Впрочем, это не важно.

Стайлз привел ее не в клубы и не на какие-нибудь крыши, чтобы смотреть на звезды. Он создал для нее земную версию Эдема, он подарил ей нечто большее, чем дарили все ее парни. И теперь Лидия перешагнула границу, теперь ее поглотила неизбежность, она хочет сбежать отсюда и разрыдаться или кинуться к Стайлзу и тоже разрыдаться.

Но она просто молчит, пока Стайлз садится на прилавок, предназначенный для покупателей.

— Ты здесь был с Кирой? — она пытается скрыть свое восхищение-смущение, Стайлз позволяет ей это. Он усмехается, опирается о руки и разглядывает потолок как звездное небо.

— Нет, я здесь был один.

Девушка делает глубокий вдох и вновь ловит на себе взгляд Стилински, такой же, как тогда на танцах: глубокий, проникновенный и очень-очень внимательный, фиксирующий каждую деталь. Лидия чувствует, как он проникает в ее мысли, перерывает там отрывки из того сна, заставляя низ живота предательски заныть. Мартин понимает, что это неправильно: эти ощущения, это не-свидание, эти цветы, рассыпанные у ее ног, эти ароматы роз, лилий, маргариток и астр. Она отводит взгляд, начиная медленно обходить пространство небольшого цветочного магазина. Ее каблуки нарушают тишину размеренным стуком, ее взгляд направлен на ярко-алые розы в вазах, на белоснежно-белые каллы в корзинах и синевато-фиолетовые фиалки в горшках. Цветы повсюду — куда не посмотри, они окружают ее теплом, одаривают колоритом разнообразных оттенков, успокаивают ароматами и стирают боль, которая кипела с момента событий на песчаной отмели, потом усиливалась из-за отчуждения Стайлза, молчания в стае и отдаления Эллисон. А счас Лидия вдыхала этот смешанный запах и понимала одно: ей спокойно. На пару секунд, но все же.

— Это не так банально как клубы? — его голос звучит на несколько тонов тише, оттого он становится более хриплым, чем был раньше. Лидия поворачивает в сторону парня голову, потом прищуривается и медленно подходит. Она останавливается совсем рядом, смотрит на него — впервые — снизу вверх и — тоже впервые — говорит правду.

— Это восхитительно, — пространство между ними — сплошное электричество. И Лидия уже не помнит, что она боялась этого электричества — неизбежности — еще пару минут назад. Теперь ей кажется странным, почему она раньше не позволяла себе переступить эту самую черту.

Стайлз улыбается и спрыгивает с прилавка, а потом садится рядом на пол, вновь оказываясь возле ног Лидии.

Словно возвращая ей ее законное место.

Мартин опускается и садится рядом. Она по-прежнему чувствует боль в щиколотках, но теперь она кажется даже приятной. Ее плечо касается плеча Стайлза — крепкого, надежного и сильного. Лидия вдыхает еще один запах — его запах, с нотками никотина, пота и капельками одеколона.

Лидия сглатывает и старается притупить эту ноющую боль внизу живота разговорами.

— Что случилось с Малией? — она задает этот вопрос без предварительных «могу я спросить?», «могу я узнать еще хоть что-то о тебе?». Она решает, что сегодня слишком глупо прятать искренние чувства под маской тривиальности. К тому же, Стайлз уже копается в ее первом или втором барьере разума, так смысл скрываться?

— Я сожалею, что с ней все вышло из-под контроля.

— Вышло из-под контроля? — она кладет руку на пол, случайно касается его руки. Электричество становится еще более высоким. Для нее, что чувствует он — она не знает.

— За третий барьер можно проникнуть не только, когда человек спит или находится на грани жизни и смерти. Есть и третий способ.

Лидия внимательно смотрит на него, а Стайлз улыбается, а потом впервые прячет взгляд, тут же отвечая на ее немой вопрос:

— Секс, — он смотрит на нее, теперь Мартин прячет взгляд, вспоминая те злосчастные танцы. Она вновь закусывает губу, а Стайлз продолжает: — Проникая за третий барьер, ты насыщаешься быстрее всего, потому что там самые сильные эмоции. Но если ты превышаешь лимит — это ведет либо к депрессии, либо к физическому переутомлению, что и случилось с Малией.

Все, что связано со словом «проникновение» и его производными вгоняет в краску, хотя Лидия уже переросла тот возраст, когда девочки краснеют, слыша двусмысленные слова. Она старается сконцентрироваться на словах Стилински, но в голову как назло лезут воспоминания того вечера и их общего сна: интересно, было Стайлзу приятнее с Малией или с ней? И если было приятнее с ней, хотел бы он это повторить? Или ему выгоднее быть с Малией?

— У вас серьезно? — спрашивает Мартин, нарушая переполненную током тишину. Они сидят плечом к плечу, руки все так же невзначай касаются друг друга. Боль внизу живота становится просто нестерпимой.

— Тогда, когда я увидел ее в палате, я пообещал ей — и себе, — что да, — он выдерживает паузу, каким-то невероятным способом заставляя девушку взглянуть на себя. — Но я не могу полюбить ее, так как уже влюблен.

Глаза в глаза. Этот зрительный контакт порождает новые заряды, девушке кажется, что она тонет не в болоте, а в воронке. Их окружают эти многообразные запахи, заставляющие дышать полной грудью. Их окружает откровение, заставляющее окончательно обнажить свои мысли. И сейчас Лидия чувствует, как ей становится легче дышать, как с плеч падает напряжение, как головная боль отступает — Стайлз ее. Он все еще ее.

— Если ты любишь меня, пожалуйста, скажи, что ты не будешь больше отдаляться.

Зрительный контакт неразрывен. Лидия быстро касается пальцами его руки, сжимает ее, и блеск в глазах Стайлза снова меняется — там воспламеняются искры, там дым и пепел, там пламя и тление. Девушка не чувствует ответного прикосновения, но ей этого и не требуется. Теперь Лидия понимает, что любовь Стайлза… эволюционировала. Теперь он научился просто быть рядом, научился быть более спокойным рядом с ней, научился дышать, а не задыхаться. Он подарил ей земную версию Рая, спрятав где-то среди этих цветов свое сердце.

Он не просто вышел из тени.

Он стал ее личным солнечным затмением.

Она смотрит на него, ожидая ответа или очередного провала в его сознание, но он не пускает ее в свою голову. Да, она по-прежнему в его сердце, но что касается его мыслей? Лидия не уверена.

— Я предлагаю своровать часть этих цветов, — произносит он, а затем резко подрывается, разрывая и тактильный, и зрительный, и даже ментальный контакт. — Я никогда не воровал цветы, и ты, полагаю, тоже.

Он достает из ваз розы. Белые, красные, розовые, желтые. Сгребает их в одну охапку. Секундная прохлада отступает — теплота привычных стайлзовских движений согревает озябшее тело. Лидия, медленно поднимаясь, почему-то вспоминает ту большую коробку, с которой он заявился на ее прошлый день рождения. Тогда Лидия считала это банальностью, теперь понимает, что зря пренебрегала его подарками. Она подрывается и идет к нему, тоже набирая в свои руки букеты цветов. Она не знает, как им удастся выйти отсюда незамеченными, но это не имеет значения. Они покидают свой рай и хотят забрать хоть что-то, что служило бы доказательством их пребывания в нем.

Шипы вонзаются в их руки, когда они с каким-то непривычным для них смехом покидают Эдем, возвращаясь в грешную действительность. Выходя на улицу, они вновь падают в холод и мрак, но сама Тьма отступает, потому что в руках у Лидии — краски, которыми она разбавит эту темноту.

Стайлзу каким-то невероятным способом удается открыть дверь, и они оба вываливают цветы на заднее сидение. Некоторые розы падают на пол, но им кажется это по-своему поэтичным.

— И что дальше? — спрашивает Лидия, желая, чтобы Стилински снова обнял ее. Но он не обнимает. Это чувство амбивалентности — его любви и отчуждения — заставляет ее испытывать любовь и ненависть, благодарность и желание уйти отсюда навсегда. Лидия впервые задумывается о том, что Стайлз, наверное, всегда это испытывал.

— Ты по-прежнему хочешь, чтобы я стал таким, каким был? — ее вновь замыкает. Она отвечает почти мгновенно:

— Да.

Он улыбается и направляется к двери джипа со стороны водителя. Лидия будет уверенной в своем этом безрассудном желании, даже если он достанет для нее пыль с Марса. Но, единственное, в чем она уже засомневалась: сможет ли она теперь жить без каждодневных воспоминаний об этих цветах?