Друзья. Они снова друзья. Что такое вообще дружба, если ты с ума сходишь просто от желания прикоснуться, взять за руку, обнять так, чтобы из головы вынесло ударной волной все мысли до единой?
— Надеюсь, что сбудется, — сказал Отабек совсем рядом, и Юра открыл глаза.
— Ты загадал? — спросил он, глядя на свою монетку.
— Нет, — отозвался Отабек. — Я не загадываю одно и то же желание дважды, а ничто другое не идет на ум.
Юра вспомнил, как видел его в Фусими Инари с табличкой “эма” в руках. Было так интересно узнать, что там было написано, даже хотя бы спросить, но язык будто мгновенно присох к нёбу.
— Идемте! А то вдруг здесь тоже есть медузы! — позвала их Мила. Она стояла в воде, опасливо подняв одну ногу, как цапля. Подол ее светло-розового сарафана намок и прилип к бедрам.
Отабек рассмеялся, и Юра замер от звука его смеха. Как давно он его не слышал. Сердце дернулось от мысли, что Отабеку, возможно, было и правда лучше без него. А может, это не он тянул Юру ко дну, хотя это была ложь, а наоборот?
На берегу все долго сушились, разгуливая по нагретому песку, не желая влезать в обувь с мокрыми ногами. Юра отряхнул ступни и все же втиснулся в кеды, стараясь как можно меньше задевать среагировавший на соленую воду противным зудом ожог.
Они еще несколько часов гуляли по острову, останавливаясь то тут, то там по просьбе Пхичита, который, как казалось Юре, наделал уже тысячи фотографий за их поездку. В глубине острова на небольшой возвышенности продавали веера, красивые шляпы, подарочные катаны и украшения из камней. Само святилище Ицукусима, помимо врат, включало в себя длинные крытые коридоры, выкрашенные снизу доверху в неизменный ярко-рыжий цвет. Все святилище стояло на помостах на сваях, под которыми плескалась морская вода, пока не начался отлив и она не схлынула, обнажая серо-зеленое из-за мелких водорослей дно. Внутри молились, писали прошения богам на кусочках бумаги или тонких белых ленточках, чтобы потом привязать их на специальные конструкции. Под крышей было прохладно, приятно пахло морем и деревом.
В магазинах все накупили себе множество сувениров. Мила отоварилась в одной из лавок красивой заколкой ручной работы, которой тут же забрала волосы. Юра же проторчал на одном месте полчаса, пытаясь понять, что говорила ему пожилая японка, демонстрируя темно-синий веер, усыпанный кандзи. Все, что получилось понять из разговора — на шелке была написана целая история великого самурая. Веер Юра купил, потому что про самураев плохого не напишут.
Когда пришло время уплывать с острова, вода из-за отлива ушла настолько, что Великие Тории оказались на полностью обнаженном дне. Витя отметил, что они правильно сделали, что приехали утром, оставив саму Хиросиму на потом, иначе бы не застали один из самых прекрасных видов в Японии.
Пока они плыли на пароме, Юра разглядывал купленные у той же пожилой японки открытки с вратами и самим святилищем. Что-то было в этом месте такое, что даже фотографии казались какими-то особенными. Что-то, что вряд ли может быть подвластно человеческому уму.
В знаменитый Парк Мира в Хиросиме они попали к вечеру, когда солнце уже заваливалось за горизонт, освещая дома, дороги и деревья мягким золотистым светом. Духота немного спала, и дышать стало легче. Они поужинали в небольшом ресторанчике недалеко от парка, и Юра, поедая вкуснейший стейк, понял, как сильно он соскучился по мясу. Все-таки японская кухня оказалась не совсем для него.
Хиросима воистину была городом, буквально восставшим из пепла, как феникс. Юра по дороге загуглил фотографии страшной катастрофы, из-за которой это место вошло в историю, навсегда оставив в ней кровавый след, который уже никогда не заживет. Было так странно смотреть на фото разрушенных, буквально стертых с лица земли улиц и кварталов, которые теперь были отстроены заново. Хиросима жила, цвела и зеленела: у дорог возвышались небоскребы и торговые центры, по широким шоссе двигался поток машин, люди, шедшие им навстречу, улыбались и казались такими беззаботными и счастливыми, по сравнению со всем тем, что выдавал по запросу всезнающий Интернет.
