- А серебро, брате, отдай тому, кому оно - нужнее! - сказал он на прощание Мефодию. - В годину бедствий инок должен помогать тружающимся!
Мефодий понял урок Сергия и опустил голову.
- Каждый из нас - слаб, ежели одинок! - сказал Сергий. - Пото надобен общежительный устав!
Мефодий не спросил, почему тогда учитель, начиная свой подвиг, долгое время жил в лесу в одиночестве и водил дружбу с медведем. Это быо искусом, испытанием, долженствующим отделить зерно от плевел. Инок обязан жить в стороне от суеты, но не в стороне от мира. Впрочем, о войне, о боярских и княжеских заботах они не разговаривали. Сергий умел отодвигать суетное от Вечного, и в его присутствии многое важное оказывалось неважным.
Глава 13
А между тем война продолжалась всеми способами, вплоть до непристойных. Михайло Тверской в борьбе за ярлык послал в Орду своего старшего сына Ивана. Московиты стараниями своего посла Фёдора Кошки купили тверского княжича, предложив Мамаю
неслыханную по тем временам сумму в десять тысяч серебром.
- Мне ить и самому пакостно стало, когда ево на такое дело согласил! - признался Фёдор Кошка спустя время.
Наследник тверского княжеского дома был привезён на Москву и посажен в полон на митрополичьем дворе. Того потребовал Алексий, боясь за жизнь тверского наследника: случись с княжичем какая беда, от одних покоров погибнем!
Снова шли пересылы с Литвой и Царьградом. Из Орды то и дело являлись к Алексию тайные соглядатаи, сообщая обо всех извивах татарской политики. В конце концов, Михайло Тверской, не дождавшись помощи от ордынцев, уступил князю Дмитрию, согласился заключить мир, отдать захваченные города и выкупить сына, о возвращении которого думал со страхом: кого он увидит перед собой, получив сына назад? Да, я понял, чего стоит Мамай! Но чего стоишь ты, великий московский князь! Однако в захваченных тверичами городах творилась смута, вплоть до убийств тверских наместников, жители тянулись к Москве, и это обессиливало тверского князя больше всего. Мир был, наконец, заключён, пленные с обеих сторон отпущены, и Михайло вывел своих наместников из захваченных городов. "И бяшеть тишина и от уз разрешение христианом", - писал летописец, не предполагавший, что год спустя борьба вспыхнет с новой силой, что сын последнего тысяцкого Иван Вельяминов с Некоматом побежит в Тверь, а потом в Орду за новым ярлыком для князя Михайлы, после чего Дмитрий совершит совокупными силами всех низовских князей победоносный поход под Тверь, оружием принудив, наконец, Михайлу к миру и отказу от борьбы за великое владимирское княжение, но и то будет не конец, а только начало, ибо в дело вмешаются генуэзцы, подговорившие Мамая к походу на Русь, вмешается и литовский великий князь Ягайло и что против этого союза Мамая с западными врагами Руси, против союза мусульман с католиками, и выступит князь Дмитрий на Куликовом поле...
Впрочем, начало всех этих дел не сразу коснулось Троицкой обители и Сергия, которому в 1374 году, в пору замирения с Тверью, довелось познакомиться с Киприаном Цамвлаком.
Глава 14
В Твери Алексий должен был снять проклятие, наложенное на Михаила, чего требовал и патриарх Филофей, и заключённый мир, и здравый смысл сегодняшних политических отношений, а также рукоположить нового тверского епископа Евфимия, что он и совершил на Средокрестной неделе, в четверг, девятого марта.
Посланец Филофея понравился ему. Киприан был образован, скромен, сдержан и равнодушен к телесным благам. Никаких жалоб на морозы, трудные дороги, непривычную еду, распутицу, дымные ночлеги и прочее, к чему так часто бывали неравнодушны приезжие из западных стран, Алексий от него не услышал. О Литве Киприан судил здраво, хоть и сдержанно, не высказывая никакого мнения о литовских князьях. Даже внешний вид Киприана располагал: эта его аккуратная борода, застёгнутая на все пуговицы византийская сряда, сверх которой у Киприана была наброшена на плечи кунья шуба, ценности которой он то ли не ведал, то ли не желал знать, иногда оставляя её в санях без присмотра, если приезжал куда-то на короткий срок.
Леонтию Киприан не понравился. Были торжества, пиры, долгие службы. Остаться с глазу на глаз с владыкой не удавалось. Случай представился уже в день отъезда.
