— Тебе что, противно было меня видеть? — сглотнув, спросил Юра.
— Нет! — быстро ответил Отабек. — Нет, что ты такое говоришь? Просто было тяжело.
— Почему?
— Юр, это сложно объяснить. Прошло не так много времени.
— Прошел год.
— Это немного. Хотя тянулся он очень долго. Я не хотел делать тебе больно.
— Ясно, — Юра кивнул, завесившись волосами. — Все опять ради меня.
Отабек шумно выдохнул. Помолчал, но потом все же ответил:
— На самом деле нет. Все не так благородно, как ты думаешь. Я изменил решение, потому что хотел во всем разобраться. Очень тяжело было. Мне тебя не хватало. Но я не хотел, чтобы опять все… получилось нехорошо только потому, что я не могу справиться со своими чувствами.
Юра почти физически ощутил, как что-то внутри растягивается, как жвачка, в тонкую-тонкую ниточку. И вот-вот порвется. И это будет пиздец, потому что он себя уже не остановит.
— Справиться? А зачем с ними было справляться? — сипло спросил Юра. — Зачем мы это сделали? Чтобы потом справляться каждый в своей норе?
— Тебе было сложно. Я это видел. Ты нервничал, переживал, тебе эти отношения были в тягость. Расстояние — это непросто. Мне хотелось, чтобы ты чаще улыбался и вообще… был счастлив. У меня делать тебя счастливым не получалось. Прости, — обрывочно говорил Отабек, делая перед каждым предложением паузу, как будто слова давались ему с усилием.
— У тебя не получалось? — слыша, как звенит собственный голос, как стекло, когда по нему ударяешь чем-то металлическим, вскинулся Юра. — У тебя? Да ты… ты всем для меня был! Когда хотелось послать все в жопу и просто лечь и сдохнуть на месте, ты, именно ты был единственной причиной, по которой я поднимался и шел что-то делать! Хоть что-нибудь! — он резко затормозил, повернулся к Отабеку, впился взглядом в его лицо.
— Юр, ты не понимаешь, — в голосе Отабека слышалось напряжение. — Я не мог видеть, как тяну тебя вниз. Я совершенно не мог ничего тебе предложить. Что я мог для тебя сделать? Встречаться раз в полгода? Вешать на тебя свои ни хрена ни к чему не приведшие амбиции? Знаешь, чего мне это стоило — отказываться каждый раз приехать, когда ты звал, потому что мне нужно было больше тренироваться? Потому что я не такой талантливый, как ты. И это не укор тебе, это просто факт, пойми! И видеть потом твое расстроенное лицо. Ты совсем еще юный…
— А ты старый, что ли? Или что, из-за моего возраста я не могу четко понять, люблю я человека или, блядь, нет? Нужен он мне или нет? — Юра сделал короткий шаг вперед и оказался к Отабеку совсем близко. А ростом они теперь и правда были одинаковые. — Но лучше не стало, Бек! Какое к чертовой матери счастье, если я тебе даже позвонить теперь не могу? Просидеть с тобой в скайпе полночи? Рассказать тебе, как меня все заебали и как я всех ненавижу — только ты эти слова понимал так, как надо, и не говорил мне, что я наглый избалованный подросток, хотя кому меня баловать-то было? Матери за тридевять земель? Или престарелому деду, о котором я уже заботиться должен, а не наоборот? Ты меня всегда понимал и слышал. И как же мне было тошно, что больше у меня этого нет, ты не представляешь! Все просто… — Юра запнулся, с дрожью втянул носом воздух. — Все просто пошло наперекосяк, — уже тише сказал он. — Через жопу. Все, абсолютно все. А расстояние… Это же временно, мы оба это понимали. Как, как ты можешь тянуть меня вниз, если без тебя я просто пробиваю своей башкой дно и даже не замечаю этого? Если… если ты любил меня, когда говорил мне, что лучше будет разойтись, то ты… ты просто…
Отабек молчал. Его глаза были совсем черными, веки подрагивали, но он, не моргая, продолжал смотреть на Юру. На виске вздулась вена. Юра горько усмехнулся, прикусил нижнюю губу, чтобы не дрожала. Опять из него все переливается, не держится внутри, как ни запирай.
Потому что недостаточно. Всегда будет недостаточно. Какое правильное и точно слово, черт возьми.
— Видишь, похоже, у меня тоже было что-то, чего я тебе никогда не говорил, — прошептал Юра, опустив голову.
