- Ты всю жизнь любила его. Еще до нашей встречи, еще до нашей первой встречи ты уже любила его.
Елена. Сильная, мужественная и стойкая Елена, тебя пленили. Твоя мощь превратилась в твою хрупкость. Сейчас по твоим щекам потекли слезы. Слезы превеликой скорби по запретной любви, по нелюбви к тому, кто готов изменить себе. изменив себя ради тебя.
- Я схожу с ума, Ник, – прошептала она, беря его за руку. – Я не изменила тебе ни разу, знай это.
Он поднялся. Его рука выскользнула из ее, а единение душ разорвалось. Осколки впились в душу, принося с собой очередную дозу убийственной боли. Елена желала покоя! Она так сильно хотела, чтобы это израненное сердце перестало колотиться как бешеное, перестало отбивать чокнутый ритм, а душа – разрываться на маленькие кусочки.
- Что ты ко мне чувствовала? – он резко обернулся и, сев рядом, схватил девушку за плечи. Мужчина вглядывался в ее глаза, словно надеясь, что она врет, что это просто жестокий розыгрыш. Он так любил ее! Он жил для нее, а теперь его крылья сломаны. Так вот что чувствуешь, когда ты любишь того, кто никогда не будет с тобой? Противное, щемящее ощущение. И если ее сломала любовь, то Майклсона сломила эта хрупкая девушка. Скольких она еще сведет в могилу? Скольким еще разобьет сердце? Да, она была слишком красива, чтобы стать счастливой.
- Я любила тебя! Я, правда, любила тебя, пожалуйста, поверь. Но к нему чувства совсем другие, совсем другие желания и стремления, – она плакала, чувствуя вину. Она прятала взгляд, но тщательно подбирала слова. – Ударь меня… – шатенка быстро посмотрела на мужа. – Ударь, я это заслужила. Ударь! Я так хочу что-нибудь почувствовать! Ударь, как тогда!
Она снова срывалась. Шквал эмоций способен свести с ума ее в очередной раз. Елена слышит карканье ворон, и воспоминания, подобно цунами, накрывают и сносят все, что было построено. Болит голова, но таблетки вряд ли смогут помочь. Новокаином бы полить душу, чтобы не чувствовать, чтобы дальше жить. Но такого новокаина нет. Елена поднимается и, хватаясь, за голову, начинает ходить из стороны в сторону. Клаус сжимает кулаки до боли в пальцах. Обручальное кольцо шипами въелось в кожу, словно иглы терния.
Сумасшествие не возникает внезапно. Все в этом мире постепенно… И ее сумасшествие началось еще шесть лет. Теперь инкубационный период закончился, теперь заболевание проявило себя, оповещая о том, что это последняя стадия. Лечение не имеет смысла. Остается поддерживать жизнь через искусственные аппараты… А как же хочется самому дышать, любить и мечтать.
Елена разрывается в немом крике и падает на колени. Она плачет, ногтями царапая темный паркет. Клаус подскакивает и, обнимая, старается успокоить. Однажды все выходит из-под контроля. Однажды происходит сбой, рушится система, рушатся каскады…
- Я так люблю, – ее голос дрожит. Елена прижимается к мужу, желая, чтобы он узнал, как же ей больно. – Я так люблю! Пожалуйста, прости! Прости и опусти меня навсегда! Ничто не способно… Ничто не способно меня приручить.
Она оттолкнула Клауса и, поднявшись, бросилась к двери. Майклсон что-то крикнул вслед, но Елена уже не слышала слов. Ее и так будто сбила машина. Она раздавлена, разбита, уничтожена. Теперь хочется лишь одного: забыть об этой аварии.
Гилберт отворяет дверь и видит двух людей, грозно смотрящих мверху вниз. Один замахнулся и рукоятью пистолета ударил по лицу. Елена упала на паркет. Душевная боль притупилась физической болью и шоком. Кто-то грубо поднял ее и, схватив за руку, поволок в зал.
- Отпустите, твари! – с акцентом закричала шатенка. А потом последовал ряд нехороших слов на цыганском наречии. Мужчина ударил по лицу, потом по животу и отшвырнул Елену в сторону. Клаус поднялся и кинулся бы с кулаками, если бы не дуло пистолета, направленное на его жену. Шатенка просто замерла, боясь подвинуться. В квартиру вошел Джек Лоуренс и хищно оскалился. Он кивнул своим людям, и те схватили шатенку.
- Не трогай ее, сука, – сквозь зубы процедил Майклсон.
