— Мы зарегистрировали работу вашего сканера, — объявил мальвар с экрана. — Мы знаем, что вы осведомлены о нашем присутствии. Миновать наш заслон вам не удастся. Предлагаем сдаться добровольно. — Затем все повторилось с начала. — Мы зарегистрировали…

— А в хо-хо не хо-хо! — пробормотал Фелиз, но включать переговорное устройство со своей стороны все же не стал. — Уж лучше невеки застрять на Данроамине. — Он усмехнулся, глядя на экран. — Если уж вы такие крутые, то давайте, спускайтесь сами и арестуйте меня. — Ухмылка сама собой исчезла с его лица, а взгляд сделался задумчивым. Он отключил трансляцию в тот момент, когда мальвар на экране монитора терпеливо начинал зачитывать свое обращение вот уже в третий раз, после чего встал и принялся шарить по шкафам.

Изо всех хранившихся там пожитков Фелиз отобрал несколько впечетляющего вида безделушек, несколько хлопушек и петард, из тех, что были изготовлены им месяца три тому назад специально для демонстрации высот пиротехнического искусства на планете Козуэлла, а также обломки, отдельные узлы и детали, оставшиеся от безжалостно разбитого преобразователя пластмасс «Марка III», уничтожившего его шляпу, и подаренный на счастье широкий шарф из чистого шелка, на котором большими китайскими иероглифами красного цвета были выведены пожелания удачи, после чего соорудил себе огромный бутерброд с сыром. Проделав все это, он выбрался из корабля, и все еще дожевывая хлеб с сыром, подошел к поджидавшему его снаружи Эль Хоске.

— Ну вот и все. Идем, — сказал он мэру.

Они пустились в обратной путь, и шли молча до самой лесной опушки, откуда открывался вид на город. Когда же лес наконец кончился, и путешественники вышли из-под сени тенистых деревьев, оказываясь на открытой местности, Эль Хоска тяжело вздохнул.

— Когда тебе много лет, — задумчиво проговорил он, — и занимаешь заметное положение в обществе, очень легко быть нечестным.

Фелиз подозрительно взглянул на него.

— Меня не покидает ощущение, — продолжал Эль Хоска, поворачивая голову, чтобы встретиться взглядом с молодым человеком, — что я не был до конца честен с тобой.

— Да ну! — заметил Фелиз. — Неужели!

— Сказать по совести, — продолжал свой рассказ Эль Хоска, — жилось нам здесь довольно неплохо. Разумеется, до совершенства было далеко — но кому оно нужно, это совершенство? Короче, это была самая обыкновенная, нормальная жизнь. — Он взглянул на Фелиза. — Хочешь услышать нашу историю?

— Меня недавно уже посвятили в некоторые ее аспекты, — осторожно заметил Фелиз.

— Но, должно быть, далеко не во все. Наверняка не во все, — сказал Эль Хоска. — Лишь немногие знают о том, как все было на самом деле. И это довольно грустная история.

— Ну надо же, — только и нашелся что сказать Фелиз.

— Вообще-то, подавляющее большинство наших людей не имеет на этот счет ни малейшего понятия. Думаю, они даже рады пребывать в счастливом неведении о том, каким образом произошел наш окончательный разрыв с технократической культурой. А все дело в том, что в свое время то, что теперь лежит в основе нашего жизненного уклада, было всего лишь политической философией.

— Политической философией? — переспросил Фелиз.

— Да. К твоему сведению, я вовсе не собираюсь вводить тебя в заблуждение заявлениями о том, что якобы все у нас с самого начала шло замечательно и безупречно. Нет, первоначально мы были всего лишь политической партией планетарного масштаба, выступающей за децентрализацию управления и свободу личности. Должен также заметить, что в то время подавляющее большинство членов нашей партии составляли так называемые практические политики. А истинные поборники природы, коими все мы являемся в наши дни, были в меньшинстве.

— Но потом все изменилось, не так ли? — подсказал Фелиз.

