- Пятнадцать человек должны справиться с семнадцатью? - уточнил Луна. - Что ж, раз так, мои ребята приютят десятерых. Пусть живут у голубых, а работают, где захотят.

- Решено, - кивнул Солнце, явно не желающий больше говорить о пленных. - Яшму так и не нашли?

Все покачали головами.

- Ты ничего не слышал о ней? - он повернулся ко мне.

- Я поискал у желтых и отправился к себе, - ответил я.

- Если мы не найдем ее, она умрет от ран. Жрица, лечившая ее, говорит, что и с мазями ее было не спасти.

- Можно подумать, найдись она, вы бы вылечили ее и дали бы спокойно жить, - хмыкнул Василий, недовольно смотря на Солнце. Старик уже знал, что Яшму пытались отравить.

- Вылечили бы, а потом судили, - сказал Солнце. - Она виновата в смерти моих людей, но никто не стал бы ее убивать: один Бог нам всем судья. Он бы и вынес ей приговор.

- Много я бы отдал, чтобы посмотреть, как обрушатся гром и молнии на того, на кого покажет твой палец, - съехидничал Буревестник. - Отправить, что ли, людей на поиски?

- Даст Бог, она сама придет к нам, - Солнце опустил глаза, чтобы скрыть свой гнев.

На этом совет закончился: все слишком устали, чтобы обсуждать менее важные вопросы. Предводители вернулись к стаям, а я отправился к себе в дом.

Борода спал в гамаке, Шляпа прикорнул на крысином месте, а Вадик сидел возле Яшмы.

Он снял с нее лоскуты, оставшиеся от черной формы, тело прикрывала только повязка на грудь и нижние штаны. Смачивая тряпку в жидкости, по цвету напоминавшую настойку, Вадик протирал ее тело от крови и грязи.

- Как она? - спросил я, садясь рядом.

- Пока непонятно, - он покачал головой. - Дышит тяжело, жар усиливается. Если доживет до вечера, может, и выкарабкается. Ногу я вправил, но, судя по всему, этого мало. Должно быть, сломано два или три ребра, и что-то с рукой.

- Ты умеешь вправлять ноги? - я удивился, насколько хватило сил.

- Я учился на лекаря, когда был на Остове, - кивнул Вадик.

- И за что же тебя сюда отправили?

- Лечил бунтарей, крал для них разные химикаты из лабораторий.

Я кивнул, туман застилал мне глаза.

- Ложись, я разбужу тебя, когда захочу спать, - сказал Вадик. - Тебе отдых нужнее.

- Я не хочу спать.

Я всмотрелся в лицо Яшмы. Теперь, когда с него смыли грязь, оно было почти прежним: две раны на скуле и подбородке выглядели, как новые полосы. Как ни странно, даже спустя столько времени я отлично помнил, сколько темных полос было у нее на лбу, сколько на щеках, сколько на носу и подбородке.

- Нужно накрыть ее чем-то, тут холодно, - сказал я, подходя к сундуку с вещами: там их было немного. Среди них я нашел свой водорослевый плащ. Сейчас это было единственное, что могло заменить одеяло.

Укрыв Яшму, я снова сел рядом.

Потянулись долгие часы ожидания.

5. Черная жрица

Когда Яшма очнулась, первым делом она попросила еды и воды. Ее взгляд плавал, вряд ли она понимала, где находится, но она не позволила себе потерять сознание, пока не съела все до крошки.

В следующий раз она проснулась утром. Тогда Борода и Шляпа уже ушли, силой оттащив от больной Вадика: их отсутствие в лагере желтых могло вызвать подозрения.

Увидев меня, Яшма долго смотрела мне в лицо, при этом ее собственно не выражало ровным счетом ничего.

- Ты на Огузке. Сильно ранена. Тебя ищут и хотят убить оранжевые, - коротко объяснил я. - Ты можешь говорить? Ты должна рассказать мне, что произошло!

Она закрыла глаза, отвернулась от меня и снова провалилась в сон.

Раздосадованный, я сам уснул: сил больше не было стеречь ее. Мне самому нужен был хороший отдых.

Когда я проснулся, Яшмы на месте не было.

Вскочив с кровати, я бросился было к выходу, но столкнулся с ней у лестницы. Яшма была вся мокрая, моя новая рубашка липла к ее телу. Видимо, она ходила мыться в море.

- Я хочу есть, - сказала она, проходя мимо меня и садясь за стол.

