— Марк… — Слабые еще губы Брота смазывали слова, но голос звучал достаточно громко, чтобы его услышали. Брот посмотрел в лицо склонившегося над ним Марка, который присел на край постели. — Они хотели меня убрать и отдать станцию какому-нибудь желающему ее заграбастать. Нет, черт возьми.

Эта станция станет твоей, а я буду ее удерживать до тех пор, пока ты не окажешься готов принять руководство ею.

Эмоциональный всплеск, который позволил Броту произнести эти три предложения и соорудить из них полноценную речь, неожиданно иссяк, и голос оставил его. Теперь он лежал, снова пытаясь заставить работать свои голосовые связки, и было заметно, как напрягаются мышцы его по-прежнему мощной шеи.

— Ничего больше не говори, — попросил Марк. Он держал в ладонях парализованную руку Брота. Потом мягко опустил и накрыл покрывалом. — У нас теперь достаточно времени, мы можем подождать, когда ты почувствуешь себя лучше. Я привез тебе кое-какие подарки. Разреши-ка мне вывезти тебя наружу и показать их тебе.

Марк включил автоуправление в изголовье постели. Моторы заурчали как живые, и постель выплыла из спальни на воздушной подушке, пересекла гостиную и через внешнюю дверь Резиденции выскользнула на холодный воздух ранней весны северной умеренной зоны Гарнеры-6.

— Взгляни, — сказал Марк и нажал кнопку, поднялось изголовье постели.

Темно-коричневые глаза Брота смотрели в направлении чистой посадочной площадки, расположенной примерно в четверти мили от Резиденции и других строений Пограничной станции, находившихся сейчас в процессе реконструкции. Там, расставленные по площадке, стояли четыре небольших, приземистых корабля Флота, хвостовыми частями вниз, носовыми — вверх, и выглядели так, словно готовы были стартовать сию же минуту.

— Флот здесь? Какого черта? — прошипел Брот.

— Это не Флот, — ответил Марк. — Наши — законсервированные тяжелые разведывательные корабли, сданные мне в аренду, чтобы помочь отпугнуть Меда В'Дан, если эти уроды решат повторить рейды до того, как мы встанем на ноги.

Брот уставился на сверкающие очертания устаревших кораблей. Затем его грудь начала вздыматься и опускаться. Брот, словно с помощью кузнечных мехов, несколько секунд прокачивал сквозь себя воздух и лишь потом разразился серией коротких, хриплых звуков. Марк настороженно прислушался: то, что он первоначально принял за кашель, означало смех.

— Отпусти меня… — прошептал он, обессиленный, когда неожиданный приступ смеха прошел. — Пугало Флот… действительно… все-таки… играет… роль… пугала… Марк, ты… мальчик мой…

И в тот же момент слова иссякли у Брота; Марк отвез его обратно в спальню. Лишь через час Брот восстановил силы и способность говорить и тут же приказал Марку перевести свою госпитальную постель в комнату планирования Резиденции для встречи с остальными пограничниками, которые находились под командованием Брота на станции Абруцци-14.

Когда Брот и Марк появились, Гораций Хаббл, помощник Хозяина станции, и трое старших пограничников уже ждали их.

— Очень хорошо, — произнес Брот, когда его постель установили лицом к креслам, в которых они сидели, — вот здесь и Марк. И вы все знаете… чего я хочу от вас. Вы будете с этой минуты исполнять его приказы. Даже несмотря на то, что он моложе всех… вас.

Голос Брота стих до шепота и оборвался.

— Я так и думал, — произнес Штейн Чэмой.

Он поднялся на ноги: высокий, крупный пограничник, почти столь же крупный, как и Джарл Рэккал.

— Сядь, Штейн, — приказал Гораций, так как мышцы на шее Брота снова заработали, он явно старался что-то сказать.

— Извини, Рэйс [3], сказал Штейн, глядя на него в упор. Затем он посмотрел на Брота. — Черт возьми, Брот, прекрати разрывать себя, пытаясь что-то произнести! Ты же знаешь, что я об этом обо всем думаю. Я долго надеялся, что ты одумаешься и мне не придется…

— Не нравится… убирайся вон… — прошептал Брот.

— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Штейн. Он повернулся к выходу из комнаты планирования. — Я либо подам в отставку, либо напишу прошение о переводе. Сообщу вам об этом утром.

