Император и его сын

…Утро своей хрустальной чистотой и прохладой снизошло на Вечный Город, покрыло позолотой и серебром высокие шпили небоскрёбов и весёлыми бликами заиграло на многочисленных окнах. Утро отражалось в гладких и зеркальных поверхностях мчащихся куда-то каров, чьи владельцы, должно быть, возвращались домой или встали с этим изумительным рассветом.

Старший Советник Ваако Фетт отошёл от окна и вновь сел за стол, на котором в присущей советнику аккуратной манере были разложены три листка тончайшего синтипластика. Его сердце не тронули тёплые лучи летнего солнца столицы, он всегда был лишком расчётлив и точен, чтобы позволять своему аналитическому уму отвлекаться на такие глупости, как красота и нежность утра… Ваако сжал гудящую голову руками и попытался уложить в один короткий доклад то, о чём узнал этой ночью. Ему было необыкновенно горько, ибо несмотря на свою практичность и тысячу раз превозносимую придворными беспристрастность не мог отыскать в себе тех сил, что позволили бы ему теперь же обвинить своих кузенов в государственной измене. А факты, как известно, вещь отчаянно упрямая, и эти факты были разложены перед ним по полочкам. Ваако взял в руки тонкий лист пластика – отчёт преторианца из личной гвардии Императора, а по совместительству, тайного агента самого Советника. Пробежав глазами первые строки, Ваако разжал пальцы, выронив доказательство вины господина Яроша Барра, начальника службы безопасности Повелителя. Другой лист являлся доносом на Язора Барра, «состоявшего в близком родстве» с означенным Ярошем, а проще говоря, доводившемуся тому родным братом и кузеном Ваако. Это не было бы столь печально, если бы не одно обстоятельство – Язор, Опора Трона на Дальних Рубежах (как прозвали его при дворе Императора), командовал почти третью вооружённых сил Империи. Третий участник заговора – и тоже родственник – Фридрих Ван Эрт, Верховный Инквизитор, обладающий огромной политической властью и собственной гвардией фанатично преданных «балахонников». И с этим всем нужно было срочно что-то делать.

Ваако Фетт тяжело поднялся с кресла и вышел в коридор. В этот ранний час он знал, где можно найти Императора. Хоть кто-то во дворце не изменяет своим привычкам.

Оранжерея, тянущаяся на много километров по периметру огромного Дворца, была надёжно защищена от холодного ветра и неприятных запахов городских улиц прочнейшим пластиком. Здесь создавался искусственный микроклимат, позволяющий причудливым растениям с разных планет существовать под одной крышей. Пронизанный солнечными лучами чистый и звенящий воздух оранжереи был наполнен дивными ароматами цветущих растений, повсюду стояли резные белоснежные скамеечки и журчали небольшие фонтаны, придававшие необыкновенный уют и атмосферу спокойствия этому месту.

По шуршащей гравием дорожке, господин Советник шёл медленно, словно старик, тщательно обдумывая слова, которые ему придётся сказать Императору. Тяжелы и отнюдь не веселы были его размышления. Но вдруг его окликнул ясный, звонкий голос:

- Ваако! Друг мой, отчего вы так печальны в это замечательное утро?

- Мой Повелитель… - Фетт поклонился Его Величеству Императору Галактики – высокому и стройному человеку, облачённому в простой военный китель без регалий и прочих золототканых изысков. Белоснежные седые волосы тяжёлой волной ниспадали на плечи Императора, являя собой контраст с асфальтового цвета облачением, ярко-голубые глаза внимательно следили за приближающимся Ваако. Тонкие губы Повелителя улыбались одной из самых добродушных улыбок, что Советник оценил по достоинству: Император весьма редко награждал приближённых так щедро.

Фетт встал рядом с фонтаном, струи которого звонко разбивались о зеркальную поверхность воды с мелодичным журчанием, и вновь задумался, прищурившись от яркого света. Вдруг он улыбнулся:

- Знаете, мой Лорд, с вашим приходом к власти многим придворным пришлось пересмотреть свой гардероб.

- Отчего? – Синие глаза Императора заискрились весельем. Он подставил тонкие пальцы под струи фонтана. Брызнули холодные капли, заигравшие в ярком свете, словно бриллианты. Ваако усмехнулся ещё раз:

- Из-за вашей ненависти к драгоценностям и украшениям. Вы всегда облачены в слишком простое для двора платье… Всем приходится следовать новой моде.

