Пакость, учинённая Василием Кирдяпой, дала плоды. Борис вскипел и, прервав переговоры с братом, начал собирать полки. Впрочем, Борисом руководило отчаянье. В Суздале собралось нешуточное воинство, подходила московская помощь, и силы оказались неравны и Борис сдался.

Мир с Суздалем был утверждён и закреплён браком младшей дочери Дмитрия Константиныча Евдокии и московского князя Дмитрия.

Когда всё уже было окончено, Сергий, возвращаясь из Нижнего Новгорода в обитель Святой Троицы, на пути под Гороховцом основал новую пустынь.

Книга вторая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Это случилось ещё зимой, вскоре после возвращения Сергия в обитель Святой Троицы.

За те годы, что он отсутствовал, монастырь расстроился. Стефан оказался хорошим хозяином. А главное, вблизи Маковца появились крестьянские росчисти. Радонежский край, обойдённый последним мором, люднел.

Возвратившийся из Нижнего Новгорода Сергий навёл общежительный порядок в монастыре. Он не ругал, не стыдил. Что и как надо делать, показывал примером. Но взял за должное ежедневно обходить кельи и, где творился бездельный толк, постукивал посохом по колоде окна. Виноватого брата Сергий заставлял самого, без вопросов признать и рассказать о своём прегрешении. После такого урока охота бездельничать и точить лясы пропадала почти у всех. Он сделал ошибку тогда, с начала: инок не должен иметь ни минуты отдыха. Самое грешное дело - сидеть в келье и ничего не делать! Мужик в доме никогда не сидит просто так, то режет посудину, то ладит лапоть или тачает сапог, то сети плетёт, то корзины. Язык работает, а руки всегда - при деле. Тем более иноку - непристойна леность! И нынче в монастыре у каждого схимника в келье свой труд, своё дело, ожидающее его после молитв и общих монастырских работ.

Сергий стал с годами, и особобенно после своего возвращения, строже. И строгость давалась ему без труда, как и Смирение. Одно присоединялось к другому, выстраиваясь в череде лет и трудов в стройный порядок его судьбы.

Но к чему и зачем была предназначена эта добровольная суровость монашеской стези? Этот постоянный пример монашеского самоограничения, усугубляемый Сергием Радонежским, сдерживал материальные вожделения прочих людей, озабоченных зажитком, хлопочущих ежедневно только о земном, и на этом пути рискующих поскользнуться, утерять в себе Высокое, То, что заповедано нам Учителем Любви. Ибо не сдерживаемые ничем вожделения не имеют конца и ведут к гибели всего живого на Земле.

А виновным в том, что его начали считать святым, Сергий не был. Больше того, противился этому, запрещая братии рассказывать о бывших с ним чудесах. Однако молва - упряма, тем более что знаки благоволения Свыше к Сергию являлись и прежде и слухи о них просачивались, разносясь по монастырю.

И началось это уже давно. Ещё в пору пребывания у Троицы племянника Сергия, Фёдора. Во время одного из наездов в обитель князя Владимира Сергий служил литургию с братом Стефаном и Фёдором. В храме по случаю княжьего приезда было многолюдно и жарко, и Сергий, совершая обряд, устал больше обычного. Однажды, приступая к жертвеннику, он почувствовал измождение. Голова кружилась - и тут его обдуло дуновение крыл. И его подняло и понесло, и уже не было страха падения, всё дальнейшее шло, сторонней силой. Хоть и его руками готовилась причастная жертва, он чувствовал, что берёт в руки копьецо, а вынутые частицы уже падают в потир, и, когда он разжал пальцы, копьецо, не звякнув, легло на место. И во всё время выхода справа от него веяло прохладой, и по этой прохладе он почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним и помогает ему. Частицы беззвучно тонули в туманном вине, и покровец взлетел и покрыл сосуд с частицами. И тут, как только закрыл глаза и опустился на колени, перед глазами появилась колышущаяся толпа, и там, впереди, кресты, а когда он отвёл взгляд и посмотрел ближе к себе, то тут была комната, со стенами, сложенными из камня, обмазанного глиной, перемешанной с соломой и навозом. И тут, за столом, сидели они, и он взирал со стороны, и тоже сидел рядом. И от них пахло потом, пылью и жарой, и жара была жёлтого цвета, и шелестели крылья неведомых существ. И всё путалось; деревья, рёв толпы, ночь, и опять день, и опять день-ночь, где ясен был лишь очерк чаши, висящей перед ним в воздухе и ставшей снова потиром на престоле, закинутом покровцом, и надо было этот покровец снять и увидеть снова младенца Христа в причастной чаше. А то, что дуновением холодило ему правую руку, щёку и бок, поднимало ему руки, делая то, что должно его руками и за него, ибо не было ощущения труда, усилия. И он, глядя со стороны на себя, видел плавные, плывущие движения своих рук и понимал, что это - не он, а ангел. И надо сейчас причаститься, и тогда он сможет улететь, стать невесомым и незримым, отделиться от плоти и бытия. И было чувство причастности к Горнему, вознесённому над радостью и печалью, чувство Горнего мира, где нет ни печали, ни воздыхания.

"Не оставляй меня!" - мысленно попросил Сергий, принимая потир.

"Не оставлю!" - ответила Тишина.

Эти явления повторялись ещё не раз, и поэтому, когда на сей раз ангела-подручника узрели иные, Сергий уже не воспротивился тому. А было так: ангела, сослужающего Сергию, первым увидел Исаакий-молчальник и тронул за бок стоявшего рядом Макария. Оба узрели мужа в златоструйных переливчатых одеждах рядом с Сергием.

- Кто - сей? - спросил Исаак.

- Верно, некий иерей, прибывший с князем Владимиром! - сказал Макарий.

Однако иерея от князя не нашлось, и тогда иноки с трепетом приступили к Сергию. Сергий, уступив настойчивости братьев, лишь прикрыл глаза и шёпотом повелел молчать о том, что они увидели, пока не умру, и что он чувствовал неоднократно, но не так и не то, что увидели Исаак с Макарием. Он не зрел мужа во плоти и блеске позолочённых одежд, которого можно было принять за иерея или княжьего мужа, а они узрели так. И значит, так надо было Высшим Силам, Которые послали ему в услужение ангела. Во всём была мудрость, недоступная смертным.

Ангел и впредь служил Сергию, о чём слух просочился, став достоянием братии.

Глава 2

На исходе зимы, в пору февральских метелей, один из крестьян привёз в монастырь больного ребёнка, надеясь излечить его с помощью Сергия. Добираться, из-за заносов, пришлось долго. Лошадёнка, тяжело поводя боками, стояла у крыльца. Мужик занёс замотанного ребёнка в келью.

- Где - батюшко? - спросил у Михея, вышедшего к нему. Мужик был в снегу, борода в инее, на усах сосульки. - Болящий, болящий он! - бормотал мужик, разматывая младенца. Вдруг со стуком уронил свёрток на лавку. Разогнулся, разлепив набрякшие слезами глаза. - Не дышит! - выдохнул он.

Сергий был на службе и вошёл, как только кончилась литургия. Ему уже сказали о приезде крестьянина. Мужик, стоя на коленях перед телом сына, причитал, размазывая слёзы по щекам и винясь, что повёз младенца с верой, что Сергий излечит болящего, единственного сына в семье. И вот... Лучше бы помер дома.

Он поднял залитое слезами лицо навстречу Сергию.