Впереди своих отрядов скакали Ингеррам и Брюкнер, оба в красных плащах и позолоченных шлемах. Они уже видели друг друга, и руки их сами собой потянулись к рукоятям мечей. Земля содрогалась от ударов копыт.

И только вороны, истосковавшиеся по мертвечине, со страшным криком кружили в поднебесье в ожиданье. Первыми скрестили мечи Ингеррам и Брюкнер. Балша понимал, что теперь, согласно всем неписаным рыцарским канонам, ему нельзя вмешиваться в ход поединка. Но остановить коня он уже не мог, не успевал, и ему оставалось лишь вытащить из ножен меч, дабы не пасть безоружным от какого-нибудь случайного удара. Силой и храбростью природа не обделила Балшу. Эти качества не раз уже помогали. Вот и сейчас, когда его конь втиснулся между лошадьми Ингеррама и Брюкнера, Балше удалось ударом меча снизу развести в стороны скрестившиеся клинки рыцарей. Те ничего не поняли в первый момент, пребывая все еще в пылу поединка, и ошарашенно уставились на Балшу. А тот уже успел развернуться и приблизиться к ним, опустив острие меча вниз.

— Остановитесь, рыцари! Мое имя Балша из рода Балшичей. Мой брат Джюрадж, дабы прекратить это бессмысленное и никому не нужное кровопролитие, предлагает тебе, Ингеррам, переговоры.

— Какого черта, Балша! — взвизгнул Брюкнер. — Зачем ты прервал наш поединок? Вы с братцем платите нам не за то, чтобы наши мечи ржавели в ножнах.

— Остынь, рыцарь! Когда наши переговоры с твоим господином закончатся провалом, обещаю тебе, что мы снова встретимся на этом поле, — захохотал Ингеррам, вкладывая свой меч в ножны.

Увидев, что командиры прекратили поединок, рыцари обеих сторон тоже остановились (правда, за исключением тех, кто уже навсегда остался лежать на земле), лишь злобно из-под опущенных забрал поглядывая друг на друга.

— Каковы условия Джюраджа? — спросил, перестав смеяться, Ингеррам.

— Об этом он скажет лично, для чего и приглашает тебя к себе.

— Джюрадж хочет говорить со мной, а не я с ним. — Ингеррам с усилием удерживал коня, сердито грызшего удила и часто перебиравшего ногами. — Пусть он явится ко мне завтра, до полудня.

— Это невозможно, Ингеррам. Нам известно о тысяче дукатов, положенных за голову брата.

Ингеррам вынул из ножен меч и поднял его перед своим лицом острием вверх.

— Даю тебе слово рыцаря, Балшич, что с головы брата твоего не упадет ни один волос во время его пребывания в крепости.

— В таком случае я передам Джюраджу твои слова.

Балша повернул своего коня, и рыцари Брюкнера послушно последовали за ним.

Джюрадж Балшич угодил к самому завтраку. Не в правилах Ингеррама было прерывать трапезу, поэтому он без лишних слов усадил Балшича за стол и наполнил принесенный специально для него серебряный кубок до самого верха красным бургундским вином. Насытившись, Ингеррам рыгнул и только после этого повернулся к Джюраджу.

— Так чего же ты хочешь, Балшич?

— Хочу, чтобы ты оставил в покое меня, мою державу и мой народ и убрался восвояси.

Рыцарь захохотал.

— Видать, в немалом страхе я держу вас, коль такого требуешь.

— Себя просто щажу. Да рыцарей твоих, — спокойно ответил Джюрадж. — За что воюешь и для кого? Ведь Людовик Наваррский умер.

Ингеррам стукнул кулаком по столу так, что опорожненные кубки подпрыгнули и едва не перевернулись.

— Умер! Потому и сидишь ты здесь со мной за одним столом. — И затем уже спокойнее добавил: — Жаль герцога. Хороший человек был. Своего шанса никогда упускать не хотел. Правда, планы иногда слишком большие строил. Вот, Рашку завоевать хотел, королем, значит, сербским стать мечтал. И не скупой был. Вот за тебя и за Топию награду в тысячу дукатов определил…

— Я тебе шесть тысяч дам.

— Сколько?

— Шесть тысяч флоринов, — повторил Джюрадж. — Если ты поклянешься мне навсегда покинуть Зету и никогда сюда больше не возвращаться.

Ингеррам задумался. Ему нравились эти места, но шесть тысяч флоринов — это же целое богатство.

