Не было никого из Твери.