Елену усадили и связали ей руки. Девушка зло смотрела на вошедших ублюдков, хотя ей стоило бы сердиться на Клауса за то, что тот тоже нарушил свое слово. Крепкие веревки резали кожу на запястьях. Затем люди Лоуренса усадили и Клауса и тоже его связали. Клаус даже не сопротивлялся, ибо знал, чем опасен героизм в данных ситуациях. Елена громко выругалась на своем языке. По ее виску стекала кровь. Губа была разбита, а на скуле завтра появится неслабый кровоподтек. Но цыганка даже не думала об этом. Она просто глядела на незваных гостей.
- Я отдал тебе деньги. Что еще нужно?
Джек растянулся в улыбке. Он был мерзок на вид. Елена даже не смела смотреть на него, чтобы его портрет не запечатлелся в ее памяти. Девушка смотрела на мужа, ожидая хоть каких-то действий с его стороны. Но мужчина просто молчал.
- Помнишь, какую порнушку ты собирал? Я хочу устроить нечто подобное.
Клаусу заклеили рот, чтобы тот не пытался угрожать. Джек подошел к Елене и вежливо улыбнулся. Цыганка сжала кулаки и постаралась высвободить руки, но веревка лишь растерла кожу до крови. Боль стала нестерпимой.
Один из людей Лоуренса взял лист бумаги и, подойдя к девушке, поднял юбку до середины бедра. В глазах Елены не было страха. Она смело смотрела на своих будущих насильников, готовясь принять любую пытку. Она смело смотрела и лишь крепче стиснула зубы.
Лист бумаги полосонул внутреннюю часть бедра. Девушка закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она перетерпела эту боль. Несколько секунд, – и девушка открывает глаза. Вторая царапина была еще болезненнее. За ней – третья и четвертая. Но душевные раны причиняли большую боль, чем физические увечья. Клаус мычал и отчаянно пытался выбраться. Девушка не хотела злить этих ублюдков, она не хотела лезть на рожон. Шатенка стойко выдерживала эту битву. По ее щекам стекали слезы, кожа на запястьях растерлась до крови, лицо горело от побоев, но хоть бы один стон боли слетел с ее уст! Ничего подобного! Шатенка продолжала глядеть на Лоуренса, безмолвно говоря: «Уж кому-кому, а тебе меня не сломить». Потом один из этих тварей посыпал соль на раны. Девушка сжала зубы и кулаки, но промолчала.
- Ты мне нравишься, – улыбнулся Джек. – Смелая девочка, – потом Лоуренс посмотрел на Клауса, и его улыбка внезапно исчезла. – Взять его.
Елена точно не помнила, что происходило, кричала она или молчала, продолжая плакать. Просто кусок времени между словами «Взять его» и уходом Лоуренса и его шайки словно вырвали, будто этого времени и не было. Елену освободили от веревок, и девушка ринулась к избитому мужу. Он был без сознания, с многочисленных ранами и переломами. Гилберт забыла про свою боль и рванула к журнальному столику. Найдя там мобильный Клауса, Елена набрала тот номер, который никогда не забудет.
Деймон ворвался в дом и увидел плачущую Елену в крови возле Клауса, который не подавал признаков жизни. Сальваторе схватил Елену за плечи, заставляя подняться. Он осмотрел ее и, не найдя ран, успокоился. Девушка была снова на грани между сумасшествием и вменяемостью. Сальваторе надел на нее свою куртку, сел на диван и стал ожидать приезда полиции и скорой помощи.
Около часа ушло на допросы, составления протокола и прочее. Потом – больница. Там отец и дочь пробыли еще около часа. Потом вышел врач.
- Кем вы приходитесь пострадавшему?
- Я его жена, – ответила она и замерла. Елена боялась, что Клаусу вынесут тот же приговор, что и Изабель. Елена боялась услышать правду, и она была не готова принять смерть еще одного человека. Но для мира мафии такая смерть – слишком простая и легкая. Врач сказал стандартные фразы про то, что организм крепкий, и ее муж обязательно поправится. После ухода Деймону удалось все-таки уговорить Елену уехать. Ей надо было отдохнуть после такого тяжелого, напряженного дня.
Они ехали молча. Елена устала, но спать не хотела. Девушка молчала, смотря в боковое стекло. Мелькающие деревья были какими-то грозными, высокими и наводили страх и ужас. Темноту освещала лишь подсветка автомобиля: тахометр, спидометр и прочие функциональные кнопки. Елена открыла окно. Свежий холодный воздух ворвался в салон автомобиля и охладил пыл и разгоряченное тело. Очень болела голова. В бардачке Деймона не нашлось никаких таблеток. Лишь снотворное.