— Я согласен. — Рыцарь протянул руку своему гостю.

— В таком случае, — Джюрадж ответил на рукопожатие, — вели своим людям, чтобы они впустили сюда моего слугу.

— Эй, кто там! — загремел Ингеррам. — Давайте сюда слугу этого господина.

Двери тут же раскрылись, и слуга Балшича, весь бледный, без единой кровинки на лице, нерешительно вошел в залу.

— Поди сюда, Голубан, — позвал его Джюрадж. — Давай папирус.

— Это что такое? — недовольно спросил рыцарь.

— На папирусе написано все то, о чем мы с тобой только что говорили. Ты подпишешь его и, когда я покину крепость, тотчас же получишь свои шесть тысяч, и завтра же вы все оставите Драч. Итак, согласен ли ты с такими условиями?

Ингеррам искренне уважал людей, которые в любых обстоятельствах не теряли голову и продолжали оставаться самими собой. Поэтому он даже не заметил, как подчинился воле Джюраджа. Он видел в нем сильного человека, равного Людовику, его бывшему господину.

— Черт с тобой, давай папирус. Хотя для нас, рыцарей, рыцарское слово куда важнее отпечатков пальцев на папирусе.

Соглашение было подписано и все условия были соблюдены. Назавтра шесть судов, в которых помещалось все рыцарское хозяйство и приобретенное разными путями богатство, отчалили от берегов Албании и взяли курс на Черное море, к берегам современной Румынии, где рыцарям удалось довольно легко занять несколько крепостей, установить там свой порядок и править в них много лет.

Лишь после всего этого Балшичи вздохнули спокойно, переключившись на дела сербские, которые все еще привлекали легкостью получения наживы.

Иван не терял надежды бежать из янычарской школы. Сердце его не принимало веру Аллаха, а душа не желала покоряться свободному рабству янычарских будней. Но он понимал, что бежать отсюда в одиночку невозможно. Иван начал приглядываться к мальчишкам, ища себе сообщников. Казалось, сделать это было совсем нетрудно, ибо поначалу все они горели желанием вырваться из этого пекла. Но одно дело — желание, а другое — истинное стремление его исполнить. А это-то как раз было присуще далеко не всем. Школа, где обучались будущие янычары, была обнесена большим каменным забором и постоянно охранялась стражниками султана. За забором начинался сад, с одной стороны которого был город, с другой — пустырь. Предприятие было почти безнадежное, ибо ни денег не было у Ивана, ни страны он не знал, не знал даже, в какую сторону бежать. И все же он об этом не думал. Он не мог забыть смерть отца и страшную гибель сестренки, а еще его мучил страх, что из него сделают такого же бездумного убийцу.

Наконец Иван нашел двух единомышленников, которым он и решился довериться. Оказалось, они уже давно обдумывали план побега и, когда Иван им сообщил, что у него припрятан и крюк с веревкой, обрадовались неописуемо. Это уже было что-то. С этим крюком и веревкой можно было взобраться на стену, а там… Ребята были старше Ивана на несколько лет, и он с радостью согласился на их руководство заговором. Их звали Милош и Милан. Они себя продолжали называть именами, пожалованными им их христианским Богом. В первые недели пребывания в школе побег совершить было легче, нежели потом — в них пока впихивали одни суры из Корана, обучали языку и мусульманским обычаям, да изредка тренировали на плацу. Потом, когда занятия начнутся по полной программе, и следить за ними начнут гораздо строже.

Заговорщики узнали, что через четыре дня шейх Ибрагим на некоторое время должен покинуть Аджами Огхлан. Этими-то днями и решили воспользоваться мальчишки. Все шло как нельзя лучше. За день до своего отъезда шейх Ибрагим снова повел будущих солдат султана в городскую мечеть. Мусульманское богослужение все больше входило в сознание и мысли мальчишек. Когда они двинулись в обратный путь, их задержало невиданное дотоле зрелище — на покрытой плитами площади у мечети собралось необычайное множество народа. И вдруг на самой высокой точке минарета появились три человека — двое по бокам, в чалмах и при оружии, третий — в середине, в простой одежде и с непокрытой головой. Какое-то мгновение они стояли без движения, затем двое толкнули среднего вниз с башни минарета под дикие возгласы толпы. Страшный крик — и тишина. Иван отшатнулся и в страхе закрыл глаза руками. Кровь отхлынула от его лица. Он непроизвольно задрожал.