— Да. Видишь ли, наряду с нашей партией, существовала еще одна планетарная политическая партия, известная, как Авторитарная партия, члены и сторонники которой ратовали за жесткую централизацию управления. Разногласия между этими двумя партиями были настолько острыми, что некоторые не слишком умные люди опасались, как бы этот затянувшийся спор не перешел в войну.

— По-вашему эти люди не слишком умные? — уточнил Фелиз.

— Да, — ответил Эль Хоска. — Ибо, разумеется, ни о какой войне не могло быть и речи.

— Это почему же, интересно знать? — мягко усведомился Фелиз.

— А потому, что отцы-основатели этого мира издали замечательный закон о генетическом и психологическом оздоровлении наций. На протяжении нескольких поколений у детей с самого раннего возраста воспитывалась в духе эмоционального неприятия самой идеи массового насилия.

Фелиз удивленно вскинул брови.

— Однако, — продолжал Эль Хоска, — противоречия с Авторитарной Партией оказались столь неразрешимыми, что у нас попросту не оставалось иного выхода, как отправить всех ее членов в Ковентри[2].

— Вот как? И где же это находится? — спросил Фелиз.

— Нигде. Я просто выразился фигурально, использовав старомодное английское выражение, — пояснил Эль Хоска. — Оно означает, что мы объявили им бойкот и перестали обращать на них внимание. Занимались исключительно своими делами, делая вид, что тех, кто не согласен с нашей точкой зрения, попросту не существует. Это была жесткая, вынужденная мера, вызванная сложившейся на тот момент ситуацией. Но мы и представить себе не могли, во что это все выльется.

— Будь я проклят! — не выдержал Фелиз, резко останавливаясь и оборачиваясь к мэру. — Так, значит, вы все-таки понимаете, что произошло?

— Разумеется, — кивнул Эль Хоск. — Они все умерли.

— Умерли, — тупо повторил Фелиз.

— Да, — горестно вздохнул Эль Хоска и побрел дальше. Опомнившись, Фелиз сорвался с места и в два прыжка нагнал его. Эль Хоска же тем временем продолжал говорить: — Вымерли, как динозавры на нашей исторической родине. Увяли, подобно полевым цветам, лишенным солнечного света и благодатного дождя. Мы заметили, что их становится все меньше и меньше; и в конце концов пришло время, когда нигде уже не было видно ни одного из них.

— А что же стало с трупами? — мрачно спросил Фелиз.

— Полагаю, — спокойно отозвался Эль Хоска, — что сначала их хоронили покуда еще остававшиеся в живых сородичи. А останки тех немногих, кому удалось протянуть дольше других, истлели и превратились в пыль под воздействием естественных сил природы. Учтите, это было много лет тому назад. Не думаю, что кого-либо еще можно разыскать. Скорее всего, они давным давно покинкли города, отправляясь на поиски себе подобных. И никого не находя, продолжали упрямо идти вперед, пока наконец не падали замертво.

Фелиз взглянул на него и открыл рот, собираясь, очевидно, что-то сказать, но передумал. И все же затем открыл его снова.

— Послушайте, — сказал он.

— Да? — любезно отозвался Эль Хоска. К тому времени они уже добрались до городских окраин и ступили на вымощенным пластиком тротуар.

— Вы считаете себя человеком непредубежденым, не так ли? предположил Фелиз.

Эль Хоска снова улыбнулся.

— Непредубежденость является одним из самых важных элементов нашей культуры, — ответил он.

— И при случае вы смогли бы признать право на существование за некой теорией, полностью опровергающей вашу традиционную систему верований?

— Ну разумеется, мальчик мой.

— Тогда крепитесь, — сказал Фелиз. — Помните тех ваших прежних политические оппонентов? Так вот, они не вымерли. Все это время они жили рядом с вами, действуя теми же методами, что и вы, и также приучая своих детей не видеть ваш народ.

Эль Хоска не рассмеялся в ответ на это, но и взволнованным он также не казался. На его старческом худощавом лице застыло выражение вселенской скорби.

— Значит, — вздохнул он, — и ты туда же. Скажи честно, — он взял Фелиза за рукав. — Скажи… ты ведь тоже видел людей в странных черных одеждах, не так ли?

— И не только видел. Не говоря уж о том…