Отабек помолчал. Юра слышал тихий треск, с которым тлела его сигарета.

— Прости. Я не хотел, чтобы ты так себя чувствовал.

Юра подался вперед и ткнулся головой в собственные перекрещенные запястья. Стиснул зубы, подождал, пока поднявшийся опять откуда-то снизу, из живота горячий поток поутихнет.

— Пожалуйста, перестань, — спокойно попросил он. — Не тебе здесь извиняться. Я знаю, что ты сильный. Просто человек-скала какой-то, мне бы такую выдержку. Но это же не значит, что тебе не бывает больно или страшно.

— Конечно, бывает, Юр.

— И разве тебе не хочется в такие минуты, чтобы кто-то был рядом с тобой? Не обязательно говорил что-то или делал, просто был. Под боком. В кого можно просто уткнуться и помолчать, — шепотом спросил Юра, и ему все равно показалось, что эти слова прозвучали громко и повисли в воздухе рядом с рассеивающимся сигаретным дымом.

— Хочется, — ответил Отабек, и Юра поднял и чуть повернул голову, вскользь глядя на него, потому что ему послышалось что-то странное в его голосе.

— Хорошо, что хотя бы хочется, — Юра снова затянулся сигаретой. — Надеюсь, кто-то сможет сделать это так, как тебе нужно. Правда.

— Юр…

— Это был не сарказм! — заверил его Юра, сгибаясь и прижимаясь грудью к своим локтям на парапете. Рука с тлевшей сигаретой в пальцах безвольно повисла, как плеть.

— Я тебе всегда доверял и буду доверять, если ты это позволишь. То, что тебя тогда не было физически рядом, не значит, что ты не помогал мне, — сказал Отабек, и Юра с трудом проглотил вставший в горле от этих слов ком.

— Как?

— Ты всегда меня удивлял. С самого детства, помнишь? Ты очень сильный. Кто бы ни говорил об обратном, не слушай. Я знал, что ты у меня был. Знал, что, когда я смогу здраво мыслить, ты будешь рядом. Позволить себе срываться на тебе ни за что, делать тебе больно своим видом и поведением, я не мог и не собирался. Но чувства к тебе мне тогда очень помогли. Всегда помогали.

Юра потер тыльной стороной руки нос, из которого вдруг потекло, завесился еще больше волосами. Нужно было что-то сказать, но слова застряли в горле и ворочались там, как угли в жаровне. Он сбил ногтем уголь с сигареты и, нагнувшись, положил окурок рядом с парапетом. Утром выбросит.

Когда он разогнулся, по-прежнему не глядя на Отабека, на плечи легла теплая рука. Едва Юра успел как-то среагировать и что-то сообразить, Отабек притянул его к себе и едва ощутимо коснулся губами макушки.

— Спасибо.

Тепло исчезло так же быстро, как и появилось. Отабек затушил свою сигарету, забрал ту, что Юра положил на пол, и вышел с балкона, а потом и из номера.

По ногам скользнул ледяной, выстуженный кондиционером воздух.

*

Юра проснулся оттого, что кто-то так тряс его, наваливаясь всем весом, что аж зубы клацнули.

— Бля, кому жить надоело? — он подскочил и тут же взвыл от боли, ударившись лбом обо что-то жесткое.

— Плисецкий, ты пиздец! Чуть зубы мне не выбил! — проморгавшись, Юра увидел у кровати Поповича, с остервенением потиравшего подбородок.

— Ты какого хрена делаешь в моей комнате?

— Мы проспали! — Гоша сделал страшные глаза.

В этот момент дверь распахнулась, едва не задев любимый юрин торшер, и на пороге предстала растрепанная Мила с зубной щеткой во рту.

— А ну живо собвавись! — прошепелявила она с грозным видом.

— Что, пожар что ли? — пробурчал Юра, отпихивая Поповича и спуская ноги на пол.

— Почти! — Мила все же вытащила щетку изо рта. — Поезд в Токио через сорок минут!

— Что? В Токио? — Юра, путаясь пальцами в волосах, потер затылок. Голова неприятно болела с одного бока.

— Да! Юри взял нам вчера билеты пораньше, чтобы успеть вечером погулять. А мы проспали! Все! — Мила выставила указательный палец и ткнула им почему-то в Юру, как будто лично он был виноват в том, что поезд в столицу уедет без них.

— Ну, значит, поедем на другом, — пожал плечами Юра, наклоняясь и подтягивая к ногам рюкзак.

