Кара

— Кара, — папа окликает меня. — У тебя есть одеяло?

— Да, папочка.

Я вытаскиваю одеяло из машины и отправляюсь вслед за моим отцом. В отличие от большинства подростков, я люблю быть с моими родителями. У нас прекрасные отношения. Я знаю, что могу поговорить с ними о чем угодно. И так было всегда.

Папа заводит лодку, держа курс вниз по реке. Сегодня солнечный день, и легкий бриз приятно освежает после ужасной жары. Мы всегда приезжаем сюда после обеда. Это наш семейный досуг. Как только мы добираемся до широкого открытого пространства плотины, папа начинает медленно направлять лодку вниз по течению.

Я расстилаю одеяло прямо на дно лодки и счастливо смеюсь, когда мы с мамой пытаемся на нем устроиться. Папа выключает двигатель и когда видит, что мы лежим рядом, подходит к нам, чтобы лечь по другую сторону от меня.

— Посмотри на это, — говорит папа, указывая на облако. — Оно похоже на автомобиль.

Я смеюсь.

— Для тебя все выглядит как автомобиль.

— Нет, серьезно, — тоже смеется он, но продолжает. — Смотри, вот то — диски, а это — самая что ни на есть настоящая крыша.

Мы говорим о глупейших вещах, а потом просто тихо слушаем пение птиц вокруг нас. Когда я уеду в колледж, то мне придется забыть о таких вот моментах, проведенных с родителями. У меня есть всего лишь несколько драгоценных недель, чтобы насладиться этим. Думая о своем отъезде, я незаметно для себя засыпаю, как впрочем, и всегда.

Какой-то грохот выдергивает меня из спокойного сна. Я слышу, как мои родители кричат, и все мое тело мгновенно замирает от шока.

Лодка резко наклоняется, и меня отбрасывает в сторону. Я ногтями цепляюсь в деревянное дно, пытаясь за что-нибудь ухватиться, и тут же сильно ударяюсь об одну из скамеек в лодке, тело пронзает резкая боль.

Наша лодка разлетается с громким хлопком, и вода жадно заглатывает обломки.

— Папочка! Мамочка! — кричу я. Мой взгляд мечется, ища любой признак их присутствия, но ничего нет, лодка разваливается, и я слышу только ужасный шум.

То, что осталось от лодки, резко поднимается в воздух, как животное, задыхаясь, делает последний вздох. Я начинаю скользить вниз, пытаясь схватиться за уцелевшую доску, но слишком поздно. Что-то упорно толкается в мое плечо, только сильнее заталкивая меня в мутную воду.

— Папа, — кричу я, пытаясь уцепиться за что-нибудь, что не позволит мне утонуть.

Обломки дерева ранят меня, а затем мутная вода поглощает мое тело с головой.

Я знаю, как плавать. Я хороший пловец, но цвет воды лишает меня возможности дышать… он красный. Изо всех сил я борюсь, чтобы выплыть на поверхность, но только ледяной страх распространяется по всему телу.

Я не хочу умирать!

Внезапно я слышу громкий звук. Это не похоже на грохот. На этот раз что-то падает в воду, подбираясь ко мне ближе.

Вода меня не отпускает.

Обжигающие волны боли проходят сквозь мое тело, и я глотаю воду.

Я глотаю кровь.

***

Проснувшись от ослепительного света, я моргаю пару раз, прежде чем привыкнуть к нему. Меня охватывает недоумение.

Где я? Я пытаюсь произнести слова, но вместо них вылетает искаженный стон. Мой взгляд мечется по комнате, и острая боль начинает пульсировать в спине.

Где папа и мама? Что случилось?

Я вздрагиваю от рыданий, и это движение усиливает мою боль. Горячие слезы катятся из глаз, скатываясь в мои волосы.

— Кара.

Я поворачиваю голову в сторону голоса и вижу дядю Тома, брата мамы.

— Я сожалею, — говорит мужчина, одновременно вставая с кресла.

Я хмурюсь, не уверенная в том, о чем он сожалеет.

Дядя Том устало трет лицо, а затем тяжело вздыхает.

— Произошла авария. Твои родители… они не выжили.

Мои родители… они мертвы?

