— Аллаху Акбар, — произнесла Накшидиль на арабском языке, встала и, запинаясь, повторила отрывки из Корана, которые я помогал ей выучить, когда мы осваивали пять молитв.

После этого она позавтракала, уже привыкнув к чаю, йогурту, хлебу с кунжутом, и продолжала заниматься арабским языком, стараясь изо всех сил правильно выговаривать придыхательный звук «х».

— Представьте, что вы задуваете свечу. — Я предложил ей другой подход, стоя позади нее в классной комнате.

Она начала читать Коран, но, дойдя до строчки «Мужчины отвечают за женщин, потому что Аллах поставил одних над другими», скорчила гримасу и сказала:

— Аллах не поручал турецким мужчинам отвечать за меня.

Она не любила учить историю ислама наизусть, однако, вопреки своему неприятию новой для нее религии, оказалась способной ученицей и освоила чтение нараспев шести догматов: веру в Аллаха, в Его ангелов, в Его книгу, в Его пророков, в Судный день и предопределение. И она знала пять столпов ислама: нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед Его пророк; обязанность молиться пять раз в день; благотворительность; пост во время священного месяца Рамадан; и если позволяют силы и средства, то следует совершить паломничество в Мекку и Медину.

— Знаете, — подбодрил я ее, — вы во дворце всего шесть месяцев и уже делаете большие успехи. Пройдет совсем немного времени, и вы сможете поднять указательный палец и произнести слова: «Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед Его пророк», после чего станете мусульманкой.

— Если я это должна сделать ради собственного выживания, — ответила она, — пусть будет так.

Когда из кухонь принесли обед, она вместе со всеми присела на корточки и стала молча есть. Обед состоял из цыпленка, рисового плова, йогурта, баклажанов, турецкого гороха нут, сыра и свеклы. Однажды, когда принесли блюдо из кабачков и огурцов, Пересту расхохоталась.

— Что ты смеешься? — шепотом спросила Накшидиль.

— Ты знаешь, почему кабачки и огурцы нарезаны?

— Нет, — ответила Накшидиль.

— Здесь опасаются, что если оставить эти овощи целыми, то мы заменим ими мужчину.

Накшидиль взглянула на нее, ничего не понимая.

Позднее в комнате для шитья девушки не удержались и прервали тишину, начав сплетничать. Отрывки их разговора долетали до ушей Накшидиль: Айша была матерью среднего принца Мустафы; старшего принца и наследника трона звали Селимом, младшего принца — Махмудом. Этот кафтан должен быть готов через три месяца. Любую, кто разозлит Айшу, ждет наказание, и ее тут же выгонят из этой комнаты.

Пока Накшидиль работала, она все время мысленно возвращалась к сказанному Пересту и спрашивала меня, что означают слова подруги. Я объяснил, что, если старый султан увидит девушку и та покажется ему привлекательной, он может сделать ее наложницей. Как раз так и случилось с Айшой.

— Возможно, если бы султан увидел меня, то проявил бы интерес к моим успехам, — пробормотала она. Она обратилась к девушке, стоявшей рядом с ней. — Как давно тебя определили в комнату для вышивания? — тихо спросила она.

— Скоро будет два года, — ответила девушка.

— Это очень долго.

— Да. Но другие здесь еще больше. Турки считают большой честью занятие вышиванием. Это одна из самых важных работ, какой может заниматься женщина.

— Ты не пыталась заняться чем-нибудь другим?

— Это почти невозможно. Здесь нет выбора. Желания султана обязательны.

— Но ведь не султан определил меня сюда. Это сделала наставница.

— В гареме она является его представительницей. Ты должна делать то, что она прикажет.

— А если я не подчинюсь?

— Тогда, — я вступил в разговор, — вас вышвырнут из дворца и отправят на невольничий рынок.

— Ты когда-нибудь видела султана? — спросила Накшидиль.

У девушки округлились глаза.

— Один раз в месяц Рамадан я видела его на больших празднествах.

Накшидиль умолкла, и мне показалось, что она снова вспомнила слова Пересту. Как же ее смогут заметить, если она останется запертой в комнате для вышивания? Как и птичка на дереве, девушка, которая шьет, так и останется незаметной: ее стежки просто сольются с листьями.