- Я вовсе не ненавижу украшения. – Фыркнул Тимо. – Наоборот. Я считаю, что драгоценности должны подчёркивать ослепительную красоту женщин… Но разряженные в пух и прах мужчины вызывают во мне лишь раздражение. Но оставим мои пристрастия, тем более что о вкусах не спорят. Ваако, ты искал меня?

- Так точно, мой Повелитель.

Император испытующе посмотрел на советника. В голубых глазах отражалась безмятежность летнего неба.

- Так говори. – Наконец проронил Тимо, опуская ресницы.

И Ваако понял, что ему не осталось путей к отступлению. Император был мудр и справедлив, но с изменниками во все времена поступали одинаково.

- Заговор… - Задумчиво протянул Тимо, не сводя взгляда с напряжённого лица Старшего Советника.

- Я подвёл вас, Лорд. Вы в праве наказать меня…

- Ваако, ты сделал всё, что мог, так что я не вижу причин для наказания, даже напротив. Твоя работа великолепна!

- О чём вы, Повелитель? – Поразился Фетт. – Я допустил возникновение подобной преступной коалиции, я смотрел сквозь пальцы на проделки своих родственников, ошибочно полагая, что они верны Империи…

- И всё же сейчас ты стоишь рядом со мной, Ваако. – Тимо слабо улыбнулся. – Твоя верность государству похвальна и не будет забыта.

- Что мне предпринять?

- Ничего.

- Но… Как?.. – Ваако даже отступил на шаг, безмерно удивлённый таким поворотом событий. – Как же арест? Казнь? Позор Дома?.. Я… Не понимаю, мой Император…

Тимо по-прежнему был безмятежен, но теперь в этом спокойствии появилась светлая грусть. Он сказал тихо:

- Думаю, ещё рано и никакой опасности нет. Я отлично знаю твоих кузенов, Ваако и уверяю тебя, чтобы уладить все внутренние конфликты и разногласия им придётся пережить парочку клановых локальных войн, что для начала заметно ослабит их. Потом… Они очень разные, Ваако. Получится нечто вроде басни о наштахе, алклае и нексу. «А колесница и ныне там…». Понимаешь, о чём я?

- Д-да…

- Так что могу с уверенностью сказать – у нас есть время.

- Сколько?

- Примерно десятилетие.

- Но почему бы не пресечь заговор в зародыше? – Ваако не знал, что и думать. Уж не сошёл ли Император с ума? Тимо повернулся к нему, положил руку на плечо и доверительно сказал:

- Верь мне, друг. Всё что я делаю – на благо Империи. И если я говорю, что сейчас не время, значит, так оно и есть.

Ваако Фетт преклонил колено и покорно опустил голову.

- Как угодно, мой Повелитель!

- Встань, - холодно бросил Император. – Ты знаешь, как я этого не люблю.

Они пошли рядом, мирно беседуя. Накал прежнего разговора начал утихать. Вдруг на дорожку перед ними из небольшой рощи вышла служанка, держащая за руку маленького четырёхлетнего мальчика, похожего на ангелочка: длинные тёмные волосы ребёнка очаровательно завивались кольцами, серые глаза с весёлым лукавством рассматривали мир вокруг, бархатный камзол и коротенькие бриджи ладно сидели на его фигурке, а мягкие новенькие туфли на маленьких ножках смотрелись очень трогательно. Заметив идущих на встречу мужчин, служанка испуганно ахнула и низко поклонилась.

Ваако не мог не заметить, как изменилось лицо Императора – тонкие губы сжались в гневную линию, синие глаза прищурились, словно ему было досадно встретится этим утром с собственным сыном! Но через секунду Тимо справился с собой и улыбнулся:

- Камилла, как прекрасно, что вы вывели Ванахи на прогулку. Ему полезно много гулять.

- Разумеется, милорд.

При звуках его голоса маленький Ванахи испуганно дёрнулся и посмотрел исподлобья на высокого и статного отца. Маленькие пальчики принялись быстро вертеть какую-то игрушку и Ваако, которому много приходилось общаться с людьми, мог бы сказать, что ребёнок сильно испуган и так же не желал встречи. Тимо опустился перед сыном на колено и нейтральным тоном совершенно постороннего человека принялся расспрашивать Ванахи о чём-то. Мальчик отвечал односложно, всё сильнее и сильнее сжимая руку служанки. Наконец Тимо счёл, что дальнейший допрос не имеет смысла, но только сильнее разозлит и напугает ребёнка, поэтому он выпрямился, и любезно улыбаясь бездушной улыбкой статуи, сказал: