Под громкие раскаты выстрелов Мэрл Диксон падает на нижнюю полку нар. Пуля в его голове, две пули в груди, а остальные ранили лишь стены. Его глаза раскрыты, так же расслабленно они были устремлены прямо в лицо смерти, ровно, как и у Мартина…

Я падаю на пол под воздействием силы Дэрила, чуть прокатываясь назад, встретив спиной ограждение. Он падает на колени, держась за плитку на полу ладонями, словно об опору, он опускает голову, что-то крича. Я больше ничего не вижу, потому что мой взгляд затуманен постоянно нахлынывающими слезами. Его больше нет. Мартина больше нет.

В мгновение сюда сбежались все, кто слышал эти шесть быстрых выстрелов. Люди облепили камеру как мухи плошечку с вареньем, оставив нас с Дэрилом среди длинных ног, без возможности ещё раз взглянуть на это. Мы видели лишь друг друга…лишь безумные лица друг друга, выпученные глаза, проступавшие вены и всепоглощающее бессилие…Они оба мертвы.

Мартин пытался убить Мэрла, о чём гласил завалявшийся под нарами окровавленный нож. Но реднек оказался сильнее шестилетнего пацанёнка. Он откинул его, казалось бы, несильно, но тот прилетел макушкой в угол тумбочки, получив слишком тяжёлую травму.

Осознавал ли Мэрл, что совершил? Определённо. Осознавала ли я, что запустила в его тело три смертельных пули? Не до конца. Но это чётко понимал Дэрил. Он смотрел на меня и с болью, и с ненавистью. Он всё понимал…знал же, что я не смогу поступить иначе. Да и какая разница теперь? Одним убитым мной человеком больше, одним меньше…неужели теперь это имеет смысл?

Беспощадно расталкивая людей грубыми движениями, я пробралась в камеру. Марти всё так же сидел у тумбочки. А действительно…куда он может теперь уйти? Не жалея колени, совсем не думая о них, я упала на пол, протаранив ими бетонные плиты. Мальчик был в моих руках. Ещё теплый…ещё подвижный. Я закрываю ему глаза. Руки дрожат, как при сильной лихорадке, ходят ходуном, глаза дрожат, зубы противно скрипят…я прижимаю его к себе, смотря пустым безумным взглядом на тело Мэрла.

Подползая к брату, Дэрил становится локально ближе и ко мне. Он опускает взгляд на мальчишку в моих руках, в его глазах потухает всё, что осталось. Я видела это. Его подбородок дрожит, глаза на мокром месте, руки так же ходят ходуном. Может, он готов взорваться, но он с остолбенением во всех частях тела лишь садится у тела брата и смотрит мне в глаза. Они не устроит истерику при всех, он дождётся, пока останется один.

Мы смотрим друг на друга в течение нескольких минут, осознавая насколько значительно смысл каждого из нас утратился в эту минуту, насколько пусто стало внутри…

- Чего все уставились? – закричала я, брызжа горькой смесью из слёз, солей и слюны. – Сгиньте все!

Кто бы меня послушал…они пошатнулись, изображая едва заметную волну, но никто не ушёл. Наверное, в чём-то нам повезло…их не придётся убивать заново, находя в себе последние силы, чтобы вонзить в голову родных нам людей нож: мозг каждого был повреждён, никто больше не вернётся.

Рик протиснулся в камеру сквозь плотную завесу смотрящих тел. Впервые за последнее время я увидела в его глазах жалость ко мне, сострадание, обращённое ко мне.

Я не хотела отпускать мёртвое тело, крепко-накрепко зажатое в моих руках. Когда оно уйдёт под землю, мне кажется, я не смогу начать новый день. Рик опускается на корточки напротив меня, он не ждёт, что я ослаблю хватку, но всё-таки протягивает в мою сторону белую простынку. И я позволяю ему подобраться поближе. Лидер заворачивает ребёнка в простыню, словно в конвертик грудничка и снова дает мне крепко зажать его в своих объятиях, до тех пор, пока не испарится последнее тепло. Выждав секунду, в течение которой я жадно впитывала глазами каждую чёрточку лица ребёнка, я покрыла его голову белой тканью.

Глаза Диксона на секунду зацепились с моими. Я заметила его обреченное осознание того, что на его брата всем плевать, никому не было его жаль, наверное…и мне в тот момент тоже не было его жаль. Лишь позже я начинала возвращаться к мысли, что он был неплохим мужиком на самом деле.

Больше я никого не видела. Всего на свете больше я боялась встретиться со взглядом отца, почувствовать его боль или же…облегчение…не знаю, какие чувства преследовали его в тот момент, и в силу своего определенного эгоизма даже не хочу знать. Механизм, что был частью меня, давно уже был поломан, не знаю, удастся ли его починить снова…

***

Отчетливо запомнить каждый момент? Ощутить текстуру влажноватой рассыпчатой земли в ладони и почувствовать неприятную боль в спине от долгого орудования лопатой… Я копала могилу (а кто ещё кроме меня?), Дэрил копал, отец копал, и Рик помогал мне.

- Ты же всё знал, верно? – тихо прошептала я, глядя на Граймса из-за занавешивающих глаза влажных серебряных прядей.

- Я мог лишь догадываться, - Рик на секунду сконцентрировал взгляд на мне, а потом снова опустил его в землю, уставившись на собственные руки, держащие лопату.

- Я вот думаю… - через силу выговаривала я, тяжело дыша не то от душевного состояния, не то от физической работы. – Неужели это был единственный возможный вариант развития событий? Неужели Мартин всё равно бы умер? – взяв лопату двумя руками в качестве опоры, я перевела дыхание, но мой подбородок самопроизвольно начал ходить ходуном.

- Это зависело только от него самого, - наверное, Рик пытался успокоить меня.

- От меня! – выкрикнула я. – И от меня тоже!

- Я уверен, что ты дала ему всё, - твёрдо сказал Граймс и впредь больше не поднимал на меня взгляда, был занят делом.

Отчётливо запомнить каждый момент? Действительно…наверное, очень даже неплохо, что я не помню ничего, тогда, есть надежда, что он останется в моём мозгу хотя бы чуточку живым. Есть надежда, что он не погрязнет в земле навсегда, истерзанный мерзкими червями и жуками.

Неизвестное мне количество времени я провела в сне из которого было очень тяжко выбраться - мне снились действительно очень хорошие сны: яркие, добрые, в них присутствовал совсем иной мир, а близкие люди были живыми. Стоило мне проснуться, как состояние аморфности снова затягивало меня в себя, я еле-еле поднималась на свою верхнюю полку нар и снова засыпала, изредка лишь улавливая момент, как отец подходит к моей кровати, проверяет меня и снова уходит, как приходит в камеру Боно, поскуливает, и покидает помещение вновь.

В одно такое утро я проснулась с более-менее ясной головой. Сильно хотелось есть, руки слегка подрагивали от чрезмерного расслабления, ноги еле удержали меня, когда я спрыгнула с нар на бетонный пол. Мысли то и дело рыскали по лабиринтам моей головы, пытаясь осознать, а действительно ли произошло то, что произошло? Всё в башке было так неясно, смутно, и прошедшие сны смешивали всю реальность в одни сплошные бредни, непонятно было – может это лишь плохой сон?

Я вышла на улицу. Могилы. На месте. Нет, это не плохой сон. Это ужасающая явь.

Я вернулась в камеру, весь путь отгоняя мысли об этом. Не хотелось возвращаться в этот день, но могилы стояли перед моими глазами, словно я физически не могла покинуть это место, была привязана к крестам, а голова моя была зафиксирована, чтобы я не смогла отвести взгляд.

В камере на тумбочке у кровати посторонний предмет. Нож. Это Дэрила нож. Что он тут делает? Оставил его специально, чтобы я его нашла и отдала владельцу? Хочет видеть меня, значит…

Закусив яблоком, я выхожу на улицу снова. Снова эти кресты. Отвожу взгляд, сглотнув накативший к горлу ком, отравляющий всю глотку неприятной горчинкой. У ворот Нора.

- Ты не знаешь, где Дэрил? – спрашиваю её я, надеясь получить экстрасенсорный прогноз.

Она лишь кивнула в сторону леса, отражая вполне очевидный факт.

- Он хочет меня видеть, - не знаю, зачем я это сказала, будто оправдывалась перед кем-то. – Надеюсь, он не хочет меня убить, - а вот эта фраза была совсем ни к чему, под чьим контролем находится мой язык?

- Он хочет поговорить, только и всего, - пожала плечами женщина-одуванчик.