Из Твери они должны были с Киприаном ехать в Переяславль, где нынче находился великий князь и едва ли не весь двор. Дмитрий, возродив обычаи прадеда, часто жил в Переяславле, где отстроил палаты - правда, не в Клещине, а в городе - и охотничий домик для себя возвёл в лесу, невдалеке от Берендеева, где была непуганая дичь и леса преизобиловали зверем.
Леонтий зашёл в горенку в верхних покоях тверского дворца, в которой отдыхал митрополит, и стал говорить о своих впечатлениях о Киприане.
- Зачем он появился тут? Для чего ездит по Литве, а в Москву не явился ни разу?!
Алексий поднял руку, воспрещая Станяте дальнейшую речь. Его взгляд был устал и жалок.
- Филофей хочет установить добрые отношения патриархии с Литвой. Я не должен мешать ему в этом! - сказал он, а взглядом договорил то, о чём воспретил вопрошать: если Филофей Конкин и обманывает меня, мне об этом - неведомо и я не желаю этого знать! На борьбу с человеком, которого я считал своим другом и которому верил, меня уже не хватит!
Леонтий понял и замкнул уста.
И вот они едут в Переяславль. Все трое, вернее, семеро, если считать двух служек Алексия и двух спутников Киприана в обитом кожей и устланном шкурами владычном возке. В окна, затянутые пузырём, льётся мартовское сияние, сверкают сырые снега, поля истекают голубой истомой, прутья тальника напряжены, тела осин - зелены, и птицы сходят с ума, почувствовав весну. Возок колыхается, проваливаясь в мокрый снег. Вот-вот вскроются реки и рухнут пути.
Киприан сидит прямой, насторожённо-спокойный, пряча руки в рукава. Беседа идёт на греческом. Не ведая, что Леонтий знает язык, Киприан в разговоре учитывает одного Алексия. Этот старец сначала произвёл на него жалкое впечатление, и Киприан был удивлён той ненавистью, какую столь ветхий деньми и телесным здоровьем муж смог вызвать в Ольгерде. Однако, присмотревшись к Алексию в Твери, Киприан своё мнение переменил, уже догадываясь, что избавиться от Алексия будет не просто. В Переяславле он надеялся понять то, чего не мог постичь до сих пор: причин такой популярности Алексия среди московитов. Или это - тоже вымысел? Будь дело в Константинополе, Киприан мог бы сказать, наверное, что у каждого мужа, чем-то любезного черни, врагов - тем больше, чем он больше любим охлосом. И потому свергнуть его так, как избавились от Кантакузина, более чем просто. Но тут была Русь, иная страна, иной язык, как уверял Филофей, ещё молодой и тем избавленный от всех пороков старости. Впрочем, ссоры по молодости подчас отличаются яростью! Неведомо, оставили бы Кантакузина в живых и на свободе императоры-иконоборцы! Во всяком случае, в руковожении эта страна очень нуждалась. И может, стало бы благом для Московии слияние её с Литвой?!
Правда, князь Михаил, которого, со слов Ольгерда, Киприан счёл сначала послушным литовским подручником, разочаровал его. Тут, видимо, была третья сила, плохо укрощаемая и с непредсказуемой последовательностью своих поступков.
Возок встряхивало. Русский спутник Алексия сидел неподвижно. Твёрдое, в морщинах лицо секретаря было непроницаемо и враждебно. Киприан помыслил: а что, если этому русичу знаком греческий? Нет, скорее всего, нет! Злится, по-видимому, потому, что не понимает. Дабы не слишком огорчать русича, Киприан перешёл на славянскую речь. Тут только секретарь посмотрел на него чуть удивлённо, но снова замер, окаменев лицом. Ну, точь-в-точь как вышколенные холопы Ольгерда! Всё же в варварских странах удобство представляет то, что прислуга верна своим господам и не вмешивается в разговоры и не наушничает. Если бы не опасение, что ему подсунут соглядатая, Киприан давно бы завёл себе прислужника-русича, с которым удобно было бы постигать русскую речь, в которой столько неудобно произносимых гласных растяжений в словах, что разговор порой напоминает пение. Киприан ещё не постиг, что русичи плохо понимают болгар из-за нагромождения непроизносимых или краткогласных созвучий. Однако он уже понял, что природного знания им болгарского языка здесь не достаточно, и даже выучился немного говорить по-русски... А всё-таки как приятно было бы дать себе волю и перейти на греческую речь! Пусть Алексий плохой политик, пусть его нужно сменить (вернее, занять его место), прежде всего для того, чтобы привлечь к престолу патриархии литовских князей, не дать утвердиться в этой стране католичеству, - всё так! Но собеседник Алексий - чудесный и давнее пребывание в Константинополе украсило его на всю жизнь!
