Чего так мается народ?!
С чего и почему?!
Пардон, как раз наоборот!
Вот только не пойму
чему рязанский парень рад,
чему уэльский хмур?
и сколько будет этот смрад
дурить дурешных дур?
20 июля
Ой, буду я жутко стесняться,
придя завтра в этот салон,
зеленых бутылок касаться,
как будто по-новой влюблен
в лиловую тень кипариса,
в кровавую соль бытия.
Адониса ягодица
и Ареса злая стезя
неужто ко мне прикоснутся?
Продумал на кассе халдей
до точки, чтоб не проснуться.
А я остаюсь средь людей,
халдею сую, и балдею,
кредитку. Халдей ворожит
и думает, что Берендею
отныне все принадлежит.
19 июля
Я люблю безопасные бритвы.
Знаю - нет в них надлома,
они не для битвы...
Все же меньше содома,
все же больше от Митры.
И обыденны краски,
да широки палитры:
от флакончика масла
до цистерны поллитры.
Им неведомы графства,
алтари и пюпитры.
Но аккорды, гитары,
неуклюжие рифмы.
И скребу по щетине
души, веселея:
тихи глади за ними,
и цела трахея.
И пускай их судьба
будет долгой и ясной,
пусть считает судья,
что они неопасны.
26 июля
Екати Мунь и Ва Луян -
страдальцы еще те.
Двуместный аэроплан,
где на одном крыле
танцует вечность, на другом,
вцепившись в элерон,
повисло время, и его
по-прежнему вагон.
Кругами кружит по земле,
никак не подлетит.
Все, как у всех, но эти все
гуляют аппетит
на сыромятном поводке,
бегут по полю вслед.
Все исхудали в пояске! -
Когда уже обед?!
Когда надломится шасси,
на кочку налетев?
Когда пропеллеры-ножи
повырежут посев?
На сувениры разберут
обшивку и багаж.
В ладонях, млея, понесут,
забыв про экипаж.
Про двух пилотов в неглиже
на гребешке межи,
что на последнем вираже,
взревев, прожгли ножи.
Врубай, врубай скорей форсаж!
Над нами океан!
Да будет хрупкий фюзеляж
от неба в стельку пьян!
27 июля
Дезертир
Твоя любовь, как запах розы,
что рисовал вчера мороз
на ветровом стекле. Автобус
в такую срань тебя завез:
не видно крыш - одни землянки,
буржуек банные дымы,
траншей ухоженные грядки,
ежей колючие ряды.
Титульный лист многотиражки:
прогноз сражений на пять лет,
статья о кукле-неваляшке:
ей что шрапнель, что винегрет,-
найдет проход среди колючки,
без мыла влезет и пройдет.
На обороте чьи-то внучки
еще встречают прошлый год.
Что там еще на обороте?
не разглядеть - врубили свет
прожекторов, и первой роте
пора явиться на тот свет.
За ней второй, а следом третьей,
четвертой, пятой и шестой.
Пока седьмая не в ответе,
налей-ка сразу по второй!
Налей, пока не видит ротный
твоих ошеломленных глаз,
пока позыв из тела рвотный
не изрыгнул боезапас
косноязычных междометий.
Пока не тянется рука
к обоймам канувших столетий,
походной кружкой занята.
Твоя любовь, как запах розы,
что рисовал вчера мороз.
Мираж, мираж, пустые грезы.
И после третьей ты тверез.
И обложили командиры,
признали, черти - дезертир!
Всего-то - вышел из квартиры,
где просидел штаны до дыр.
30 июля
Веди меня через границу,
старик в ушанке до ушей.
Твои смешные рукавицы...
они судьбы моей смешней.
На перевале перекурим:
дай еще раз взглянуть назад
на целину былинной дури,
где я всю жизнь был жизни рад.
Но как же можно, как же можно? -
всегда свербит один вопрос.
Да, можно, если осторожно, -
но князь острожный крутит нос.
Он приаттачивает цели,
пеньковый галстук тонко шьет.
в самое сердце, сука, целит
и уж наверно метко бьет.
Но ждать его нам нет причины
и до кончины проклинать.
Как много под ногами глины,
нам всю и не перемешать!
Стряхнем остатки, счистим щепкой, -
и стали легки сапоги.
Лишь целина висит прищепкой
и студит раны изнутри.
Веди меня через границу,
через границы и миры,
седой старик из небылицы,
из выдуманной мной страны.
Твои смешные рукавицы,
моя веселая судьба...
Нам все равно с тобой ни спиться,
ни спеться, так веди меня.
3 авг.
Как ты сподобился родиться
больным средь праведных людей?
Да, эта дряблая водица
не держит поступи ничьей...
и кто из нас ступает в воду?
кто столь безумен, что идет?
не видя брода, через годы,
не превращая воду в лед.
Какое счастье так родиться!
Больным. И лекаря привлечь
своим дыханьем и умыться
прикосновеньем легким плеч
к волшебной дымке неземного,
что тает быстро, но опять,
не видя выхода иного,
полет свой обращает вспять.
И ты блаженствуешь под негой
необъяснимо нежных рук.
Где-то меж Лебедем и Вегой
летишь, летишь который круг.
И утопая до макушки
среди холодных, серых вод,
ты слышишь, как поют лягушки,
ты видишь эльфов хоровод.
В нелепых снах многоголосья
одной утоптанной межи,
ты обрезаешь вдруг колосья
нетронутой, янтарной ржи,
что никому была не нужна,
росла по краешку дичком.
И задыхаешься простуженно,
неся богатство в милый дом.
13 авг.
Читая Ж.П.Сартра Дороги свободы.
Марсель надумала снестись.
Как неожиданно, как тускло!
И где теперь оно, искусство?
Повержено, побила жизнь?
Марсель надумала снестись.
В центре Парижа, не в Лионе,
не в обывательском притоне,
где по коврам блуждает мысль.
Марсель надумала снестись.
Еще чуть-чуть и буду дома.
Асфальт крадется вдоль роддома,
я уношусь местами ввысь.
Марсель надумала снестись.
Тут рядом, за стеной из глины,