Уже были слышны голоса остальных. А Отабек молчал, как воды в рот набрал. Вот тебе и поговорили, подумал Юра. Как же это все сложно, Господи, почему оно все такое, за что?
Отабек так и не сказал ни слова ни когда с ними поравнялись остальные, ни когда они все вместе дошли до станции. Дорога пролегала через безлюдную широкую набережную, с которой были видны причудливые высокие здания. Местная архитектура была известна на весь мир. Был даже небоскреб с дырками насквозь. Юра под прыгающее почти в самом горле сердце, которое совершенно не желало успокаиваться, прошел весь путь, тоже не особо участвуя в общем разговоре.
Линия Юрикамомэ славилась своими автоматически управляемыми поездами. Об этом Юра узнал позже, а сначала испытал настоящий шок, когда они все вошли в первый вагон и увидели через панорамное окно во главе поезда небо, огни города и рельсы — странные, слишком широкие для обычных.
Места прямо перед этим окном были свободны, и Юра плюхнулся на одно из сидений, уставившись вперед. Это было дико и странно — ехать вот так. Поезд быстро набрал скорость, и периодически создавалось ощущение, что он летит в никуда. Только мелькает город под эстакадами. А ты будто вне всего этого, отдельно. Несешься все дальше и дальше, того и гляди тебя просто вынесет в какой-нибудь вакуум, утащит с орбиты.
Из-за света в вагоне Юра видел то, что происходило за его спиной в отражении на стекле. Все, кроме Милы, тоже занявшей место через проход перед окном, сгрудились сзади и глазели на быстро сменявшиеся урбанистические пейзажи. Прямо за спинкой его сиденья стоял Отабек. Юра встретился с ним в отражении взглядами.
Я не жалею, что сказал тебе все это, подумал Юра, не сводя с него глаз. Ни о чем не жалею. Потому что сколько можно долбиться головой в дверь, которая все равно никогда не откроется? Сколько можно притворяться и обманывать? Пхичит прав. Если любишь, нельзя так. Либо берешь все, либо ничего, но только не врать. От этого еще хуже.
Я люблю тебя, — твердо сказал про себя Юра, так и продолжая смотреть на лицо Отабека — строгое и серьезное. Хоть ты что с этим делай. На все ради тебя пойду, но врать не буду. Не могу больше…
Юра опустил взгляд на рельсы. Плеча вдруг нерешительно коснулись чужие пальцы. Провели по краю рукава футболки. А потом сжались на плече — так крепко, что закололо ключицу. Не решившись снова посмотреть в отражение, Юра выдохнул, просто поднял руку и накрыл их ладонью.
========== 4.4. Фудзияма ==========
Комментарий к 4.4. Фудзияма
♫ Michelle Williams – Tightrope
“High in the sky
We can see the whole world down below,
We’re walking the tightrope,
Never sure, will you catch me if I should fall?”
— Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.
— Попович, я сейчас выкину тебя из автобуса, — буркнул Юра, пытаясь хоть как-то устроить ноги у спинки впереди стоявшего кресла. Расстояние было таким узким, что колени тут же начинало ломить, как ни усядься.
Гоша крутился и так, и эдак рядом, изучая сунутые им на входе в автобус красочные буклеты.
— Почти четыре тысячи метров! Мы что, скалолазы? — не унимался он.
— Да ты сейчас прямо отсюда пойдешь пешком! Дай поспать, — Юра, не открывая глаз, пихнул локтем в сторону. Попал, судя по тому, что локоть ткнулся в мягкое, а Гоша тихо ойкнул и что-то неразборчиво пробормотал.
Юра и родной язык не особо готов был понимать. Встать пришлось в пять утра, когда район Аракава покрылся мягкими персиковыми тонами от только поднимавшегося в небо солнца. Пешеходный мост, по которому они всегда пробирались на станцию, весь сиял золотом и медью рассвета. Привычной жары не было, из-за чего еще больше хотелось спать. Настоящим откровением было то, что в метро было полно народу — в подошедшем через пару минут поезде стояли, как солдаты, мужчины в офисных рубашках и галстуках и невидящими глазами смотрели в окна.
Страна прогресса, думал Юра, чувствуя себя странно в джинсах, кедах и толстовке среди этих современных японских самураев. А как их еще назвать? Едешь ночью — эти бедолаги возвращаются с работы, по ним прям видно, что только недавно из офиса. Утром — та же самая картина, причем понятие “утро” было весьма условно. Только забрезжил рассвет — и снова здравствуйте.
