без журавлей в облаках голубых.
В небе вечернем журавль почернел.
Но что там мигает в скрещении стрел?
Ритмом сердечным стучит и стучит.
Верно, прожектор пустил крановщик
через свою оголенную грудь,
собственным сердцем нормирует ртуть
выплесков света в потемки зари,
кабель под кожей пускает круги
искр электрических, магией волн
конченных, взвинченных, мчащих в затор.
Ух, крановщик, ты поистине маг!
Так прояснить мой осенний закат!
16 окт.
Как же хочется быть кем-то:
то я демон, то я пес,
то я неуч, неизменно
неуч, только не всерьез.
Что за придурь мировая
мной владеет в этот час,
когда, не соображая,
каюсь в профиль и в анфас?
Без прикрас - такая скука! -
вот он, глас, итог всех дум!
Так, выкручиваясь круто,
я обманываю ум.
И стою на перекрестке,
одинокий.., под дождем..,
я - подросток-переросток,
я - почти что нагишом...
и опять напялил маску.
И опять заганашил
ту бродящую закваску,
что, взуваясь сетью жил,
норовит освободиться,
проявиться до конца.
Ниспадает с рук водица...
Где ж ты, вешняя вода?
До конца освободиться...
Знаю, в чем "большой секрет".
И что должно с руки пролиться.
Только мне не двадцать лет.
Разведете, нет сомнений,
вы еще не одного.
Ну а мне? А мне - терпенье.
И сомненья... все-равно.
17 окт.
Сумерки.
Мадам, позвольте сигарету
зажечь Вам. Вечер так суров! -
вы не находите?
А как к кабриолету
вы отнесетесь?
Я уже готов
подать его под тонкие штиблеты
так донельзя ухоженной ноги.
Ах, что Вы говорите!
Те памфлеты...
Но нет, они, ей богу, не мои.
Как Вы могли подумать про такое!
С таким песком любовь мою сравнять!
Я думаю, украдкой, про иное,
и мое сердце улетает вспять
к волнам средьземноморской гальки,
я очень нежно вспоминаю соль
на вашем платье, скажем без утайки,
облапившем любимую мозоль
фигуры вашей, высшем пилотажем
вскружившею всю голову мою.
И я пою, я так многоэтажен,
что сам не знаю, как еще стою.
Мадам, позвольте сигарету
зажечь Вам. Вечер так суров!
Так хочется курить,
что мне при этом
нет места, где прилечь
и выпить кровь.
17 окт.
Я живу в сторожке
в дальней стороне;
грибники в лукошке
хлеб приносят мне;
бродят вдоль избушки
деды-лешаки;
квакают лягушки
где-то у реки.
И живет напротив,
кто не знаю я;
пальцем круг выводит,
сидя у окна,
по стеклу сухому,
поскрип за окном,
и нежно, по-простому,
пахнет табаком.
18 окт.
Врубай телевизер, врубай!
Я должен увидеть, как рай
взрывается сотней огней
на фоне цветных площадей.
Что там обещают вчера?
Почем нынче воздух, вода?
Почем облапошенный край?
Врубай телевизер, врубай!
18 окт.
Слова нужны, нужны слова!
Слова - они, как хлеб!
И голова - не тяжела,
и рампы ярок свет.
Слова нейдут, нейдут слова!
Один сплошной обвал.
Я потерялся навсегда,
я донельзя пропал...
Все больше сердобольных лиц
вокруг и стариков.
Уже вот-вот и до больниц
докатится жернов,
в муку меня перемеля,
стирая до основ.
Мне позарез нужны слова!
Хоть отголоски слов.
19 окт.
Ахтунг, ахтунг, как на мотоцикле
мне пригрезился тут дивный образ твой -
восседала ты, подобна нимфе,
бензобак дымился под рукой.
И рукою выжала сцепленье,
я с волненьем дух переборол,
еле уловимое движенье
ног, и ты умчала... на бейсбол(
Я бродил в пустынях зоосада,
думал - так и надо, не злобясь.
Губ твоих вишневая помада,
сгустком мне на сердце припеклась.
Две слонихи, веер вверх пуская,
серебристо-палевой воды...
Ты ушла, как будто, так и надо,
словно вовсе не знакомы мы.
Ахтунг, ахтунг, как на мотоцикле
я сижу верхом, не зная, где
зажигание и чертовы пюпитры,
клавикорды и аккорды, и вообще.
19 окт.
Копипаст, копипаст,
ты нам сниппеты припас?
Нужен сниппет для проблем,
театрально ярких сцен,
для тусовок и друзей,
когда в церковь иль музей.
Копипаст, копипаст,
заложи надежный пласт,
фильмы, книги прошерсти -
сниппетов полны они.
Пригодятся, и не раз,
копипаст мой, копипаст.
Скопипастю смех и стон,
жест руки, увы, поклон,
гнев, улыбку, нежность чувств,
голос - он поет, как блюз,
как сюита, песня - речь,
как мне встать и где прилечь,
не встревожит ни-фи-га -
копипаст - судьба моя!
20 окт.
Подшивала на платье оборки
нитью тонкой
под вечер, в потьмах,
уколола вертлявой иголкой
пальчик милый, и пальчик зачах.
Истекал он пронзительной болью,
горевал и безмолвно кричал.
При свечах распростился с любовью
и уже тишину привечал.
Пальчик был, как без рук,
одинокий,
Пальчик думал и долго молчал.
Из начал прилетели истоки
и помазали йодом, почав
безразмерный флакон подоплеки,
подноготную вся и вовек.
И тогда он раскрыл свои веки,
и увидел - и он человек.
20 окт.
Ты так похожа на принцессу Мононоке!
Такая ж дикая, такие ж видишь сны.
Ослабли волки, стали одиноки,
они, как пугала теперь, среди весны.
Ты так похожа на принцессу Мононоке!
Такая ж нежная и невная до тла!
И все-то твои выдохи и вздохи
видит, как Ось, насквозь душа моя.
20 окт.
Ах, графиня, куда вы пропали?
Вспоминая ваш баритон,