— Задержись-ка, — сказал Гораций Хаббл, худой, долговязый, коричневокожий, с длинными руками; казалось, что суставы его рук и ног болтались свободно, как у марионетки. — Возможно, ты не хочешь исполнять приказы Марка, Штейн, но мои приказы ты будешь исполнять до тех пор, пока ты в списках этой станции. Так что задержись-ка на минуту. Возможно, мы сможем обсудить твои проблемы.

— Здесь не о чем беседовать, — сказал Штейн, снова взглянув на Рэйса.

Тем не менее он остановился и посмотрел на Брота и Марка. — Если только Брот не захочет изменить своего решения.

— Я еще с тобой поговорю…

— Нет, — сказал Марк, кладя руку на здоровое плечо Брота, успокаивая своего приемного отца. — Позволь мне самому поговорить с ними, Брот.

Штейн, ты был на станции, когда Брот принес меня. Ты меня знаешь…

— Я знаю тебя, парень, ты мне нравишься, если уж на то пошло, ответил Штейн. — Но в моем квадрате более двух тысяч четырехсот колонистов. Я обеспечиваю безопасность их жизней. Кому нужен пограничник, не способный справиться с работой? Возможно, Марк, ты очень скоро научишься ставить на уши даже черта лысого, но пока ты — желторотый птенец с Земли и твоя голова набита знаниями из учебников. И мои колонисты, то есть — твои колонисты, Марк, на захотят есть книги, когда нагрянет зима. Я еще раз повторяю — я собираюсь уйти.

— Подожди… — позвал Рэйс Хаббл, когда Штейн повернулся.

— Нет, Рэйс, — сказал Марк, — пусть он уходит. Если он решил, то не станет меня слушать. Мне нечего сказать ему. Или, — он посмотрел на Орвала Белотена и Пола Трюгве, двух других пограничников, — любому другому, кто решил, что я еще несмышленый мальчишка.

Орвал Белотен, невысокий, круглолицый пограничник, которому было чуть за тридцать, заерзал в кресле и уставился в пол.

Пол Трюгве, худощавый, темноволосый пограничник, которому недавно исполнилось двадцать восемь, смотрел не мигая на Марка, но и на его лице явственно читалась тень сомнения.

— Что ж, на том и порешим, — сказал Штейн. И направился к двери.

— Будет лучше, — произнес Марк ему вслед, если ты все-таки предпочтешь перевестись, а не подать в отставку, Штейн. Скажем, на случай, если через год ты изменишь свое мнение обо мне.

— Хорошо, перевод, — согласился Штейн и вышел.

— Ну ладно, — обратился Марк к трем оставшимся, пододвинув кресло для себя. Теперь они сидели лицом друг к другу, четверо пограничников в креслах и их командир в госпитальной постели. — Я объясню вам, почему принимаю предложение Брота. Выслушайте меня, а затем решайте — остаетесь со мной или подаете рапорты о переводе. Штейн прав. Я зеленый молокосос и только что прибыл с Земли; более того, я зеленым молокосос, которым провел свои первые тринадцать лет вдали от Земли, на этой станции, и который знает, что не существует заменителя опыту, когда ты — пограничник. Но случилось так, что я вернулся как раз в тот момент, когда устоявшаяся структура порядка вещей готова рухнуть. Кто-нибудь из вас понимает, о чем я говорю?

Он посмотрел на них. Все они безмолвно смотрели на него.

— Я и не ожидал от вас утвердительного ответа, — сказал Марк. Единственное место, с которого можно разглядеть смысл моих слов, — Земля.

С Земли все выглядит удивительно ясно и просто. Ведь сама идея колониальной политики готова рухнуть под своим собственным весом.

— Это твои домыслы, Марк? — спросил Рэйс.

— Эта идея принадлежит определенному кругу земных ученых, которые проявили желание разобраться в ситуации. Например, человек по имени Уилкес Даниэльсон, который был моим учителем в Земля-сити. Вся беда в том, что такой человек, как Уилкес, может заставить вас слушать себя, а говорит он так, что у вас голова пойдет кругом, и вы его слушаете, потому что у него имеется репутация. Но никто не может через пять минут вспомнить, о чем он только что говорил, потому как всем предпочтительнее было бы не слышать всего этого с самого начала.