Мое дело было мгновенно, как по мановению волшебной палочки, прекращено, а все обвинения сняты, словно их не было вовсе. Я не успокоился и пытался расспрашивать дальше, но никто не мог пояснить, с какой стати центральная газета нацистской партии вдруг взорвалась статьей, разрешившей в конце концов конфликт между гестапо и летчиками в пользу летчиков.

Мне очень хотелось увидеть Эмму, но пилоты сообщили, что она лежит в госпитале с нервным расстройством. Впрочем, пивной профсоюз выбил ей неделю отдыха на водах в Чехии, чтобы она могла восстановить пошатнувшиеся силы.

Вдруг пилоты с диким смехом стали заключать пари. Кто-то стал делать ставку на то, что благополучный исход дела, вероятнее всего, стал возможен благодаря заступничеству Королевы люфтваффе.

Однако каким образом проявилось ее заступничество, никто не мог толком объяснить. Фактов не было, были одни лишь туманные догадки и предположения.

Я повел глазами вокруг.

– А где сама Хелен?

– Не знаем, Валера, не знаем. Все покрыто мраком!

Я в полном недоумении глотал крепкое пиво, как воду. Мысли закручивались в тугой морской узел.

В самый разгар вечера прибыл курьер – подтянутый юноша в форме почтового служащего. Он отвел меня в сторонку и вручил письмо.

Я обомлел. Вот, в самом деле, легка на помине! Письмо – надушенная алая открытка – было от Хелен.

Она с чувством сообщала, что любит, ждет и скучает. Сегодня день рождения папы, и она сейчас у него в горах.

Хелен приглашала приехать. Она желала познакомить меня со своим отцом. Неплохое желание, говорящее, кажется, о многом!

Я не знал, как мне добраться, но парень-курьер мгновенно разрешил все мои вопросы. Он вручил ключи от шикарного «мерседеса», черно-белого кабриолета с откидывающимся верхом, и подробную карту с указанием маршрута. Любой дилетант разобрался бы по такой подсказке, что же говорить обо мне. Ориентирование по карте – один из ключевых навыков моей романтической профессии.

Пилоты не хотели отпускать меня так просто. Они заставили пить штрафную кружку. Пока я прощался с ребятами, обнимаясь и давясь пивом, которое теперь, после письма Хелен, просто не лезло в горло, Гофман куда-то исчез.

Не прошло и минуты, как я сломя голову мчался к своей любимой на автомобиле, словно на самолете. Солнце только-только зашло за горизонт, серебристые сумерки едва-едва вступили в свои права, над берлинскими улицами поднялась половинка луны, она завлекательно сияла и, словно небесная подружка моей красавицы Хелен, своим стыдливым сиянием звала в дорогу.

Я рассчитывал добраться до места назначения за два часа и таким образом успеть часам к десяти вечера, то есть как раз к задуванию свечей на праздничном торте в едва наступившей вечерней июньской темноте.

Прекрасная мощная машина была моей верной помощницей. Я без приключений довольно быстро выехал за город и понесся по вечерней дороге.

Мой путь лежал в городок Штадт-Велен, сердце Саксонской Швейцарии. Прекрасное шоссе позволяло развить приличную скорость. Через два часа я миновал по обводному шоссе Дрезден, а еще через десять минут был совсем недалеко от цели.

Сгустившиеся сумерки не позволяли насладиться видами. Однако изменившийся характер дороги – она сузилась и стала изобиловать поворотами, а также высокие лесистые холмы, которые в сумерках были похожи на огромные округлые медвежьи шапки, свидетельствовали о близости знаменитого горного массива.

Судя по карте, домик спрятался в предгорье, среди холмов, совсем недалеко от Штадт-Велена, но туда вела дорога без асфальтового покрытия. Я все время гнал автомобиль вперед, подгоняемый картинкой праздничной встречи, завлекательно застывшей перед глазами.