— Парк Мира был основан на месте, которое было эпицентром, — сказал Юри, прервав затянувшееся молчание, когда они вошли в густо засаженный деревьями парк. Наверное, впервые за долгое время они все шли в тишине так долго.
— Сложно поверить, что когда-то здесь произошло такое, — произнесла Мила.
— Юри, тут же должно быть здание, которое считается основным мемориалом, — сказал Отабек.
— Да, мы почти пришли. Его еще называют Атомным Куполом.
— Говорят, на его стенах даже можно увидеть тени, которые остались от людей. Я где-то слышал об этом, — подал голос Гоша.
— Бр-р-р, кошмар какой, — Мила потерла ладонями плечи, будто страшно замерзла.
Атомный Купол представлял собой достаточно жуткое зрелище. Это были полуразрушенные конструкции, которые остались от некогда красивого здания. Некоторые стены были почти целыми. От купола сохранились лишь железные арки, которые выглядели теперь голыми, как кости. Стены были серыми и гладкими, как будто по ним прошлись наждачной бумагой. Рассматривая мемориал, окруженный со всех сторон забором, Юра испытывал странное и тяжелое чувство, у которого не было ни названия, ни описания. Это был не страх, но что-то сродни ему, когда внутри все будто натягивается в струну и неприятно ноет, как старый перелом на погоду.
— Там дальше будет памятник Сасаки Садако. Их здесь два, — сказал Юри.
— Та самая история о девочке и тысяче журавликов? — спросил Крис. — Я думал, это просто красивая легенда.
— Нет, это правда. Она заразилась лучевой болезнью, но умерла, не успев сделать тысячу журавликов, чтобы загадать себе выздоровление. За нее их доделали ее одноклассники, — объяснил Виктор.
— Боже, это слишком грустно, — вздохнула Мила.
Вокруг высокого мемориала, который был похож на многоярусный уходивший в небо факел, росли деревья и стояли гранитные плиты. У основания, сложив руки в молитвенном жесте, замерла в камне девушка с крыльями. С обеих сторон пьедестал памятника вокруг этой хрупкой фигурки был увешан разноцветными бумажными гирляндами. Когда Юра подошел ближе, он понял, что это были журавлики. Тысячи и тысячи журавликов, которых Сасаки Садако дарили, спустя десятилетия после ее трагической смерти.
Ровно тысяча журавликов, чтобы исполнилось одно заветное желание. Снова эти желания. Если просить и умолять, тебя услышат. Наверное.
Вокруг никого не было, кроме них. У памятника стояли небольшие колонки. Кто-то нажал на воспроизведение аудиогида на английском, и из них полился тихий, но твердый мужской голос, рассказывающий судьбу печально знаменитой девочки из Хиросимы.
Юру мороз продрал по коже при первых же звуках.
“Лишь 644 журавлика были сделаны в момент смерти Сасаки Садако, но ее сила воли и желание жить настолько покорили ее друзей и одноклассников, что они закончили ее работу, и она была похоронена вместе с готовой тысячей бумажных журавликов”.
Юра слушал и слушал эту историю, внутри желая на этот вечер забыть английский язык, чтобы просто не понимать, что произносил этот вкрадчивый голос. Он смотрел на разноцветные гирлянды, пока они не поплыли перед глазами.
— Юр, ты идешь? — тихо окликнула его Мила.
— Вы идите, я догоню, — ответил он, сам не понимая, почему ноги будто приросли к асфальту.
— Если что, набери меня, — сказала девушка.
Оставшись один, Юра сунул руку в карман джинсов и нащупал карту острова Миядзима, купленную утром. Идея пришла в голову сама собой, и он, достав карту и опустившись на корточки, осторожно начал складывать ее, обрывая края, чтобы получился ровный квадрат. Дедушка научил его делать журавликов еще в первом классе. До них Юра умел только ваять самолетики, которые почему-то очень плохо летали и пикировали по спирали прямо вниз с балкона, втыкаясь носами в землю.
Юра складывал и складывал красочную бумагу, которая с каждым слоем становилась все жестче и неподатливее. А голос все продолжал звучать вокруг в тишине.