Опешив, я стал заниматься завтраком.

- Меня видели. Те, кто меня ищет, скоро найдут, - сказала она отрывисто.

- Зачем ты вышла, если слышала, что я сказал об оранжевых?

- Не могла больше лежать в этой грязи.

В дом вбежала мокрая Лашуня. В ее зубах было несколько свежих рыбин, она покорно отдала их мне, а затем улеглась у ног хозяйки.

- Спасибо, что сберег ее, - сказала Яшма.

Я молчал.

Сердце билось так сильно, дыхание сбивалось от напирающих вопросов, которые мучили меня многие месяцы... я уже давно не верил, что снова увижу ее, а вот теперь она сидит тут, как ни в чем не бывало. Как будто не убила двести двадцать человек: двести оранжевых и двадцать черных.

Что твориться у нее в голове?

Я метался, не в силах совладать со своими чувствами. Я не знал, что должен чувствовать к ней. Не знал, как выразить бурю, которая бушевала в моей голове.

- Почему ты здесь? - наконец, выдавил я, грохнув перед ней миску с водорослями и рыбой. - Почему ты здесь!?

Яшма подняла на меня глаза, и в них я прочел одно лишь стальное упрямство.

- Захотела умереть. - произнесла она холодно. - Не вышло.

Убедившись, что я больше ничего не спрошу, она взялась за еду.

Она запихивала водоросли в рот чуть ли не пальцами, видно было, что еда в нее не лезет. Но эта еда нужна была ее телу, чтобы залечить раны, и она ела через силу, едва не давясь.

Поев, она захотела уйти. Просто встала и пошла к выходу, стараясь, чтобы я не видел, как она хромает, как шатается и теряет равновесие из-за безжизненно повисшей руки.

- Я хочу к желтым, - сказала она, когда я окликнул ее.

- Ты не дойдешь до них, посмотри на себя!

Я вскочил из-за стола и преградил ей выход. Идиотка не понимала, как опасно ей было попадаться оранжевым!

- Дойду! - она сжала кулак здоровой руки, прищурила глаза.

Уж не драться ли она собралась?

- Оранжевые порвут тебя на части, и сейчас мой дом - единственное безопасное место! Пока ты со мной, тебе никто не причинит вреда.

- С каких это пор тебя тут слушаются!? Ты же просто... просто тупая почтовая чайка Солнца! - яростно выговорила она. - Хотят меня растерзать, так пускай попробуют! Ты их не остановишь!...

Я выдохнул. Незачем было злиться на нее. Ее чудовищное упрямство никуда не делось... любое ее смятение всегда находило выход в агрессии. В этом была вся она.

- Многое изменилось здесь. Я расскажу тебе, только...

Я подошел к ней вплотную и взял за плечи, чтобы подтолкнуть подальше от выхода, к кровати, но коснувшись ее, я сам замер.

Она действительно была тут. Живая, хотя и искалеченная. Ее кожа, волосы, лицо, - тот образ, который я гнал от себя вся эти месяцы, обратился в человека.

Та Яшма, которая грелась со мной на солнце в последний день нашей встречи, стояла передо мной снова. Тот раз все же не был последним.

Я как будто снова вернулся в тот день, мы будто снова оказались на том пляже, и она все так же злилась на меня... Я почувствовал, как сильно заболели глаза, как стало паршиво в желудке, совсем рядом с сердцем. Возникло и крепло чувство, что ничего не изменилось с тех.

Лицо Яшмы преобразилось, глаза широко распахнулись, раскрылись губы. Я понял, она испытывает то же. Она помнила не меньше, чем я. И скучала не меньше.

Я шагнул ближе, она бросилась мне грудь, и мы вцепились друг в друга, словно утопающие. Я жался к ее голове, зарываясь в волосы, а она обвила мою шею здоровой рукой.

Говорить что-либо стало бессмысленно. Мне уже было не важно, почем она пошла к страже. Мне было все равно, что было с ней эти месяцы. Я знал, что никому не дам ее в обиду, что она должна жить здесь, на Огузке, и я, как и всегда, должен сделать так, чтобы ничто больше ей не угрожало.

Вместе с тем, как во мне крепла уверенность, я чувствовал, будто жизнь снова вливается в мои жилы, а пелена спадает с глаз.

Эти полгода, которые я прожил после землетрясения, обратились в короткий сон, который, наконец, кончился.