После довольно затяжного подъема начался спуск. Автомобиль разогнался, а дорога вдруг ушла резко влево. Я плавно нажал на педаль и похолодел. До этого мне ни разу, кажется, не пришлось толком нажать на педаль тормоза, дороги были свободны.

Тормозная педаль вежливо и мягко провалилась под моей ногой, и мое сердце, кажется, тоже провалилось вместе с ней! Надо было срочно переключиться на более низкую передачу и тормозить двигателем, но автомобиль разогнался так, что я не успевал ничего сделать.

Грунтовая дорога вильнула влево под прямым углом. Здесь в горах, как видно, недавно прошел дождь, шины не очень хорошо цеплялись за влажный грунт, а скорость развилась приличная. Я не вписался в поворот и вылетел на обочину.

Дорога продолжала уходить влево. Я не удержал автомобиль, и он слетел с косогора. Летать на автомобиле мне еще не приходилось.

На мою беду или счастье, на склоне лежало огромное дерево с массивным комлем, оно было повалено наводнением или бурей. Его корявые корни угрюмо уставились в серебристое вечернее небо.

Автомобиль с размаху влетел в корневище. Привязных ремней в те времена не было, и я бабочкой выпорхнул из открытой кабины.

Мгновенно сработал инстинкт опытного парашютиста. Я сгруппировался в воздухе и по скользящей траектории врезался спиной в крону поваленного дерева. Упругие ветви смягчили удар, я даже не потерял сознания и вообще отделался легким испугом.

Ветви проломились подо мной, я не успел за них ухватиться, слетел вниз и снова ударился спиной, на этот раз о крутой склон косогора. На мое счастье, склон был покрыт густой травой, а не камнями.

Я стремительно скатился вниз и выкатился на дорогу, ту самую, по которой ехал на машине. Она, сделав петлю, снова проходила по склону, но теперь гораздо ниже.

Голова была предельно ясной, но тело совершенно перестало слушаться. Наверное, сказался шок от внезапного и ошеломляющего удара. Я ничком тяжело лежал на дороге, словно придавленный тяжким грузом, и, к своему ужасу, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Я лежал на крутом повороте у правой обочины. В сумерках разглядеть меня было непросто, поскольку кроме темноты было другое обстоятельство – я оказался в зоне, плохо просматриваемой с места водителя. Когда раздался шум двигателя и через несколько мгновений какой-то автомобиль на скорости вылетел из-за поворота, я мысленно попрощался с жизнью, потому что онемевшее тело упорно отказывалось слушаться.

Вялое удивление охватило меня в тот момент, когда автомобиль, ослепив мои глаза ярким светом фар, резко затормозил, едва не наехав на мою голову. Извилистые углубления протектора замерли прямо перед моими глазами.

Хлопнула дверца салона. Видимо, водитель вышел на дорогу. Он подошел ко мне и, не говоря ни слова, перевернул на спину.

Я в изумлении приподнял голову, кажется, вдруг совершенно забыв о том, что еще секунду назад не мог даже пошевелиться. Какая встреча! Кого-кого, но его я точно не ожидал увидеть.

– Хорошо, что я догадался расспросить курьера, и узнал, где сейчас находится Хелен, – сказал Гофман.

В лунном свете его глаза блестели тепло и по-доброму. Он приставил к моим пересохшим губам горлышко от плоской походной фляжки. Глоток великолепного коньяка оказался очень кстати, и через минуту я, хоть и нетвердо, но стоял на ногах.

Гофман сообщил мне, что папу Хелен в люфтваффе отлично знали, поскольку ему, известному художнику-акварелисту, благоволил сам Геринг, хоть и обижался, что папаша не подарил ему до сих пор ни одной акварели. Многие хотели бы побывать на дне рождения Эрика фон Горна, однако он вел довольно замкнутый образ жизни.

После безвременной кончины жены, матери Хелен, Эрик практически перестал выходить в свет, всецело отдавшись творчеству, которое, может быть, в результате нахлынувших личных переживаний стало необычайно пронзительным. Сам Эрик относился к своему успеху совершенно равнодушно.