Больше недели Накшидиль старательно трудилась над вышиванием и вынашивала свой план. Только потом я узнал, что она размышляла над тем, как сбежать с этой работы. Накшидиль знала — если обнаружится, что она все делает обдуманно, то ее сурово накажут. Право, она вышивала так хорошо, что ее стежки привлекали не один восхищенный взор. Однажды днем она проткнула иголкой ткань не в том месте, но ошибку заметили только после дюжины последующих стежков. Накшидиль беспомощно взглянула на наставницу, но та лишь добродушно упрекнула ее.

— Как жаль. Пожалуйста, извините меня. Впредь я буду осторожней, — извинялась Накшидиль.

На следующий день она иголкой уколола себе палец, и капля крови упала на ткань. Наставница сердито уставилась на нее и выругала уже в более резких тонах.

— Глупая девчонка, — сказала наставница, тут же смахивая кровь с кафтана. Тебе повезло, что капля упала на красный цветок. Еще раз такое произойдет, и ты будешь наказана, — предупредила она.

Все открыли рты от изумления, когда иголка другой девушки скользнула и она сделала ошибку; все зашевелились и стали отодвигаться от Накшидиль. Кто-то шепнул, что ее сглазили.

Вышивая в следующий день, она заметила, что девушки перешептываются во всех концах комнаты.

— Что случилось? — спросила она. — Почему все вдруг так заволновались?

— Сюда придет Айша, — тихо сказала одна из девушек. — Она желает посмотреть, как продвигается работа над ее кафтаном.

Накшидиль оторвала глаза от атласной ткани как раз в то мгновение, когда в комнату вошла женщина с огненно-красными волосами. Она взглянула на меня, будто говоря: «Так вот как выглядит кадин, жена султана! Рыжие волосы, сверкающие зеленые глаза и красивый изгиб губ». Айша неторопливо ходила по комнате. Кадин останавливалась, смотрела на работу каждой девушки и подбирала кайму своей юбки, когда рабыни по очереди целовали ее. Когда кадин что-то не нравилось, она качала головой и изумруд величиной с грецкий орех, висевший у нее на шее, тоже покачивался, будто выражая недовольство.

Накшидиль сделала вид, будто поглощена вышиванием. Почувствовав, что Айша стоит над ней, она поцеловала кайму ее юбки и, не поднимая головы, продолжила вышивать верхушку листа. Она воткнула иголку в шелковую ткань, снова потянула ее наверх, и, когда вытащила до конца, нитка порвалась. Ее глаза сначала метнулись к наставнице, затем к Айше, затем опять к наставнице. По выражению их лиц она поняла, что последует дальше. Накшидиль почувствовала, как Айша изо всей силы ударила ее рукой по щеке. Черный евнух, который сидел на корточках в углу и наблюдал, поднял Накшидиль и вытащил ее из комнаты. Пока ее волокли, наставница презрительно выругалась ей вслед.

Ее протащили по коридору и затолкали в тесную комнату. Я шел следом и увидел, что ее ждет старая наставница, держа жесткую туфлю в руке. Накшидиль закрыла глаза, сжала пальцы в кулаки и втянула в себя воздух, готовясь получить удары. Первые удары были терпимы. Однако несколько минут спустя она уже не слышала собственных криков. Кожаная туфля обжигала уши, и из них текла кровь. У Накшидиль закружилась голова, она зажалась в углу комнатки.

Позднее в тот день я зашел проведать ее. Накшидиль лежала на своем диване, с ней рядом была Пересту.

— Я слышала, что тебя били, — шепотом сказала девушка. — Что произошло?

Накшидиль заметила, что позади Пересту стоит наставница. Одного наказания за день было вполне достаточно.

— Все было не так уж плохо, — шепотом ответила Накшидиль. — Я обо всем расскажу тебе завтра.

Накшидиль ослабла, устала и пыталась заснуть, свернувшись калачиком.

На следующее утро, когда я зашел к ней после завтрака, она все еще лежала на своем матрасе. От побоев у нее опухло лицо.

— Я пришел забрать вас, — сообщил я.

— Я никуда не пойду, — с трудом ответила она.