НЕТ! Мое сердце сжимается от боли, а потом что-то резко кольнуло в груди. Я делаю мучительный вдох, но странное чувство все растет и растет, пока в душе не остается ничего, кроме пустоты от потери моих родителей. В следующий момент всхлипы вырываются из моего горла.

Они не могут умереть! Это слишком рано. Я даже не успела попрощаться с ними.

Мысли сменяют друг друга с хаотичной скоростью, и паника разрастается в моем теле. Они не могли умереть… только не мои родители.

Понимание того, что я никогда не увижу своих родителей, бьет так сильно, эта боль настолько глубокая, что разрушает меня. Чувство такой пустоты переполняет меня, какой я никогда не ощущала прежде. Это как волна, которая смывает все мои счастливые воспоминания прочь, оставляя за собой лишь душераздирающее горе.

Я слишком напугана, чтобы сказать хоть слово, и взглядом умоляю дядю Тома сказать, что все происходящее лишь глупая шутка. Я продолжаю смотреть на дверь, ожидая, что папа и мама войдут в любую минуту.

Они сделают это. Они заберут эту пустоту.

— Медицинский персонал будет ухаживать за тобой. После того, как ты сможешь ходить, ты должна будешь покинуть страну.

Я смотрю на дядю Тома в ужасе от этих слов.

Зачем мне покидать ЮАР? Это мой дом.

Мужчина поднимает матрас под моей задницей, это движение посылает волну боли в спину. Я наблюдаю, как он засовывает толстый конверт под матрас, прежде чем снова вернуть его на место.

— Береги этот конверт. В нем твой новый паспорт и немного денег. Я договорился о получении визы, чтобы ты уехала в Америку, но она будет действительна только три месяца. За такое короткое время я смог сделать только это. Ты не можешь остаться здесь. Будешь в Америке, держись небольших городов и никогда не используй свое настоящее имя. Забудь, откуда ты родом, или они найдут тебя.

Они? Кто они? Почему эти люди должны прийти за мной? Я не понимаю.

Мне хочется кричать от чувства беспомощности, что переполняет меня.

Дядя Том нежно проводит по моей щеке, бросив печальный взгляд, от которого его лицо выглядит изможденным.

— Уезжай из Южной Африки, Кара. Так скоро, как только сможешь, — он наклоняется надо мной и целомудренно целует в лоб. — Беги, Кара. Убегай далеко и никогда не останавливайся!

Я смотрю ему вслед, а затем остаюсь одна в больничной палате с конвертом и сердцем, наполненным острыми осколками одиночества, которые вонзаются в меня при каждом вздохе.

Мгновение я могу только моргать и дышать, прежде чем реальность вновь начинает разъедать мои внутренности.

Мои родители умерли!

Я одна?

Я начинаю плакать, убитая горем и подавленная всем произошедшим.

Мне только восемнадцать. Я не знаю, что делать. Я хочу вернуть обратно своих папу и маму.

Медсестра заходит в комнату и приветливо мне улыбается, но я не чувствую тепла. Она дает мне что-то, и это успокаивает боль, которая терзает мое сердце.

Я знаю, что облегчение только временное, но приветствую блаженный сон с распростертыми объятиями.

Кара

Семь лет спустя…

— Пора закрываться, — говорит мистер Джонсон своим устрашающе тихим голосом.

В самом начале он использовал его, чтобы напугать меня, но вы привыкаете к таким вещам, если нуждаетесь в деньгах. Я сменила так много работ в своей жизни, но продажа чучел животных стала самой нелюбимой и самой странной.

Однажды Мистер Джонсон предложил научить меня «премудростям торговли» (его слова, не мои). У меня точно не было желания учиться быть таксидермистом. Мне просто нужны были еще сто баксов, и я бы ушла. Я уже пробыла здесь слишком долго.

Я живу в одиночестве, но привыкла к этому. Это просто реальность. Задавая себе вопрос — почему это случилось — я ничего не изменю. Лучше просто признать, что это моя жизнь.

Теперь я живу как Кесси Смит — это имя моей матери. Кесси — сокращение от Кассандры и Смит — ее девичья фамилия. Я очень благодарна за этот подарок дяде Тому. Так я чувствую себя ближе к ней.