Окончание этого и весь следующий день Иван провел словно в забытьи. Он почти ничего не видел и не слышал, был невнимателен и рассеян. Даже приказ шейха Ибрагима о его наказании не произвел на Ивана впечатления. Но больше всего из-за его состояния переживали Милош и Милан. Ведь до побега оставалось все меньше времени. Они пытались растормошить Ивана, задавали ему вопросы, пытаясь выяснить, что случилось. Он отвечал что-то невнятное. Так потрясла его и напугала казнь преступника. Когда же его призвал к себе на исповедь шейх Ибрагим, Иван не выдержал. Он встал перед шейхом на колени, отвесил несколько поклонов, поцеловал носки его сапог и тихим, дрожащим голосом произнес:

— Почтенный шейх Ибрагим, в нашей школе готовится побег.

Слова отрока были для шейха равноценны раскату грома в безоблачный день. Его маленькое, но массивное тело затряслось. И без того смуглое лицо еще больше почернело.

— Как побег? Кто его готовит! О Аллах, да знаешь ли ты, отрок, что из школы Аджами Огхлан не убежал еще ни один ученик!

Иван молчал, припав к полу дома, где обитал шейх Ибрагим.

— Встань, Саид, и расскажи мне все по порядку, не спеша, и Аллах возблагодарит тебя за все.

Шейх успокоился быстро и требовал от мальчишки того же. Иван поднялся и робко, сбивчиво рассказал о том, что двое старших учеников (он назвал их мусульманские имена) уже давно подготовились к побегу и ждут только удобного случая, чтобы его совершить. Откуда он это знает? Да они и его привлекли к себе, пользуясь тем, что он моложе и неразумнее их…

— Только я прошу вас, высокочтимый и мудрый шейх Ибрагим, не наказывайте их. — Иван снова пал ниц и поцеловал носки сапог шейха. — Я поговорю с ними. Я добьюсь, что они откажутся от побега и во всем вам сознаются сами. Только не наказывайте их, умоляю. Они сами не понимают, что задумали. — Иван плакал и просил и боялся подняться на ноги и посмотреть в глаза этому человеку — ведь он понимал, что совершил предательство и что в руках шейха теперь находятся жизни его товарищей.

— Иди, Саид, и возьми себя в руки. Янычару не пристало обливаться слезами и сожалеть о порочных детях шайтана. Из тебя выйдет хороший слуга падишаха.

Иван, подавленный, ушел. На следующий день его забила лихорадка. Когда он выздоровел, ему рассказали, что Милош и Милан куда-то бесследно исчезли. Ходили разные слухи. Одни говорили, что им удалось бежать, другие, что их убили…

В середине ноября 1373 года в славном граде Крушеваце вновь собрались великаши всей земли Сербской. Да еще и бан Твртко с воеводой Влатко пожаловали. Да еще и царица Елена по такому случаю покинула свой монастырь.