— Ты дурак? — подал голос Гоша, все еще державший ладонью подбородок. — У нас заселение в гостиницу в полдень!

— А мы что, уже все? — замер Юра.

Точно. Три ночи в Осаке, о которых тогда говорил Отабек, оказавшись с ним в одном номере, уже прошли. И предстоял переезд в Токио. Да и JR PASS заканчивался, судя по всему, именно этим днем. Если они не уедут сегодня, проезд из города в город влетит в неплохие деньги.

— Встречаемся внизу через десять минут! Живо! — скомандовала Мила и скрылась за дверью.

Юра встал и переждал вспыхнувшую в виске боль. Мигрень, только ее ему и не хватало. Отабека в комнате не было; его сумка стояла собранная у кровати. На покрывале, аккуратно постеленном поверх одеяла, лежал его телефон.

Когда Юра кое-как привел себя в порядок, покидал немногочисленные вещи в рюкзак и спустился во двор, не хватало только Виктора. Остальные уже собрались в кучку и что-то активно обсуждали. Пхичит размахивал руками, блестел глазами и выглядел так, что его хотелось придушить — свежим, отдохнувшим и веселым. В крови девственниц он, что ли, купается?

— Ты чего меня не разбудил? — спросил Юра, подойдя к Отабеку. Тот успел, пока Юра был в ванной, забрать вещи из комнаты и спуститься вперед него.

— Я знаю, что ты быстро собираешься. Хотел дать тебе еще поспать, ты всю ночь ворочался, — ответил тот, поправляя солнечные очки.

— Сам ты как будто сном младенца спал, — съязвил Юра.

Отабек улыбнулся одними губами и ничего не ответил. Темнило. Хорошо же они отдохнули эти три ночи — ни разу не поспали дольше двух-трех часов.

— Все готовы? — с главного входа выпорхнул свежий и бодрый Витя — второй кандидат на убой за чрезмерно отдохнувший и веселый вид.

— Где тебя черти носят? — спросил Крис. — Опять бежать!

— Дрыхнуть надо меньше! — припечатала Мила.

— Сама-то! — вклинился Попович.

Они неслись по улицам, как угорелые. Когда в поле зрения появилась станция, до поезда оставалось минуты три. Зато голова прошла — физические нагрузки, как ни странно, всегда помогали Юре от мигрени. Барановская научила. Болит голова — нечего лежать, лучше сделай что-нибудь полезное. Зарядку, например. И спину ровнее, Плисецкий, ровнее. По оживленному с утра вокзалу они бежали, расталкивая людей и перепрыгивая через чужие сумки. И было в этом что-то одновременно серьезное и детское. С одной стороны, они опаздывали на поезд, и это было нехорошо. Но с другой безумно веселило то, как отчаянно краснел и извинялся перед всеми запыхавшийся Юри и как смеялся в голос летевший на всех парах рядом Витя. У него растрепались волосы, выбились из хвоста совсем — лишь на самых кончиках осталась державшая их резинка — и Юра даже на бегу видел, с каким изумлением их провожают взглядами.

Двери вагона — причем первого попавшегося, даже не их — закрылись, едва не прищемив впрыгнувшего в поезд последним Поповича. Впереди был Токио, и Юра, пошатываясь в такт движению синкансэна, пробирался вместе со всеми до указанных в билетах мест. В каждом вагоне их встречали круглыми глазами — в Японии явно не принято было так опаздывать да еще и потом с красными от бега лицами шляться из вагона в вагон такой толпой.

Юра рухнул в кресло, даже не сняв рюкзак. В лопатку тут же воткнулся уже знакомый острый угол — за все это время он так и не потрудился нормально переложить папку с документами.

— Юр, давай сюда, я закину наверх, — рядом возник Отабек. Он стоял в проходе, почти не шатаясь от качки разогнавшегося поезда, и протягивал руку.

Юра вылез из лямок рюкзака, и Отабек убрал сначала его, а следом и свою сумку на решетчатую металлическую полочку над сиденьями. Потом сел рядом. Всю дорогу они молчали. Отабек лишь иногда улыбался, когда у Юры в наушниках начинали играть знакомые ему песни — тот всегда очень громко слушал музыку. Юра изредка поглядывал на него, потом и сам не заметил, как начал выискивать в плейлисте и ставить те композиции, которые — он точно знал — нравились Отабеку. За полчаса до прибытия в Токио Отабек усмехнулся, нагло вытащил из уха Юры капельку и воткнул в свое.