Здесь проходил собор, на котором владения жупана Николы были разделены между союзниками, а сам Алтоманович понес заслуженную кару. Поначалу занялись более приятным делом — разделом жупановой державы. По заранее устроенному соглашению бан Твртко присоединял к Боснии всю Хумскую область с городами Требине, Конавле и Драчевицей. Все собственно сербские земли с Рудником и Ужице брал себе князь Лазарь. Расширил свою Косовскую область и Вук Бранкович, третий союзник в битве с жупаном. Все, казалось, было сделано быстро и безо всяких споров. Но пока великаши заседали в Крушеваце, братья Балшичи не теряли времени даром. Пользуясь тем, что рать после борьбы с рыцарями Ингеррама была в полной силе и боеготовности, они с ходу заняли и присоединили к своей Зете Требине, Конавле и Драчевицу. Города эти важны были тем, что именно с них начинали свой путь в Сербию и другие Балканские страны дубровницкие купцы. А значит, кто владел этими городами, тот и святодмитровский налог получал, поскольку единого государя в Сербии отныне больше не было. Но Балшичи не желали слыть разбойниками, отнимающими у великашей их богатство. Здесь был принципиальный спор братьев с боснийским баном. Они пытались доказать, что благодаря родству с царицей Еленой Душановицей они имеют на эти области (исконно сербские!) больше прав, нежели боснийский правитель, который лишь по материнской линии является родственником Неманичей. Однако во время захвата Балшичами названных городов никакого спора с баном Твртко, разумеется, еще не возникало, ибо последний в это время восседал на соборе на почетном месте в своем широком красном плаще, опоясанный длинным, узким золотым поясом, сработанным на кожаной подкладке. Поднявшись со своего места, вперед выступил князь Лазарь. Пробежал взглядом по сгорбившейся фигуре жупана, сидевшего на скамье под охраной двух ратников. Взглянул, и на миг его взгляд замер на фигуре ссохшейся, но все еще довольно бодрой и живой вдовы великого Душана — монахине-царице Елене-Елизавете. Наконец глянул на собравшуюся властелу и заговорил: — Славный собор и честные рыцари! Когда был принят и обнародован Законник Стефана Душана, не было случая, чтобы люди властелинского звания вели себя, подобно разбойникам с большой дороги. А тем паче здесь идет речь не о каком-то одном преступлении, а о целом ряде преступлений, начиная от измены царю, оскорбления его достоинства и кончая грабежами и насилием разного рода. Законник Душана не предвидел такие случаи, потому что их в те времена не было. Жупан Никола своими поступками осквернил звание рыцаря! Для него не существовало чести и достоинства великаша! А коли так, я предлагаю внести в Душанов Законник такую статью, как лишение подобных лиц рыцарского и великашского звания. И потому предлагаю жупана Николу отныне не считать нам равным!

Слова князя Лазаря прозвучали неожиданно для присутствующих. Но в них были верные мысли, и потому с ними было трудно не согласиться. После короткой паузы собор зашумел. Каждый высказывал свое мнение. Когда все утихло, поднялся со своего места дьяк, развернул папирусный свиток, на котором красными чернилами (какими отныне во всей Сербии мог писать только один человек — князь Лазарь Хребелянович) был начертан приговор Алтомановичу, заверенный большой золотой княжеской печатью. Согласно этому приговору, жупан Никола предавался в руки Стефана Мусича, в одном из монастырей во владениях которого он должен замаливать свои грехи. Ему в управление оставили небольшой клочок земли, способный содержать своего господина, дабы тот не дошел до полной нищеты. Вскоре после суда по тайному согласию князя Лазаря жупан Никола был ослеплен. На этом закончилась воинственная карьера амбициозного великаша. В ту эпоху победитель мог поступать с побежденным, как он считал нужным. Умер Никола в глубокой старости, в конце XIV века, слепым и полунищим.

В один из последних августовских дней, когда большая часть урожая была собрана и дни стали не такими напряженными, во дворе дома Живковичей появились двое мужчин — один старый, другой молодой. Оба высокие, статные. Но если в старике еще до сих пор были видны следы былой силы и удали (не знаком ли этой удали был шрам, рассекавший лоб старика от переносицы над правой бровью до самых волос?), то молодой был явно слабее и неискушеннее, хотя его крутые плечи и налитые мускулы также говорили о немалых богатырских возможностях. Оба были в нарядных синих штанах и чистых серых гунях[18], подпоясанные широким холщовым поясом с кинжалом на левом боку. Судя по твердому шагу, каким они ступали по незнакомому двору, намерения их были самыми решительными.

Отец Зорицы, словно давно ждал дорогих гостей, встретил мужчин у самых ворот и проводил до двери дома. В этот момент и увидела их Зорица, случайно взглянув в открытое окно.

— Матушка, посмотри, кого отец привел, — ничего не подозревающая дочь повернулась к матери.

Драгана выпрямилась, встала, поспешно спрятала кудель и поправила юбку.

— Сваты это, доченька. Отец и сын Младеновичи из Грбуши. — Драгана взглянула в окно, чтобы убедиться в собственной правоте, а когда повернулась снова к дочери, чтобы привести ее в порядок, вздрогнула от неожиданности: Зорица побелела и изменилась в лице. Боясь, как бы дочь не упала, Драгана обхватила ее за плечи и заглянула в мгновенно помутневшие глаза.